САМ СВОЙ
У режиссера Василия Бархатова неоднозначная слава. Критики муссируют тему его возраста и якобы эпатажность; сам Василий по этому поводу только недоумевает. Для него важно делать свое дело а) хорошо, б) со вкусом и в) не пошло. Об этом и шел разговор, опубликованный в февральском номере Menu Magazine.
Василий, что вас формировало как творческую единицу - музыка, книги, фильмы, постановки? И в какой момент вы почувствовали, что хотите быть причастным к миру творчества?
Однозначно нельзя сказать... На самом деле это такой вопрос без ответа. Когда люди говорят, что кто-то произвел на них большое впечатление или сформировал - это все хорошо придуманная легенда, как мне кажется. Бог знает, что на меня повлияло больше - репетиции Петера Конвичного в Германии или детство в Строгино и Выхино, знакомство с Мишелем Леграном или общение с Сергеем Шнуровым. Думаю, все сразу, потому что любое проявление тебя рождается из чего-то. Ты - как мусороперерабатывающий завод, который вбирает в себя все, что привезут, а на выходе получаются красивые бумажные упаковки или еще что-нибудь. Суть переработки зависит от тебя, а информацию получаешь из всего, что происходит вокруг… Влияли и кино, и книги, и музыкальный театр - все вместе. А когда я понял, что хочу это делать? Довольно поздно, курсе на втором ГИТИСа. Если бы понимание не пришло, я, может быть, очень здорово овладел бы профессией, возможно, даже лучше других копировал бы классных европейских режиссеров, которых люблю. Это как с художниками - есть те, кто делает что-то новое как авторы, а есть копиисты известных имен. В моем искусстве точно так же: либо ты делаешь что-то свое, либо пристраиваешься в поток.
То есть когда поступали в ГИТИС, вы шли без цели?
У меня точно не было цели перевернуть мир.Обычно бывает наоборот.
История моего поступления вообще очень спонтанна. Я совершенно не хотел поступать на режиссуру, даже драматическую. Потом, по стечению определенных обстоятельств и разговоров с некоторыми людьми, поступил на оперную режиссуру, решил попробовать совершенно наобум. А потом у меня начало получаться.
А кем вы изначально хотели стать?
Компьютерным программистом. Всего за 9 месяцев до поступления в ГИТИС я был уверен, что иду в московский Авиационный технологический институт. Но слово за слово - и получилась режиссура.
Думаете, это судьба?
Видимо, да... (Улыбается.)
Я - человек внутреннего возгорания. Для окружающих все продолжается в нормальном ключе, а в душе я уже бью посуду, рву на себе волосы и кричу! Такое случается, когда приходится объяснять очевидные вещи...
Не думали обратить свое внимание на кино?
Я летом снял фильм. Монтаж практически уже закончен, весной он должен выйти. Это полнометражный фильм про любовь и мирный атом. Кстати, мы сняли первое кино на действующих атомных станциях. История о людях, живущих в атомных городках, в чем-то такая лирическая комедия и про искусство, и про людей, и про...
Россию?
Нет-нет! Я вообще не люблю кино про российскую глубинку, оно уже осточертело. Мне кажется, это давно отжившая история, и надо просто запрещать снимать на эту тему. (Смеется.) Отечественная драматургия слишком долгое время была посвящена только русской деревеньке, ее быту и ужасам, которые там творились. Уже все об этом сказано и снято, нужно искать что-то новое.
А что вас может шокировать или, если мягче, вывести из равновесия в искусстве? Что вы, как зритель, читатель, слушатель, категорически отказываетесь потреблять?
Пошлость, что-то за гранью вкуса. Можно же делать откровенные вещи, даже граничащие с пошлостью, но очень искусно обставленные. Как Lady Gaga - это же совершенно гениально! Всем управляет вкус. Если ты понимаешь, как преподнести, если рискуешь упражняться в крайностях, когда либо пан, либо пропал, и делаешь что-то стильно и по-новому - ты выиграл! Так было и с минимализмом, и с постмодернизмом - искусство всегда граничило с пародией на себя.
Но насколько нашим зрителям необходима шоковая терапия, на ваш взгляд?
