беседа Пушкина и кн.Вяземского с фр.послом о равенстве и демократии
А.С. ПУШКИН О ДЕМОКРАТИИ (ИЗ ЗАПИСОК А.О. СМИРНОВОЙ-РОССЕТ)
(Мысли Пушкина о демократии и вообще о власти, высказанные им в разговоре с французским послом в России де Барантом (в присутствии Вяземского, Мятлева и некоторых других постоянных пушкинских собеседников).
<….>«
Пушкин: По моему мнению, демократия, в том виде, как её понимают, только слово, не более.
Барант: Что вы хотите сказать?
Пушкин: Объяснять это очень долго».
Далее Пушкина просят всё же объясниться, и он произносит целую речь. Вот основные выдержки из неё:
«Мир разделён на две части: на аристократов и демократов, так как они одинаково существуют в монархиях и в республиках… Следовало бы условиться относительно смысла, какой придаётся словам аристократия и демократия. И даже вместо аристократии я предпочёл бы слово олигархия, что более точно. Понятно, что названия эти лишены всякого действительного смысла в древних и восточных монархиях, где были лишь государи, неограниченные и деспотичные, или касты, как в Индии. Ксеркс, Атилла, Тамерлан имели лишь рабов и царедворцев; в этих монархиях граждан не существовало. Итак, слова олигархия и демократия появляются там, где были граждане. Но так как жизнь древних, в Греции и Риме, была основана на рабстве, то хотя народ и посещал Форум, я не вижу истинной демократии в этих республиках, так как часть граждан была в рабстве, и от него надлежало освободиться, чтобы сделаться чем-то вроде гражданина, да и то с очень ограниченными правами.
Спарта… считается представительницей олигархического правления в Греции, и Спарта немногое внесла в человеческую мысль; но не её аристократизм, а её военные нравы - причина того, что у спартанцев жизнь мускульная оказалась преобладающей над жизнью умственной. Афины считаются городом демократическим, и этому приписывают влияние этого города на ширь мысли, в этом думают найти тайну его гения. Это - заблуждение; и в Афинах были рабы, что противно демократическому равенству. Не потому, что система правления в Афинах была демократичнее, чем в Спарте, даровали Афины миру мыслителей, философов, из коих один - Аристотель - не имеет в себе ничего демократического, а другой - Платон - противник безусловного равенства… Век Фидия, век Праксителя и Апеллеса, век Перикла, Алкивиада и Аспазии не имеют в себе ничего демократического. Это литературно-образованное афинское общество по существу своему - общество аристократическое… Это наименее буржуазная среда, какая только существовала на свете.
Барант: Я с вами согласен.
Пушкин: Все эти греки - умственные олигархи: они не особенно жаждут видеть простой народ сравнённым с людьми, которые правят на Агоре. Только это - граждане, а простолюдины изгнаны из их советов. Кроме того, умственно развитое и артистическое меньшинство граждан никогда не будет демократическим, так как учение это - прямая противоположность того, которого придерживается демократия. В учении этого меньшинства оказывается идея избранности, ограниченное число, у них господствуют способности, которые всегда в меньшинстве, в демократии же преобладает число, количество вместо качества».
<….> «Брут в Риме - не что иное как олигархический трибун, который восстаёт против царя. Гракхи требовали аграрных законов, права чисто экономического, но эти аграрные законы не предоставляли сельчанам политических прав. Рим - архиолигархический город; он в своих гражданах видит лиц привилегированных; римский гражданин - это почётный титул, почесть. Это крайне аристократично. Ни народ, ни рабы не имели в Риме и Греции истинных прав гражданства; в Риме жрецы, всадники, Patres Conscripti были олигархами, и милитаризм логически приводил к цезаризму…».
<….>: «Венеция, Генуя, Флоренция, несмотря на свои две партии - олигархии: никто меньше не гоняется за равенством, чем эти мнимые демократии, греческие и итальянские». И то же самое - во всей остальной средневековой Европе: «В обеих империях, после Римской империи, в феодальных королевствах, в республиканских олигархиях слово демократия не означает равенство, и даже под этой демократией не должно понимать народный элемент вообще… Король нормандский в Бретани - первый барон королевства, и он понимает это так широко, что возводит в звание пэра. Король французский также создаёт пэров, он первый дворянин королевства. Остановимся ли мы на рыцарстве у сарацинов, у норманнов, на городских головах или на патрициях в Испании, в Португалии, в Нидерландах, во Фландрии, всё основано на олигархических принципах: парламенты и сеймы; даже во Франции существует дворянство меча и дворянство судейского плаща. Точно также было и в трёх скандинавских королевствах…».
