КРАТКАЯ КРИТИКА РАССМОТРЕНИЯ М. ХАЙДЕГГЕРОМ ЭТИМОЛОГИИ СЛОВА „БЫТИЕ”
Борис Братина
- доктор философии, доцент философского факультуте Приштинского университета (Косовская Митровица). E-mail: uranela@EUnet.rs
КРАТКАЯ КРИТИКА
РАССМОТРЕНИЯ М. ХАЙДЕГГЕРОМ
ЭТИМОЛОГИИ СЛОВА „БЫТИЕ”
Вообще, слово «бытие» не является самым старым среди индоевропейских слов, оно важно лишь с философской точки зрения. Существует целая группа индоевропейских слов, представляющих общую индоевропейскую языковую связку, и слово «море» - одно из них. Добавим, что не следует упускать из виду и тот факт, что лингвистический подход, позиции которого мы оспариваем, не является случайностью. Это - одна из парадигм культуры, претендующей на универсальность собственных взглядов по меньшей мере последние 1200 лет.
Неслучайно и то, что лингвистические поиски М. Хайдеггера разделили лингвистическую общественность как раз в то время, когда он отождествил греческое λέγειν с немецким lessen, исполняя герменевтику λόγος-а как «собирающую собранность» вполне в духе легко выводимой отсюда «теории масс».
Даже когда речь идет о первом пракорне слова «бытие» - корне es-, от которого происходят греческие еimí (в третьем лице единственного числа настоящего времени: estí), eĩnai и др., латинские est, estis, essum, esse, essentia и т.п., германские is (английский), ist, sind, seid, sein (немецкий), французские es, est, être, êtez, испанские ser, estar и т.д.), сравнение со славянскими языками весьма интересно. Слова, которые происходят из этого корня, преимущественно имеют функцию копулы и/или смысла сущности этой функции. Именно с этой онтологической коннотацией они появляются и в славянских языках. Например, в сербском глаголе јесам (рус. -я есть) как вспомогательное је, что является самой формой константива, затем в русском есть, церковнославянском јест, јестество, а также в сербских словах истина, искон и др.
Второй индоевропейский корень слова «бытие» - bhu- еще интересней. В греческом это phý-, как в phýō, phýein, phýsis, но и pha-; в латинском оно осталось в перфекте fui, fuo, а в германских языках - только в английском be, been и немецком bin, bist, bis. В славянских языках тем временем этот корень соответствует целому ряду слов: церковнославянское bytie, сербское биће, бити, бит, бивствовање, (пре)бивање, бивство, бивствујуће и т.д., затем будем, буди, будимо и др., в которых bhu- охраняется в первозданной форме. Соответственно в сербском этот корень, в отличие от других языков, присутствует как смысл вспомогательного глагола (который устанавливает связь) и как само название бытия. В этом смысле корень bhu- в славянских языках демонстрирует более широкое семантическое
распространение по сравнению с другими современными европейскими языками, что само по себе является преимуществом, когда речь идет о выражении онтологических деликатностей.
Специфика славянских языков весьма выразительна при выяснении важного и для Хайдеггера аспекта, связанного с понятиями света, блеска, а также и вид-а, вид-имости. Славянский корень вид- соответствует греческому корню „ϝιδ-” (wid-, совпадает с phý-), который затем превратился в (ε)ιδ-, как в id-éa, id-eĩn, eĩd-os и др., поскольку „ϝ” (digamma) со временем потерялась или была замещена, чаще всего дифтонгом „ει”. Кроме того, он коннотирует ту же самую группу значений: аорист глагола horáō - это именно eĩdov, основа ϝιδ-. В славянских языках эта связь видна в прародственности глаголов ведети и видети, где ведети означает знание как последствие внутреннего знания: «ведети» означает «знаю, так как я видел»”. Подобная связь сохранилась сегодня и в польском языке, где различаются wiemy, wiedzie - знать внутренним знанием и znamy, zna - знать поверхностно, извне. Не говоря уже о таких сербских словах, как «увид» (рус. уведомление) и «привид» (рус. -иллюзия).
