Вдохновлённый Ольхоном
В июле 1982 года я спустился с вершин Алханая, где пробыл два с лишним месяца, и отправился с друзьями на остров Ольхон. Много позже я узнал, что с древних времён верующие и шаманы восточных бурят-монголов молятся, обращая взоры в сторону Ольхона. Может быть, и меня звали духи моих предков, живших некогда на берегах Байкала и его Малого моря?
Алханай. Панорама конца ХХ века.
Алханай в те годы был совершенно глухим и диким местом с буреломами и завалами. Всюду - тайга, горы, камни, вода. Но паломники умудрялись доезжать на крепких советских машинах до самого источника, где в прохладе свисающих ветвей деревьев, бурлили потоки горной речки, а над естественными каменными ваннами люди протянули деревянные желоба, с которых падал исцеляющий аршан. Пахло хвоей и листьями, лес пронизывали лучи солнца, проворно сновали бурундуки.
Люди отдыхали, лечились в студёной, радоновой, воде. Я работал над книгой, для чего мне поставили две палатки довольно далеко от скопления народа, но всё равно до меня доносились шум, смех, весёлые голоса. Так я прожил два с лишним месяца. Книга была о Бадме Жабоне, командире роты партизанского отряда имени Спартака, действовавшего на Брянщине в годы Второй мировой войны. Он жил в селе у подножий гор, иногда навещал меня. Мы подружились с ним и беседовали у костра. (Опережая события, скажу, что после выхода книги, в 1996 году Бадма Жабон был удостоен звания Героя России.)
Алханай связал меня с Ольхоном напрямую. О том, что эти сакральные для всех бурят-монголов места связаны с древних времён я узнал позже, уже в зрелом возрасте. Боги бурят-монголов или 13 северных нойонов живут на Байкале, а Һотон нойон - хозяин святого острова Ольхон и глава собрания 13 богов, почитаемых во всём монгольском мире. Это потрясающе живописный фольклор, вызывающий сильнейшие эмоции у людей всех возрастов. Почему мы так редко говорим о своих богах, а также о связи Ольхона, Байкала и всех сакральных мест бурят-монголов? Да потому что большую часть жизни мы были «заняты», пусть и нужной, но чужой для нас культурой, а свою, в наиболее полной мере, стали узнавать совсем недавно. Да и то не все. Не все.
Как же мне не быть благодарным Ольхону, если он пробудил и вдохновил меня в далёком 1982 году, дав силы на всю оставшуюся жизнь!
Иркутск - Усть-Ордынский - Баяндай - Еланцы - Сахюрта (МРС) - пролив Ольхонские ворота. Кажется, таким был наш маршрут. Этническая земля бурят-монголов священна. Кто и как расскажет об этом пространстве, какие откроются перед ним времена?
Помню МРС, причал, мотоботы. На одном из них, став частью команды, мы выходили в море. На самом острове не гостили, но трудились на его берегах, куда причаливали на лодке и тянули сети. Ловили омуля, сига и прочую, сорную, как называют здесь, рыбу.
На берегу Ольхона. Чёрно-белые фото из моего личного архива. на втором снимке - я. Лето 1982 года.
Малое море Байкала - его самое живописное и сакральное место. Мне довелось пройти по берегам священных вод пешком, с пятилетней, смеющейся девочкой Даримой на плечах, сорок пять незабываемых километров по каменистой тропе, погружаясь в мечты и мысли о своём народе и его истории.
Как можно рассказать о неописуемой красоте Байкала и Ольхона, играющей переливами серебра воде, голубой дымке над зелёной тайгой, причудливых очертаниях скал, старых рыбацких тонях, деревнях, смуглых и смеющихся людях и о многом, многом другом, навсегда поселившемся в моём сердце? Кстати, мне довелось знать уроженцев берегов Байкала, живших и работавших в других местах, и каждый раз при беседе с ними я недоумевал: что за несчастья настигли их, что потеряли они, как можно оставить такую чарующую землю, красота и доброта которой навсегда поселились в душе человека из знойных и студёных монгольских степей, как напоминание о своей подлинной Родине-матери-матрице?
