Через выжженные долины, мимо последней сумеречной заставы
Хотя час, когда малыш вероятнее всего мог войти, уже миновал, Алексей Фёдорович продолжал сидеть на стуле посреди маленькой комнатки и ожидать, что вот сейчас дверь откроется, и он войдёт. Малыш появлялся не каждый вечер, и всегда его посещения носили случайный, не угадываемый характер, да и час посещения он мог изменять согласно своему желанию, повинуясь только одному правилу, отец непременно должен был быть один, поэтому Алексей Фёдорович внутренне уже был готов, что малыш может появиться в любую минуту его одиночества.
Дверь медленно отворилась и в комнату вошла старуха, у которой квартировал Алексей Фёдорович. Вошла, вытерла костлявые руки о мятый, в жирных пятнах фартук и сказала, что хочет сделать в этой комнате ремонт и поднять плату с четырёх до пяти с половиной тысяч. Алексей Фёдорович в нервном волнении вскочил со стула, закричал, что она старая грымза и жадная дурища и что он завтра же съезжает, и вытолкал её за дверь. Старуха спустилась вниз, а через несколько минут в комнату к Алексею Фёдоровичу вошли два её внука, скрутили старика, стащили его вниз и выкинули вместе со всеми его манатками на улицу. Алексей Фёдорович, ругаясь сквозь зубы, собрал вещи, разбросанные по улице и перепачканные осенней грязью, сложил их в сумки и пошёл к тому месту, где он обычно оставлял свою тачку, главный источник доходов старьёвщика.
Алексей Фёдорович катил тачку, дребезг от которой веером рассыпался по узким улочкам, и ломал себе голову над тем, где же ему провести сегодняшнюю ночь? Поднялся ветер, а вскоре за ним повалил мокрый снег. Ветер сеял снег по скользким мостовым и ступеням, лепил на окна домов и белыми влажными повязками накрывал людям глаза. В тот вечер так легко было заблудиться, войти в чужой дом и остаться там навсегда.
Алексей Фёдорович поскользнулся, выпустил из рук тачку и она, скатившись с высокой лестницы, расколотилась в щепки. Старик спустился по лестнице, собрал сумки, выпавшие из разбитой тачки, и пошёл дальше. Он шёл и не узнавал город, в котором прожил шестьдесят лет. Улицы стали ещё уже, два человека не смогли бы здесь разойтись, и один должен был бы увлечь с собой другого. Небо было тёмным, зыбкими и влажным. Под ногами хлюпала грязь.
Вдруг кто-то влажно зашептал на ухо Алексею Фёдоровичу:
- Заходите-заходите-заходите, у нас в доме освободилась комната, прекрасная, чудесная комната, её хозяин месяц назад удавился и теперь она совершенно свободна, прекрасная, уютная комната.
Молодой человек, сверкая глазами ополоумевшего наркомана, за руку втянул Алексея Фёдоровича в парадное. Дверь за их спинами закрылась и лишила лестницу последних закатных лучей. Алексей Федорович вцепился в плечо молодого человека, и они поплыли вперёд и вверх, медленно ступая по осклизлому воздуху.
- Что это, где я? - спросил Алексей Фёдорович шёпотом.
- Это дом, дом для больных душою.
Они шли длинным узким коридором с облупившейся коричневой краской и мусором почти у каждой двери. Молодой человек ввел Алексея Фёдоровича в одну из комнат, которая и вправду оказалась достаточно уютной. Всё было прибрано, пыль везде сметена, а паркет вымыт и натёрт воском. Только в зеркале висело неприбранное отражение маленького узкого человека в сером потёртом пальто с петлёю на шее, лицо за временем невозможно было узнать, так долго он уже висел.
- Устраивайтесь, - сказал молодой человек за спиною Алексея Фёдоровича и неслышно прикрыл за собою дверь.
Алексей Фёдорович подошёл к зеркалу. Худое измождённое лицо, седые азиатские усы, узкие сутулые плечи. За его спиною покачивался покойник. Алексей Фёдорович набросил на зеркало покрывало и отошёл к окну. Через полчаса он уже доставал из сумок и разлаживал по ящикам старинного комода свои вещи, повесил в шкаф серое пальто, единственную тёплую вещь, которая у него осталась. Закончив, он расстелил постель, разделся и, погасив свет, лёг спать. Слева за стеною кто-то заговорил, а справа - сдавленно заплакал.