Если говорить о третьем индоевропейском корне слова «бытие», корне wes-, то в греческом ему соответствует целая группа слов: hestía, hestíama, hestiátor, hestioũhos и другие; в конечном итоге и центральное философское понятие, οὐσία, которое изначально связывается с той же группой значений (ср. в латинском -Vesta, vestibulum). Что касается германских языков, Хайдеггер приводит gewesen, was, war, wesend, Wessen, anwesend, abwesend. В английском, скажем, этому соответствует прошедшее время глагола was.
Вопреки мнению Хайдеггера о том, что корень wes- появляется только в германских языках, мы можем обнаружить этот корень и в славянских языках, особенно в сербском, хотя и с немного измененным, но все же с явно присутствующим сущностным онтологическим значением. Так, лингвистический корень wes- (сербский вес-) имеет смысл приведения самого бытия, знания о бытии или его призывания прежде всего в словах свест (рус.- сознание) и савест (рус.- совесть), то есть свесност, савесност и сущностное вест, затем весна, весник, наговестити, весеље и др.
Без понятия сознания уже более чем 300 лет нельзя говорить о понятии бытия; оно не имело бы никакого смысла вне сознания, предметом которого оно может быть. Уже из первых двух примеров видно, что один союз как префикс. Философия в своих двух формах отделяет область теоретического (осознаваемое сознание) от области практического, конкретно, этического (совесть).
К этому следует добавить и факт, что зачастую в главном корне может произойти перераспределение звуков таким образом, что с тем же смыслом к упомянутой группе слов могут добавиться: све (рус. - все), свет (рус. - мир), светлост (рус. - свет), светина (рус. - простой народ) и т.д. Более того, согласно свидетельству Анте Кнежевича, который ссылается на релевантные анализы этимолога Петра Скока, здесь особенно видна связь с корнем вид-, то есть с тем смыслом бытия, которое подразумевает его объявление, обнаружение; значение глагола «смотреть» развилось «по отношению к семантическому закону результата. Из освещения следует смотрение. Одно без другого невозможно» [9, с. 662 ]. «Человек познает то, что видит или усматривает... Познаваемым является то, что (у)видено, увидено - то, что освещено, а это - свет, «освещенное». Это подтверждает и русское слово свет, имеющее два значения: 1) «свет» как освещение и 2) «свет» как мир... Полабский sjot значит «мир», но также и «день». Опять же в кашубском языке swiatlo и wid являются синонимами, как у нас это близкие по смыслу светло, видело и дан...” [ 5, с. 884].
Индоевропейский корень wes- в славянских языках появляется в первоначальной звуковой форме, при этом в смысле конкретного существующего бытия - в смысле вещи, латинский res, которая удовлетворяет критерии Аристотеля для οὐσία-у. Это подтверждает русское слово вещь, болгарское vešt, чешское věc - вещь, но также и в немного измененной форме сербская повест (рус.-история) - бытие, которое прошло и которое реально только в той мере, в которой оно отмечено, записано. Наконец, о том, что существует связь корня wes- с культом очага и имущества, как в случае термина „οὐσία”, свидетельствует и его присутствие в форме с перераспределением звуков в слове Сварга, то есть Сварог, имени старославянского верховного божества, бога солнца (санскр.- svar), целой вселенной и домашнего очага как солнца в доме.
Неоспоримо, что Хайдеггер, - впрочем как и многие другие немецкие авторы, которые оставили в западной культуре глубокий и значительный след, - был приверженцем идеи о индогерманском происхождении языка и народа Европы (братья Гримм, Гердер, фон Гумбольд...). Название «индоевропейский», которое часто используется в нашей культуре, является последствием влияния французской лингвистики, которая пробуждается на сто лет позже, чем в Германии. С появления этой идеи и до нашего времени комментаторы и аналитики из неславянских странах регулярно избегают обращаться к рассмотрению славянских языков, маргинализируя их лингвистически и необоснованно
дискриминируя теоретически, - возможно, от банального незнания либо высокомерного невнимания.