Получилось просто: нас перебросили напрямую, по воде, на мотоботе от МРС до Курмы. Расстояние, вероятно, километров тридцать или немного больше. Был шторм. Мотобот качало, кренило, причаливались трудно. Но всё обошлось. Погода наладилась, мотобот ушёл, и мы остались в Курме, где стояли семь или восемь старых изб, за ними начинались горы и тайга…
Незабываема баба Катя в Курме. Живописная бурятская старуха с прокопчённым ольхонским солнцем лицом с глубокими морщинами. Ходила в грубом, чуть ли не домотканом, платье или сарафане. От неё веяло дремучей тайгой, тайнами тёмных вод, древней историей, суровыми годами военного тыла, где обязательны крепкие мышцы и жилы неприхотливых, привычных к тяжёлому труду колхозников Байкала. Зоркие и внимательные глаза, натруженные и сухие руки, сантиметровые мозоли на ступнях и пятках. Говорили, что в морозы и жару ходит босиком. Курила старую деревянную трубку, чёрная чаша которой представляла грубо вырезанную голову медведя.
Незабываема её старинная изба, особенно - кладовая, где я увидел старинные, покрытые пылью, вещи: два старинных ружья, одно из них чуть ли не кремнёвое, понягу и прочие охотничьи и рыбацкие снаряжения. О поняге особый разговор, ибо с тех пор не слышал от кого-либо о таком важнейшем для своего времени изделии. Проще - это старинный прообраз рюкзака, но открытый. Ещё проще: прутья или доски (у бабы Кати - доски), на которые приспособлены крючья и верёвки-ремешки для прикрепления нужных в походе вещей, одежды, снаряжения, добычи. И ремни для плеч, как у рюкзака.
Незабываемы старинные, покрытые пылью, амбарные книги, хранившиеся в кладовой. При внимательном рассмотрении оказалось, что по ним можно изучать жизнь старинного рыбацкого колхоза, который находился в Курме или Сарме, а может быть и в Чернорудах или даже в Сахюрте (МРС). Там были списки колхозников, нормы добычи, выполнения планов, номера тоней, фамилии ударников, цифры, разные события. Думаю, что записи эти делал муж бабы Кати.
Любознательный по натуре, я с интересом изучал эти книги, слушал бабу Катю, и перед моим мысленным взором вставали предвоенные, военные и послевоенные годы байкальских колхозов, смуглые и мускулистые мужчины, женщины, старики, дети, лодки, сети, слышались зычные крики, серебрящиеся под солнцем потоки рыбы, розовато-багряные восходы и закаты, отливающая бронзой гладь байкальской воды. Оживала история! Ведь она оживает при каждом, памятном, случае.
Вот один такой случай, погрузивший меня в чарующие и страшные пучины народного фольклора. И связан он с добрейшими людьми, учившими меня варению (или курению?) тарасуна, иначе молочной водки. Процесс и угощение были настолько мощными, что далее перешли в ошеломляющий ёхор, а сказочная тайга вместе с людьми и избами закружились, поплыли в глазах и на пике задорно-ликующих голосов внезапно померкли, но голоса наяривали:
Хадар ябаһан хандагай-ии
Охотник юундэ алаба бэ?
Амар байһан Пушкины-ы
Дантес юундэ буда бэ?
(Зачем охотник убил пасущегося в горах оленя? Зачем Дантес застрелил мирно живущего Пушкина?)
Далее голоса медленно затихли и вовсе исчезли вместе с образами чернявого абиссинца Пушкина и блондинистого француза Дантеса, о которых иркутские буряты знали, возможно, ещё в 1837 году...
Очнулся в тайге, на мху, покрывавшем бугры и камни, всюду деревья и какие-то накренившиеся в разные стороны столбы, а меж ними плывут сизоватые клочья тумана, похожие на зомби и привидения с тёмными провалами глаз и носов. Стало холодно и жутко.
С трудом, зигзагами, выйдя к деревне, я пришёл к бабе Кате Увидев меня, она испуганно всплеснула руками, а когда узнала о месте, где я спал, отшатнулась и вскрикнула:
- Это же кладбище! Тебя приведения-бохолдои не замучили?
- Никто меня на мучил. А вот тарасуном меня замучили.