- Вы у нас давно? - спросил женский голос в комнате слева, Алексей Фёдорович хотел, уже было, ответить, но не успел.
- Недавно, - ответил вперёд Алексея Фёдоровича второй женский голос всё в той же комнате слева.
- Так вы же ничего не знаете! - радостно крикнул первый голос.
- О чём? - спросил второй голос.
- Не выходите по ночам из комнаты, - заговорщицки понизив голос, посоветовала первая женщина. - Сегодня вы зашли ко мне в гости, и я вас ни за что не отпущу до утра.
- А что такое? Почему нельзя выходить по ночам?
- Дети! Всё эти проклятые дети! Говорят, что иногда из окон этого дома они выпрыгивают на улицу и не разбиваются, их ловит в мешок серый человек и куда-то уносит, а потом эти дети возвращаются в этот дом и начинают по ночам грабить и убивать. Я своего сразу в дурдом определила, как только начала замечать, что он подолгу у окна стал задерживаться. Говорят, скоро милиция устроит здесь облаву, и каждого подростка, которого после комендантского часа поймают вне его дома, будут сразу ставить к стенке, без разговоров. Вот, ждём, как избавления.
Справа кто-то завыл, послышался хлёсткий удар, и всё стихло. Алексей Фёдорович до утра курил у окна.
Наутро Алексей Фёдорович захотел выйти из комнаты и осмотреть дом. В коридоре он услышал тихий голос, доносившийся из дальнего неосвещённого угла, разглядеть, кто стоял в том углу, или хотя бы, сколько их было, не представлялось возможным. Лишь движение теней и голос:
- Мальчик, когда-нибудь умрёт твой дедушка, потом умрёт твоя бабушка, потом снова - дедушка и опять - бабушка, потом умрут твои родители, а потом и ты перепутаешь стакан с гвоздями со стаканом сока, проглотишь десяток гвоздей и умрёшь или тебя переедет трамвай. Мир жесток, мой мальчик. Хочешь конфетку?
Алексей Фёдорович схватил кусок кирпича, валявшийся у его двери, и бросился в тот угол, желая раскроить череп этому человеку, но в углу никого не оказалось. Он бросил кирпич на пол, положил руки на холодную стену и прижал к ней голову. В горле стоял ком, хотелось плакать от стыда.
Малыш взял отца за рукав и повёл обратно в комнату. Рядом с ними шёл молодой человек, который вчера вечером привёл Алексея Фёдоровича в этот дом, сегодня он был усталым и меланхолично медлительным.
- Что это было? - спросил Алексей Фёдорович.
- Время, - ответил молодой человек. - Понимаете, здесь оно похоже на пьяную старуху, она кричит, истерически смеётся и брызгает вам в лицо слюною с крошками обеда, который есть ничто иное, как ваша собственная мерзость, попавшая к ней на язык.
Они уже подошли к комнате Алексея Фёдоровича, как вдруг из-за соседней двери, откуда минувшей ночью доносился плач, послышались крики, ругань и звуки всё тех же хлёстких ударов. Кричал ребёнок. Алексей Фёдорович подскочил к двери и заколотил в неё кулаками.
- Не смей бить ребёнка! - кричал он. - Убью, скотина!
За дверью установилась тишина, затем послышались какие-то неясные шорохи, осторожные шаги и не убедительное «мяу». Алексей Фёдорович ещё постоял, стукнул кулаком в дверь и пошёл к себе в комнату. Малыш стоял у открытого окна спиною к двери, от сквозняка жёлтый тюль поднялся над ним парусом, потом опустился ему на плечо и соскользнул вниз, в утреннем тихом свете малыш показался отцу ещё более призрачным, чем был на самом деле. Какие земли он прошёл, чтобы оказаться здесь, спрашивал себя старик.
Алексей Фёдорович окликнул малыша, но тот не обернулся.