Очень нужна! Это такая профилактика, дефибрилляция. Когда пульс у зрителя практически уже останавливается, она необходима.
В одном из интервью вы сказали о своем желании иметь собственный театр. Кто бы, плюс-минус, вошел в вашу труппу, будь ваша воля?
Да, я давно об этом говорил... Моя труппа - это такие люди нового образца. От возраста здесь ничего не зависит. Я знаю очень много музыкальных актеров из Мариинки, например, которым далеко не 16 лет, но они делают совершенно невероятные вещи и готовы на все. Я рассказываю некую идею, а они ее развивают до космических масштабов, которых я себе и не представлял! Этим людям не все равно, они подхватывают тебя, вытаскивают и со сценической, духовной точки зрения готовы на многие вещи. В общем, люди, для которых нет никаких запретов. Я люблю людей именно такого типа и хотел бы их видеть рядом с собой. Они могут все, если на это есть драматургическое объяснение. Бывает, я выхожу из себя, кстати, очень незаметно, никто даже не понимает. Я - человек внутреннего возгорания. Для окружающих все продолжается в нормальном ключе, а в душе я уже бью посуду, рву на себе волосы и кричу! Такое случается, когда приходится объяснять очевидные вещи, которые, как мне кажется, плакатным шрифтом написаны в произведении. И это - работа актера! Мне иногда мешает мое внутреннее заблуждение насчет того, что люди, как и я, прочитали пьесу, партитуру - и все поняли. Но иногда приходится объяснять элементарное. И порой думаешь: как ждать от человека чего-то большего, если он не понимает таких простых вещей?! Хочется, конечно, общаться с артистами на невербальном уровне. Такое бывает.
Всем управляет вкус. Если ты понимаешь, как преподнести, если рискуешь упражняться в крайностях, когда либо пан, либо пропал, и делаешь что-то стильно и по-новому - ты выиграл! Так было и с минимализмом, и с постмодернизмом - искусство всегда граничило с пародией на себя.
Какой театр вы бы хотели возглавить, драматический или музыкальный?
Наверное, музыкальный. Людей, которые могут возглавить драматический, и так хватает, а с музыкальным театром можно было бы занять определенную свободную нишу в плане стилистики и работы со зрителем.
Выбор города имеет значение?
Конечно. В некоторых провинциальных городах мой театр вряд ли был бы интересен.
Тогда Москва или Санкт-Петербург? Вы же работаете в обоих городах.
Я не вижу особой разницы, честно говоря. Плохое везде плохое, хорошее везде хорошее, поэтому для меня этот вопрос не принципиален. Не хочу никого обидеть, но публика, к сожалению, и там, и там одинаково не знает, что такое хорошо и что такое плохо. Понимающих людей единицы.
Василий, практически ни одно интервью с вами не обходилось без вопросов на тему вашего возраста. Наверняка вам это порядком надоело. Вы лично как считаете, возраст действительно что-то значит и решает в творческом процессе?
Мне уже почти 28 лет, так что смешно говорить о «юном» возрасте. Думаю, возраст вообще не важен. Он стал удобным ярлычком для журналистов, но не более того. Все равно скидку на возраст никто делать не будет. Сколько режиссеру лет, в программке не написано. Зрители просто приходят на спектакль, зачастую и не зная, кто его ставил. И начинай я в 28 лет, ничего особо не изменилось бы. Все равно с каждым спектаклем судят все строже и строже. Я все время позволяю себе какие-то отхождения в сторону, но не кричу о том, что я - проводник в новое искусство. Никогда такую ответственность на себя не брал, поэтому и могу позволить себе многое.
К сожалению, мир так устроен, что нет вещей, которые нравились бы всем. Люди порой очень гадко отзываются о том, что не понимают... Когда в определенных театрах режиссеры прорывались и делали что-то новое, - им тут же наклеивали ярлык: «наркоманы-пидорасы».
По каким критериям вы оцениваете собственные постановки?