Баба Катя засмеялась, успокоилась и, обречённо вздохнув, сказала:
- Бохолдои восток-бурятов не трогают. Ты - смелый парень. А тарасун можешь пить, можешь и не пить. Лучше просто пригубить.
Потом были Еланцы, Таловка, чабанская стоянка на берегу Байкала, ферма в тайге. Шумная толпа водит тебя из ограды в ограду, из избы в избу, всюду угощают рыбой и тарасуном. Всюду тебя окружают доброжелательные люди. Вдохновляющие и вдохновенные мысли о своём народе посещают в деревянной юрте, под сводом которой чирикают ласточки. а снаружи доносятся звонкие струи молока, бьющие в подойники буряток, которые доят своих коров. Хорошо спать в такой юрте и видеть прекрасные сны... (Такие юрты я видел потом только в этнографическом музее Бурятии.)
Прошли годы… Байкал часто встаёт в памяти. Малое море манит. Тринадцать Северных богов зовут из туманов истории. Ольхон - объединяющий центр бурят-монголов, продолжает вдохновлять, напоминая о первой встрече.
Таёжная, каменистая тропа всё ведёт и ведёт меня в голубые дали берегом Байкала: Курма, Сарма, Черноруды, Сахюрта, пролив. Столько прекрасных мыслей в голове, что лёгок любой подъём и нетруден любой путь! И маленькая Дарима смеётся на моих плечах, и прекрасные люди смотрят нам вслед, и Ольхон благословляет мой путь.
P.S. С той далёкой поры я полагал, а теперь непоколебимо убеждён, что Байкал начинает нуждаться в защите только при вмешательстве человека. Если люди уйдут с его берегов со всеми своими промышленными и сельскохозяйственными причиндалами и курортно-санаторными прибамбасами на много километров, то священному морю не нужна будет никакая защита, тем более - завалы денег для организации защиты. Неужели бурят-монголы не думают о таком простом факте?
Байкалу, как и всей нашей планете, нужен покой, аналог - Швейцарский национальный парк, где сохранность и доход как в швейцарском банке. Всё остальное, включая крики о защите, ему во вред. Угомонитесь и отойдите…
Помочь: РФ, тлф +79245168119, MIR 2202 2006 6800 1223,
Туслаач: MN, утас +97680306207, Хаан банк: Үндсэн данс 5419 120 465, Карт 6234 5801 2208 8533 (Балдоржиев Цырен-Ханда).
Алханай. Панорама конца ХХ века.
Алханай в те годы был совершенно глухим и диким местом с буреломами и завалами. Всюду - тайга, горы, камни, вода. Но паломники умудрялись доезжать на крепких советских машинах до самого источника, где в прохладе свисающих ветвей деревьев, бурлили потоки горной речки, а над естественными каменными ваннами люди протянули деревянные желоба, с которых падал исцеляющий аршан. Пахло хвоей и листьями, лес пронизывали лучи солнца, проворно сновали бурундуки.
Люди отдыхали, лечились в студёной, радоновой, воде. Я работал над книгой, для чего мне поставили две палатки довольно далеко от скопления народа, но всё равно до меня доносились шум, смех, весёлые голоса. Так я прожил два с лишним месяца. Книга была о Бадме Жабоне, командире роты партизанского отряда имени Спартака, действовавшего на Брянщине в годы Второй мировой войны. Он жил в селе у подножий гор, иногда навещал меня. Мы подружились с ним и беседовали у костра. (Опережая события, скажу, что после выхода книги, в 1996 году Бадма Жабон был удостоен звания Героя России.)
Алханай связал меня с Ольхоном напрямую. О том, что эти сакральные для всех бурят-монголов места связаны с древних времён я узнал позже, уже в зрелом возрасте. Боги бурят-монголов или 13 северных нойонов живут на Байкале, а Һотон нойон - хозяин святого острова Ольхон и глава собрания 13 богов, почитаемых во всём монгольском мире. Это потрясающе живописный фольклор, вызывающий сильнейшие эмоции у людей всех возрастов. Почему мы так редко говорим о своих богах, а также о связи Ольхона, Байкала и всех сакральных мест бурят-монголов? Да потому что большую часть жизни мы были «заняты», пусть и нужной, но чужой для нас культурой, а свою, в наиболее полной мере, стали узнавать совсем недавно. Да и то не все. Не все.