- Почему ты никогда не говоришь со мною? - спросил Алексей Фёдорович. - Почему избегаешь смотреть мне в глаза? Ты не можешь меня простить? Зачем тогда ты приходишь? Чтобы мучить меня? Ты хочешь, чтобы я удавился, как тот несчастный, что жил здесь до меня? Ты этого хочешь, да?!
Малыш повернулся к отцу, пристально всмотрелся ему в лицо, в первый раз позволив себе холодный ненавидящий взгляд, подошёл к нему и, пройдя сквозь него, вышел из комнаты, хлопнув дверью. Алексей Фёдорович опустился на пол, лёг на живот и накрыл голову подушкой.
В середине ночи Алексею Фёдоровичу захотелось выпить. Он встал с пола, надел пальто и вышел в коридор. Он уже подошёл к лестнице, когда несколькими пролётами ниже взорвался и рассыпался битым стеклом крик боли и ужаса. Прошло несколько секунд возни, глухих ударов и всё стихло. Алексей Фёдорович, мёртвый от страха, стоял, привалившись спиною к стене. Мимо прошёл малыш и спустился по лестнице, Алексей Фёдорович последовал за ним.
На ступенях лежал маленький и узкий человек в старом потёртом пальто, его голова была не просто размозжена о ступени, она была размазана по ним. Алексей Фёдорович, не помня себя от испытанного ужаса, вернулся в свою комнату и лёг спать.
Утром за стеною, где недавно били ребёнка, снова послышались крики, удары. Алексей Фёдорович выскочил в коридор, заколотил в дверь, но крики не прекращались. Вдруг раздался удар рамы об стену, дребезг разбившегося стекла, Алексей Фёдорович вбежал обратно в комнату, открыл окно и увидел, как из соседнего окна выпрыгивает мальчик и исчезает в складках огромного мешка. Алексей Фёдорович смотрел на волны и морщины холщёвой ткани, скрывшей ребёнка, потом медленно перевёл взгляд обратно на соседнее окно и чуть не вскрикнул, увидав в том окне себя. Тот, другой Алексей Фёдорович, тупо таращил пьяные глаза на мешок, в котором скрылся его сын, потом зевнул и вернулся в свою комнату.
В открытую дверь постучали, Алексей Фёдорович обернулся и увидел на пороге молодого человека, тот подошёл к нему, в знак сохранения молчания положил холодный палец ему на губы, улыбнулся и, крепко взяв его за локоть, повёл за собою вглубь дома.
октябрь 2009 г.
Дверь медленно отворилась и в комнату вошла старуха, у которой квартировал Алексей Фёдорович. Вошла, вытерла костлявые руки о мятый, в жирных пятнах фартук и сказала, что хочет сделать в этой комнате ремонт и поднять плату с четырёх до пяти с половиной тысяч. Алексей Фёдорович в нервном волнении вскочил со стула, закричал, что она старая грымза и жадная дурища и что он завтра же съезжает, и вытолкал её за дверь. Старуха спустилась вниз, а через несколько минут в комнату к Алексею Фёдоровичу вошли два её внука, скрутили старика, стащили его вниз и выкинули вместе со всеми его манатками на улицу. Алексей Фёдорович, ругаясь сквозь зубы, собрал вещи, разбросанные по улице и перепачканные осенней грязью, сложил их в сумки и пошёл к тому месту, где он обычно оставлял свою тачку, главный источник доходов старьёвщика.
Алексей Фёдорович катил тачку, дребезг от которой веером рассыпался по узким улочкам, и ломал себе голову над тем, где же ему провести сегодняшнюю ночь? Поднялся ветер, а вскоре за ним повалил мокрый снег. Ветер сеял снег по скользким мостовым и ступеням, лепил на окна домов и белыми влажными повязками накрывал людям глаза. В тот вечер так легко было заблудиться, войти в чужой дом и остаться там навсегда.
Алексей Фёдорович поскользнулся, выпустил из рук тачку и она, скатившись с высокой лестницы, расколотилась в щепки. Старик спустился по лестнице, собрал сумки, выпавшие из разбитой тачки, и пошёл дальше. Он шёл и не узнавал город, в котором прожил шестьдесят лет. Улицы стали ещё уже, два человека не смогли бы здесь разойтись, и один должен был бы увлечь с собой другого. Небо было тёмным, зыбкими и влажным. Под ногами хлюпала грязь.