Нет каких-то специальных критериев. Я, слава Богу, очень хорошо пока понимаю, что у меня получилось, а что - нет. Порой бывает удивительно: по моему мнению, случается провал, а люди, которые по-настоящему могут оценить, говорят обратное. Есть вещи, которые невозможно сделать на 100% так, как ты себе представляешь, ни в театре, ни в кино, нигде. Всегда существует погрешность - настроение актера. Он может не принимать в должное внимание то, что для тебя по-настоящему важно, объясняй ему, не объясняй - бесполезно…
100% авторитета, как вы сами, опять же, как-то признались, у вас нет. Но если и не на 100%, кто они - ваши авторитеты?
У меня есть довольно конкретные кумиры, их очень много - и в обычном, и в музыкальном театре, и в кино. В музыкальном театре - Дмитрий Черняков, Петер Конвичный, в театре - Робер Лепаж, Кристоф Марталер. Я называю имена, которые в первую очередь в голову приходят, вообще это десятки людей. В кино не могу выделить, там очень много хороших имен из абсолютно разных жанров.
А есть у вас главный цензор? И если да, то кто он?
Проще отвечать за собственные решения, поэтому я стараюсь опираться на свое представление о том, как должно быть. Что-то я сам очень хорошо знаю, и если мне кто-то будет говорить, что это не так, никогда не доверюсь на 100%, чувствуя наоборот. Могу довериться, только если сам очень сомневаюсь и советуюсь с человеком, которому доверяю, а он отвечает на мои сомнения «да» или «нет».
Как вы относитесь к критике?
С критикой тоже сложная история. У нас в стране буквально несколько реальных критиков музыкального театра, которые одинаково разбираются и в театре, и в музыке. Их по пальцам одной руки можно пересчитать. Этим людям можно доверять, они действительно знают, о чем они пишут. Зачем это делают остальные, не знаю. Сейчас век Интернета. Каждый может публично озвучить свое мнение, порой достаточно обидное и необоснованное. Порой люди позволяют себе очень неприятные вещи. Если раньше обсуждение внешнего вида исполнителей было достоянием шоу-бизнеса, теперь те же люди тем же языком пишут на оперном форуме. Кажется, что они обсуждают не оперных артистов, а красную дорожку какого-то среднестатистического ночного клуба. К сожалению, мир так устроен, что нет вещей, которые нравились бы всем. Люди порой очень гадко отзываются о том, что не понимают. У нас даже шутка такая есть, точнее, некоторые так говорили, когда в определенных театрах режиссеры прорывались и делали что-то новое, - им тут же наклеивали ярлык: «наркоманы-пидорасы». Я через это прошел, был и тем, и тем, кем угодно, но только не человеком, который делает нормальный театр… Так вот, возвращаясь к разговору о критиках, некоторые из них считают, что газета - то же самое, что блог в Интернете, и редакционная коллегия почему-то этого не отслеживает. Они пишут в любых выражениях, занимаясь какой-то графоманией. В Англии, к примеру, совсем другая критика. Потрясающая. Она очень обидная, но крайне изощренная и всегда основывается на чем-то. А у нас критик пишет, что ему было так плохо на спектакле, буквально тошнило, но ни слова о том, что же происходило на сцене. Кому интересно, какие органические процессы в тебе происходили?! Так что критика ничего, кроме обиды, не вызывает, она уже давно не способна дать пищу для какого-то конструктивного разбора собственной работы, к сожалению.
Василий, будь у вас неограниченные возможности, на что бы вы замахнулись?
На царя-батюшку! (Смеется.) Не знаю… Мне кажется, все так грамотно придумано в моей жизни: идет своим чередом, находится на своих местах, все получается... Если бы ко мне кто-то подошел и сказал, что я могу просить все, что хочу, я бы попросил его уйти и не смущать меня. А вообще, хотел бы сделать серьезный крупный спектакль в каком-то европейском оперном доме. Не потому что это престижно или там хорошие зрители, просто для меня самого это очень важно. Хочется показать спектакль той публике, которая либо навсегда отучит меня делать что-либо в оперном театре, либо докажет мне, что я на что-то способен, и я буду работать дальше.
Скажите, за годы работы вы открыли для себя какие-то новые законы режиссуры, помимо уже известных миру?
Нет, я все-таки работаю на вещах, открытых еще до меня. Как создам что-то новое, обязательно расскажу. (Смеется.)
Текст: Елена Стырикович
Фото: Таня Панова, Алексей Красновский
Menu Magazine #02_2011