Иная ситуация - в самих славянских странах. В частности, в Сербии к его рассмотрению обращался известнейший лингвист Милан Будимир [1, 2, 3, 4]. Строго научное обращение к данной теме убедительно показывает, что славянские языки не только опровергают положение Хайдеггера об онтолого-лингвистической эксклюзивности германских языков, но также делают несостоятельной всякую попытку маргинализации славянских языков в лингвистике и философии. Корни этих попыток, по нашему глубокому убеждению, имеют идеологическое происхождение даже в том случае, когда подобный ненаучный подход камуфлирует себя в сознании исследователя с помощью «рассеянности внимания».
Из сказанного очевидно, что существующие неясности и разрывы в лингвистике могли бы быть устранены в значительной мере с помощью неангажированного анализа славянских языков. Более того, когда речь идет о философском потенциале этих языков, как таковых, обнаруживается их «онтологическая плодовитость», ничуть не меньшая, чем в случае с немецким языком. Скорее, наоборот: скажем, сербский язык изобилует онтологическими терминами, «поставляющими» думающему аналитику богатейший материал для его онтолого-лингвистических размышлений и поисков. Весьма плачевно на этом фоне выглядит совет М. Хайдеггера студентам: лучше учить легендарную праисторию и раннюю историю Германа, чем грамматику классических языков [14, с. 53-54]. Пристрастность данной позиции можно обосновать и с помощью выводов научной политологии, которая настаивает на необходимости учитывать приверженность сознания ученого тем или иным властным отношениям вне зависимости от того, насколько он сам осознает подобную приверженность. Сходную позицию отстаивает и современная культурология, указывая на зависимость позиции ученого от историко-культурного контекста его жизни и деятельности [10, с. 168-171].
Разумеется, первой и единственной целью нашей науки должна оставаться истина. Но мысль не может «отвязаться» от действительности так, как ей, возможно, хотелось бы. Грамотный и четкий анализ рефлексивных моментов, связанных с деятельностью сознания в «горизонте бытия», - один из важных путей, предложенных философией для спасения мысли от пут бесплодного самолюбования.
- доктор философии, доцент философского факультуте Приштинского университета (Косовская Митровица). E-mail: uranela@EUnet.rs
КРАТКАЯ КРИТИКА
РАССМОТРЕНИЯ М. ХАЙДЕГГЕРОМ
ЭТИМОЛОГИИ СЛОВА „БЫТИЕ”
Вообще, слово «бытие» не является самым старым среди индоевропейских слов, оно важно лишь с философской точки зрения. Существует целая группа индоевропейских слов, представляющих общую индоевропейскую языковую связку, и слово «море» - одно из них. Добавим, что не следует упускать из виду и тот факт, что лингвистический подход, позиции которого мы оспариваем, не является случайностью. Это - одна из парадигм культуры, претендующей на универсальность собственных взглядов по меньшей мере последние 1200 лет.
Неслучайно и то, что лингвистические поиски М. Хайдеггера разделили лингвистическую общественность как раз в то время, когда он отождествил греческое λέγειν с немецким lessen, исполняя герменевтику λόγος-а как «собирающую собранность» вполне в духе легко выводимой отсюда «теории масс».
Даже когда речь идет о первом пракорне слова «бытие» - корне es-, от которого происходят греческие еimí (в третьем лице единственного числа настоящего времени: estí), eĩnai и др., латинские est, estis, essum, esse, essentia и т.п., германские is (английский), ist, sind, seid, sein (немецкий), французские es, est, être, êtez, испанские ser, estar и т.д.), сравнение со славянскими языками весьма интересно. Слова, которые происходят из этого корня, преимущественно имеют функцию копулы и/или смысла сущности этой функции. Именно с этой онтологической коннотацией они появляются и в славянских языках. Например, в сербском глаголе јесам (рус. -я есть) как вспомогательное је, что является самой формой константива, затем в русском есть, церковнославянском јест, јестество, а также в сербских словах истина, искон и др.