Вдруг кто-то влажно зашептал на ухо Алексею Фёдоровичу:
- Заходите-заходите-заходите, у нас в доме освободилась комната, прекрасная, чудесная комната, её хозяин месяц назад удавился и теперь она совершенно свободна, прекрасная, уютная комната.
Молодой человек, сверкая глазами ополоумевшего наркомана, за руку втянул Алексея Фёдоровича в парадное. Дверь за их спинами закрылась и лишила лестницу последних закатных лучей. Алексей Федорович вцепился в плечо молодого человека, и они поплыли вперёд и вверх, медленно ступая по осклизлому воздуху.
- Что это, где я? - спросил Алексей Фёдорович шёпотом.
- Это дом, дом для больных душою.
Они шли длинным узким коридором с облупившейся коричневой краской и мусором почти у каждой двери. Молодой человек ввел Алексея Фёдоровича в одну из комнат, которая и вправду оказалась достаточно уютной. Всё было прибрано, пыль везде сметена, а паркет вымыт и натёрт воском. Только в зеркале висело неприбранное отражение маленького узкого человека в сером потёртом пальто с петлёю на шее, лицо за временем невозможно было узнать, так долго он уже висел.
- Устраивайтесь, - сказал молодой человек за спиною Алексея Фёдоровича и неслышно прикрыл за собою дверь.
Алексей Фёдорович подошёл к зеркалу. Худое измождённое лицо, седые азиатские усы, узкие сутулые плечи. За его спиною покачивался покойник. Алексей Фёдорович набросил на зеркало покрывало и отошёл к окну. Через полчаса он уже доставал из сумок и разлаживал по ящикам старинного комода свои вещи, повесил в шкаф серое пальто, единственную тёплую вещь, которая у него осталась. Закончив, он расстелил постель, разделся и, погасив свет, лёг спать. Слева за стеною кто-то заговорил, а справа - сдавленно заплакал.
- Вы у нас давно? - спросил женский голос в комнате слева, Алексей Фёдорович хотел, уже было, ответить, но не успел.
- Недавно, - ответил вперёд Алексея Фёдоровича второй женский голос всё в той же комнате слева.
- Так вы же ничего не знаете! - радостно крикнул первый голос.
- О чём? - спросил второй голос.
- Не выходите по ночам из комнаты, - заговорщицки понизив голос, посоветовала первая женщина. - Сегодня вы зашли ко мне в гости, и я вас ни за что не отпущу до утра.
- А что такое? Почему нельзя выходить по ночам?
- Дети! Всё эти проклятые дети! Говорят, что иногда из окон этого дома они выпрыгивают на улицу и не разбиваются, их ловит в мешок серый человек и куда-то уносит, а потом эти дети возвращаются в этот дом и начинают по ночам грабить и убивать. Я своего сразу в дурдом определила, как только начала замечать, что он подолгу у окна стал задерживаться. Говорят, скоро милиция устроит здесь облаву, и каждого подростка, которого после комендантского часа поймают вне его дома, будут сразу ставить к стенке, без разговоров. Вот, ждём, как избавления.
Справа кто-то завыл, послышался хлёсткий удар, и всё стихло. Алексей Фёдорович до утра курил у окна.
Наутро Алексей Фёдорович захотел выйти из комнаты и осмотреть дом. В коридоре он услышал тихий голос, доносившийся из дальнего неосвещённого угла, разглядеть, кто стоял в том углу, или хотя бы, сколько их было, не представлялось возможным. Лишь движение теней и голос:
- Мальчик, когда-нибудь умрёт твой дедушка, потом умрёт твоя бабушка, потом снова - дедушка и опять - бабушка, потом умрут твои родители, а потом и ты перепутаешь стакан с гвоздями со стаканом сока, проглотишь десяток гвоздей и умрёшь или тебя переедет трамвай. Мир жесток, мой мальчик. Хочешь конфетку?
Алексей Фёдорович схватил кусок кирпича, валявшийся у его двери, и бросился в тот угол, желая раскроить череп этому человеку, но в углу никого не оказалось. Он бросил кирпич на пол, положил руки на холодную стену и прижал к ней голову. В горле стоял ком, хотелось плакать от стыда.