Как же мне не быть благодарным Ольхону, если он пробудил и вдохновил меня в далёком 1982 году, дав силы на всю оставшуюся жизнь!
Иркутск - Усть-Ордынский - Баяндай - Еланцы - Сахюрта (МРС) - пролив Ольхонские ворота. Кажется, таким был наш маршрут. Этническая земля бурят-монголов священна. Кто и как расскажет об этом пространстве, какие откроются перед ним времена?
Помню МРС, причал, мотоботы. На одном из них, став частью команды, мы выходили в море. На самом острове не гостили, но трудились на его берегах, куда причаливали на лодке и тянули сети. Ловили омуля, сига и прочую, сорную, как называют здесь, рыбу.
На берегу Ольхона. Чёрно-белые фото из моего личного архива. на втором снимке - я. Лето 1982 года.
Малое море Байкала - его самое живописное и сакральное место. Мне довелось пройти по берегам священных вод пешком, с пятилетней, смеющейся девочкой Даримой на плечах, сорок пять незабываемых километров по каменистой тропе, погружаясь в мечты и мысли о своём народе и его истории.
Как можно рассказать о неописуемой красоте Байкала и Ольхона, играющей переливами серебра воде, голубой дымке над зелёной тайгой, причудливых очертаниях скал, старых рыбацких тонях, деревнях, смуглых и смеющихся людях и о многом, многом другом, навсегда поселившемся в моём сердце? Кстати, мне довелось знать уроженцев берегов Байкала, живших и работавших в других местах, и каждый раз при беседе с ними я недоумевал: что за несчастья настигли их, что потеряли они, как можно оставить такую чарующую землю, красота и доброта которой навсегда поселились в душе человека из знойных и студёных монгольских степей, как напоминание о своей подлинной Родине-матери-матрице?
Получилось просто: нас перебросили напрямую, по воде, на мотоботе от МРС до Курмы. Расстояние, вероятно, километров тридцать или немного больше. Был шторм. Мотобот качало, кренило, причаливались трудно. Но всё обошлось. Погода наладилась, мотобот ушёл, и мы остались в Курме, где стояли семь или восемь старых изб, за ними начинались горы и тайга…
Незабываема баба Катя в Курме. Живописная бурятская старуха с прокопчённым ольхонским солнцем лицом с глубокими морщинами. Ходила в грубом, чуть ли не домотканом, платье или сарафане. От неё веяло дремучей тайгой, тайнами тёмных вод, древней историей, суровыми годами военного тыла, где обязательны крепкие мышцы и жилы неприхотливых, привычных к тяжёлому труду колхозников Байкала. Зоркие и внимательные глаза, натруженные и сухие руки, сантиметровые мозоли на ступнях и пятках. Говорили, что в морозы и жару ходит босиком. Курила старую деревянную трубку, чёрная чаша которой представляла грубо вырезанную голову медведя.
Незабываема её старинная изба, особенно - кладовая, где я увидел старинные, покрытые пылью, вещи: два старинных ружья, одно из них чуть ли не кремнёвое, понягу и прочие охотничьи и рыбацкие снаряжения. О поняге особый разговор, ибо с тех пор не слышал от кого-либо о таком важнейшем для своего времени изделии. Проще - это старинный прообраз рюкзака, но открытый. Ещё проще: прутья или доски (у бабы Кати - доски), на которые приспособлены крючья и верёвки-ремешки для прикрепления нужных в походе вещей, одежды, снаряжения, добычи. И ремни для плеч, как у рюкзака.
Незабываемы старинные, покрытые пылью, амбарные книги, хранившиеся в кладовой. При внимательном рассмотрении оказалось, что по ним можно изучать жизнь старинного рыбацкого колхоза, который находился в Курме или Сарме, а может быть и в Чернорудах или даже в Сахюрте (МРС). Там были списки колхозников, нормы добычи, выполнения планов, номера тоней, фамилии ударников, цифры, разные события. Думаю, что записи эти делал муж бабы Кати.