Второй индоевропейский корень слова «бытие» - bhu- еще интересней. В греческом это phý-, как в phýō, phýein, phýsis, но и pha-; в латинском оно осталось в перфекте fui, fuo, а в германских языках - только в английском be, been и немецком bin, bist, bis. В славянских языках тем временем этот корень соответствует целому ряду слов: церковнославянское bytie, сербское биће, бити, бит, бивствовање, (пре)бивање, бивство, бивствујуће и т.д., затем будем, буди, будимо и др., в которых bhu- охраняется в первозданной форме. Соответственно в сербском этот корень, в отличие от других языков, присутствует как смысл вспомогательного глагола (который устанавливает связь) и как само название бытия. В этом смысле корень bhu- в славянских языках демонстрирует более широкое семантическое
распространение по сравнению с другими современными европейскими языками, что само по себе является преимуществом, когда речь идет о выражении онтологических деликатностей.
Специфика славянских языков весьма выразительна при выяснении важного и для Хайдеггера аспекта, связанного с понятиями света, блеска, а также и вид-а, вид-имости. Славянский корень вид- соответствует греческому корню „ϝιδ-” (wid-, совпадает с phý-), который затем превратился в (ε)ιδ-, как в id-éa, id-eĩn, eĩd-os и др., поскольку „ϝ” (digamma) со временем потерялась или была замещена, чаще всего дифтонгом „ει”. Кроме того, он коннотирует ту же самую группу значений: аорист глагола horáō - это именно eĩdov, основа ϝιδ-. В славянских языках эта связь видна в прародственности глаголов ведети и видети, где ведети означает знание как последствие внутреннего знания: «ведети» означает «знаю, так как я видел»”. Подобная связь сохранилась сегодня и в польском языке, где различаются wiemy, wiedzie - знать внутренним знанием и znamy, zna - знать поверхностно, извне. Не говоря уже о таких сербских словах, как «увид» (рус. уведомление) и «привид» (рус. -иллюзия).
Если говорить о третьем индоевропейском корне слова «бытие», корне wes-, то в греческом ему соответствует целая группа слов: hestía, hestíama, hestiátor, hestioũhos и другие; в конечном итоге и центральное философское понятие, οὐσία, которое изначально связывается с той же группой значений (ср. в латинском -Vesta, vestibulum). Что касается германских языков, Хайдеггер приводит gewesen, was, war, wesend, Wessen, anwesend, abwesend. В английском, скажем, этому соответствует прошедшее время глагола was.
Вопреки мнению Хайдеггера о том, что корень wes- появляется только в германских языках, мы можем обнаружить этот корень и в славянских языках, особенно в сербском, хотя и с немного измененным, но все же с явно присутствующим сущностным онтологическим значением. Так, лингвистический корень wes- (сербский вес-) имеет смысл приведения самого бытия, знания о бытии или его призывания прежде всего в словах свест (рус.- сознание) и савест (рус.- совесть), то есть свесност, савесност и сущностное вест, затем весна, весник, наговестити, весеље и др.
Без понятия сознания уже более чем 300 лет нельзя говорить о понятии бытия; оно не имело бы никакого смысла вне сознания, предметом которого оно может быть. Уже из первых двух примеров видно, что один союз как префикс. Философия в своих двух формах отделяет область теоретического (осознаваемое сознание) от области практического, конкретно, этического (совесть).
К этому следует добавить и факт, что зачастую в главном корне может произойти перераспределение звуков таким образом, что с тем же смыслом к упомянутой группе слов могут добавиться: све (рус. - все), свет (рус. - мир), светлост (рус. - свет), светина (рус. - простой народ) и т.д. Более того, согласно свидетельству Анте Кнежевича, который ссылается на релевантные анализы этимолога Петра Скока, здесь особенно видна связь с корнем вид-, то есть с тем смыслом бытия, которое подразумевает его объявление, обнаружение; значение глагола «смотреть» развилось «по отношению к семантическому закону результата. Из освещения следует смотрение. Одно без другого невозможно» [9, с. 662 ]. «Человек познает то, что видит или усматривает... Познаваемым является то, что (у)видено, увидено - то, что освещено, а это - свет, «освещенное». Это подтверждает и русское слово свет, имеющее два значения: 1) «свет» как освещение и 2) «свет» как мир... Полабский sjot значит «мир», но также и «день». Опять же в кашубском языке swiatlo и wid являются синонимами, как у нас это близкие по смыслу светло, видело и дан...” [ 5, с. 884].