Малыш взял отца за рукав и повёл обратно в комнату. Рядом с ними шёл молодой человек, который вчера вечером привёл Алексея Фёдоровича в этот дом, сегодня он был усталым и меланхолично медлительным.
- Что это было? - спросил Алексей Фёдорович.
- Время, - ответил молодой человек. - Понимаете, здесь оно похоже на пьяную старуху, она кричит, истерически смеётся и брызгает вам в лицо слюною с крошками обеда, который есть ничто иное, как ваша собственная мерзость, попавшая к ней на язык.
Они уже подошли к комнате Алексея Фёдоровича, как вдруг из-за соседней двери, откуда минувшей ночью доносился плач, послышались крики, ругань и звуки всё тех же хлёстких ударов. Кричал ребёнок. Алексей Фёдорович подскочил к двери и заколотил в неё кулаками.
- Не смей бить ребёнка! - кричал он. - Убью, скотина!
За дверью установилась тишина, затем послышались какие-то неясные шорохи, осторожные шаги и не убедительное «мяу». Алексей Фёдорович ещё постоял, стукнул кулаком в дверь и пошёл к себе в комнату. Малыш стоял у открытого окна спиною к двери, от сквозняка жёлтый тюль поднялся над ним парусом, потом опустился ему на плечо и соскользнул вниз, в утреннем тихом свете малыш показался отцу ещё более призрачным, чем был на самом деле. Какие земли он прошёл, чтобы оказаться здесь, спрашивал себя старик.
Алексей Фёдорович окликнул малыша, но тот не обернулся.
- Почему ты никогда не говоришь со мною? - спросил Алексей Фёдорович. - Почему избегаешь смотреть мне в глаза? Ты не можешь меня простить? Зачем тогда ты приходишь? Чтобы мучить меня? Ты хочешь, чтобы я удавился, как тот несчастный, что жил здесь до меня? Ты этого хочешь, да?!
Малыш повернулся к отцу, пристально всмотрелся ему в лицо, в первый раз позволив себе холодный ненавидящий взгляд, подошёл к нему и, пройдя сквозь него, вышел из комнаты, хлопнув дверью. Алексей Фёдорович опустился на пол, лёг на живот и накрыл голову подушкой.
В середине ночи Алексею Фёдоровичу захотелось выпить. Он встал с пола, надел пальто и вышел в коридор. Он уже подошёл к лестнице, когда несколькими пролётами ниже взорвался и рассыпался битым стеклом крик боли и ужаса. Прошло несколько секунд возни, глухих ударов и всё стихло. Алексей Фёдорович, мёртвый от страха, стоял, привалившись спиною к стене. Мимо прошёл малыш и спустился по лестнице, Алексей Фёдорович последовал за ним.
На ступенях лежал маленький и узкий человек в старом потёртом пальто, его голова была не просто размозжена о ступени, она была размазана по ним. Алексей Фёдорович, не помня себя от испытанного ужаса, вернулся в свою комнату и лёг спать.
Утром за стеною, где недавно били ребёнка, снова послышались крики, удары. Алексей Фёдорович выскочил в коридор, заколотил в дверь, но крики не прекращались. Вдруг раздался удар рамы об стену, дребезг разбившегося стекла, Алексей Фёдорович вбежал обратно в комнату, открыл окно и увидел, как из соседнего окна выпрыгивает мальчик и исчезает в складках огромного мешка. Алексей Фёдорович смотрел на волны и морщины холщёвой ткани, скрывшей ребёнка, потом медленно перевёл взгляд обратно на соседнее окно и чуть не вскрикнул, увидав в том окне себя. Тот, другой Алексей Фёдорович, тупо таращил пьяные глаза на мешок, в котором скрылся его сын, потом зевнул и вернулся в свою комнату.
В открытую дверь постучали, Алексей Фёдорович обернулся и увидел на пороге молодого человека, тот подошёл к нему, в знак сохранения молчания положил холодный палец ему на губы, улыбнулся и, крепко взяв его за локоть, повёл за собою вглубь дома.
октябрь 2009 г.