Любознательный по натуре, я с интересом изучал эти книги, слушал бабу Катю, и перед моим мысленным взором вставали предвоенные, военные и послевоенные годы байкальских колхозов, смуглые и мускулистые мужчины, женщины, старики, дети, лодки, сети, слышались зычные крики, серебрящиеся под солнцем потоки рыбы, розовато-багряные восходы и закаты, отливающая бронзой гладь байкальской воды. Оживала история! Ведь она оживает при каждом, памятном, случае.
Вот один такой случай, погрузивший меня в чарующие и страшные пучины народного фольклора. И связан он с добрейшими людьми, учившими меня варению (или курению?) тарасуна, иначе молочной водки. Процесс и угощение были настолько мощными, что далее перешли в ошеломляющий ёхор, а сказочная тайга вместе с людьми и избами закружились, поплыли в глазах и на пике задорно-ликующих голосов внезапно померкли, но голоса наяривали:
Хадар ябаһан хандагай-ии
Охотник юундэ алаба бэ?
Амар байһан Пушкины-ы
Дантес юундэ буда бэ?
(Зачем охотник убил пасущегося в горах оленя? Зачем Дантес застрелил мирно живущего Пушкина?)
Далее голоса медленно затихли и вовсе исчезли вместе с образами чернявого абиссинца Пушкина и блондинистого француза Дантеса, о которых иркутские буряты знали, возможно, ещё в 1837 году...
Очнулся в тайге, на мху, покрывавшем бугры и камни, всюду деревья и какие-то накренившиеся в разные стороны столбы, а меж ними плывут сизоватые клочья тумана, похожие на зомби и привидения с тёмными провалами глаз и носов. Стало холодно и жутко.
С трудом, зигзагами, выйдя к деревне, я пришёл к бабе Кате Увидев меня, она испуганно всплеснула руками, а когда узнала о месте, где я спал, отшатнулась и вскрикнула:
- Это же кладбище! Тебя приведения-бохолдои не замучили?
- Никто меня на мучил. А вот тарасуном меня замучили.
Баба Катя засмеялась, успокоилась и, обречённо вздохнув, сказала:
- Бохолдои восток-бурятов не трогают. Ты - смелый парень. А тарасун можешь пить, можешь и не пить. Лучше просто пригубить.
Потом были Еланцы, Таловка, чабанская стоянка на берегу Байкала, ферма в тайге. Шумная толпа водит тебя из ограды в ограду, из избы в избу, всюду угощают рыбой и тарасуном. Всюду тебя окружают доброжелательные люди. Вдохновляющие и вдохновенные мысли о своём народе посещают в деревянной юрте, под сводом которой чирикают ласточки. а снаружи доносятся звонкие струи молока, бьющие в подойники буряток, которые доят своих коров. Хорошо спать в такой юрте и видеть прекрасные сны... (Такие юрты я видел потом только в этнографическом музее Бурятии.)
Прошли годы… Байкал часто встаёт в памяти. Малое море манит. Тринадцать Северных богов зовут из туманов истории. Ольхон - объединяющий центр бурят-монголов, продолжает вдохновлять, напоминая о первой встрече.
Таёжная, каменистая тропа всё ведёт и ведёт меня в голубые дали берегом Байкала: Курма, Сарма, Черноруды, Сахюрта, пролив. Столько прекрасных мыслей в голове, что лёгок любой подъём и нетруден любой путь! И маленькая Дарима смеётся на моих плечах, и прекрасные люди смотрят нам вслед, и Ольхон благословляет мой путь.
P.S. С той далёкой поры я полагал, а теперь непоколебимо убеждён, что Байкал начинает нуждаться в защите только при вмешательстве человека. Если люди уйдут с его берегов со всеми своими промышленными и сельскохозяйственными причиндалами и курортно-санаторными прибамбасами на много километров, то священному морю не нужна будет никакая защита, тем более - завалы денег для организации защиты. Неужели бурят-монголы не думают о таком простом факте?
Байкалу, как и всей нашей планете, нужен покой, аналог - Швейцарский национальный парк, где сохранность и доход как в швейцарском банке. Всё остальное, включая крики о защите, ему во вред. Угомонитесь и отойдите…
Помочь: РФ, тлф +79245168119, MIR 2202 2006 6800 1223,
Туслаач: MN, утас +97680306207, Хаан банк: Үндсэн данс 5419 120 465, Карт 6234 5801 2208 8533 (Балдоржиев Цырен-Ханда).