Индоевропейский корень wes- в славянских языках появляется в первоначальной звуковой форме, при этом в смысле конкретного существующего бытия - в смысле вещи, латинский res, которая удовлетворяет критерии Аристотеля для οὐσία-у. Это подтверждает русское слово вещь, болгарское vešt, чешское věc - вещь, но также и в немного измененной форме сербская повест (рус.-история) - бытие, которое прошло и которое реально только в той мере, в которой оно отмечено, записано. Наконец, о том, что существует связь корня wes- с культом очага и имущества, как в случае термина „οὐσία”, свидетельствует и его присутствие в форме с перераспределением звуков в слове Сварга, то есть Сварог, имени старославянского верховного божества, бога солнца (санскр.- svar), целой вселенной и домашнего очага как солнца в доме.
Неоспоримо, что Хайдеггер, - впрочем как и многие другие немецкие авторы, которые оставили в западной культуре глубокий и значительный след, - был приверженцем идеи о индогерманском происхождении языка и народа Европы (братья Гримм, Гердер, фон Гумбольд...). Название «индоевропейский», которое часто используется в нашей культуре, является последствием влияния французской лингвистики, которая пробуждается на сто лет позже, чем в Германии. С появления этой идеи и до нашего времени комментаторы и аналитики из неславянских странах регулярно избегают обращаться к рассмотрению славянских языков, маргинализируя их лингвистически и необоснованно
дискриминируя теоретически, - возможно, от банального незнания либо высокомерного невнимания.
Иная ситуация - в самих славянских странах. В частности, в Сербии к его рассмотрению обращался известнейший лингвист Милан Будимир [1, 2, 3, 4]. Строго научное обращение к данной теме убедительно показывает, что славянские языки не только опровергают положение Хайдеггера об онтолого-лингвистической эксклюзивности германских языков, но также делают несостоятельной всякую попытку маргинализации славянских языков в лингвистике и философии. Корни этих попыток, по нашему глубокому убеждению, имеют идеологическое происхождение даже в том случае, когда подобный ненаучный подход камуфлирует себя в сознании исследователя с помощью «рассеянности внимания».
Из сказанного очевидно, что существующие неясности и разрывы в лингвистике могли бы быть устранены в значительной мере с помощью неангажированного анализа славянских языков. Более того, когда речь идет о философском потенциале этих языков, как таковых, обнаруживается их «онтологическая плодовитость», ничуть не меньшая, чем в случае с немецким языком. Скорее, наоборот: скажем, сербский язык изобилует онтологическими терминами, «поставляющими» думающему аналитику богатейший материал для его онтолого-лингвистических размышлений и поисков. Весьма плачевно на этом фоне выглядит совет М. Хайдеггера студентам: лучше учить легендарную праисторию и раннюю историю Германа, чем грамматику классических языков [14, с. 53-54]. Пристрастность данной позиции можно обосновать и с помощью выводов научной политологии, которая настаивает на необходимости учитывать приверженность сознания ученого тем или иным властным отношениям вне зависимости от того, насколько он сам осознает подобную приверженность. Сходную позицию отстаивает и современная культурология, указывая на зависимость позиции ученого от историко-культурного контекста его жизни и деятельности [10, с. 168-171].
Разумеется, первой и единственной целью нашей науки должна оставаться истина. Но мысль не может «отвязаться» от действительности так, как ей, возможно, хотелось бы. Грамотный и четкий анализ рефлексивных моментов, связанных с деятельностью сознания в «горизонте бытия», - один из важных путей, предложенных философией для спасения мысли от пут бесплодного самолюбования.