<….> «Наши города, в старину, несколько уподобляются итальянским городам, хотя в Новгороде и Пскове и избирают предводителей и судей, и избранные - бояре - управляют избравшими их…; бояре вели и торговлю, как итальянские патриции в Венеции, Генуе, Флоренции… меня поразило это сходство; в германской Ганзе тоже господствует высшая буржуазия. Венеция титуловалась Всепресветлейшей республикой, Новгород Великий именовал себя Господином…
Вяземский: Значит, с твоей точки зрения. Пушкин, демократия лишь звук пустой?
Пушкин: С моей точки зрения, чтобы быть демократом, недостаточно не иметь частицы де и генеалогического древа. Это, мне кажется, факт. В известном смысле это отвлечённое выражение; оно перестаёт быть отвлечённым, когда признаешь, что народ имеет до некоторой степени право выражать свои желания, свои потребности и избирать своих уполномоченных. Наши вече, наши Земские Соборы пользовались этим естественным правом; значит, нравы были демократические, но система уделов и феодальный царизм, который боролся с олигархами нашей Думы, не имели в себе ничего демократического.
Барант: У вас был совет аристократов?
Пушкин: Да, Боярская Дума; но если там рассуждали, подавали голос, подтверждали своей подписью указы царей,… то вече, которое созывалось старшими князьями, а также и младшими в их уделах посадниками… в вольных городах, это вече состояло из всех граждан, но его созывали в особых случаях; эти русские форумы не управляли страной, и Дума также не управляла: она служила целям административным, так как в то время у нас не было бюрократии. Более древние удельные князья, заседавшие в Думе, не имели политических прав.
Барант: Там заседали по праву рождения?
Пушкин: Да, но цари сажали туда также лиц, послуживших государству на войне или в посольствах, а также думских дьяков и простых дворян, так как это были образованные люди того времени. Как видите, система была смешанная…».
«Демократия предполагает правление в руках не только большинства, но всех; логически говоря, таково должно быть учение демократов, но в применении оно невозможно. Олигархия предполагает правление в руках ограниченного числа, но с собраниями, с избранными, с избирателями тотчас возникает борьба двух партий, и если верх возьмёт большинство - меньшинство уже не имеет более голоса в управлении народом - оно побеждено. Между тем истинная демократия не может логически давить меньшинство, если только она верна своему учению. Аристократия, т.е. дворянство по крови, наследственное, связанное с владением землёй, просто произошло от семейных патриархов, от главы каждой семьи. Понятие о семье, об отце, главе дома - понятие аристократическое по существу. Слова: дворянство, аристократия, отвечающие феодальным понятиям, хотя более древние, чем германская аристократия, так как уже в Риме существовали всадники и патриции, - теперь стали достоянием гостиных. Во все времена были избранные, предводители; это восходит от Ноя и Авраама… Роковым образом люди, при всех видах правления, подчинялись меньшинству или единицам; так что слово демократия, в известном смысле, представляется мне бессодержательным и лишённым почвы. Великая Революция, мне кажется, это доказала.
Барант: А между тем это было торжество демократии, равенства.
Пушкин: Только в одном смысле: по отношению к торжеству третьего сословия над дворянством и королевской властью, и уничтожению привилегий. Но провозглашение прав человека было, собственно, для народа лишь фразой, точно так же, как и бившие на эффект слова: “Ступайте и скажите королю, что мы здесь волею народа!” и проч. Это была даже ложь, так как Генеральные штаты созвал король, а отнюдь не народ в полном составе, да и никакая партия не предоставляла народу этого права. Единственные права были: привилегии дворянства, духовенства, льготы городов и третьего сословия, буржуазии, что ещё не составляет народа». Само же «третье сословие никогда не было демократично, оно было только антиаристократично; они часто держали сторону короля против крупных вассалов, эти господа буржуа.
Мятлев: Однако буржуазная демократия низвергла королевскую власть.
Пушкин: Не в Англии; демократия была ни при чём в представлениях Гампдена и Кромвеля: один Мильтон написал своё Defensio Populi (памфлет о защите народа), но все эти люди английской революции вовсе не поклонялись равенству. Во Франции… третье сословие восторжествовало в 89-м году, и из него образовалась буржуазная аристократия. Привилегии уничтожили в 89-м году, первый шаг в деле равенства или демократии, но шаг призрачный, так как исчезла одна феодальная аристократия; то, что её заменило, отнюдь не проникнуто равенством, хотя бы и считалось демократическим.
Барант: Я с вами согласен. Третье сословие сделалось новой аристократией, без грамот и без родословного древа, но, в сущности, ничто менее не говорит о равенстве. Демократия в том виде, в каком она существует, отнюдь не означает участие народа в делах правления, хотя бы он даже и подавал голос на выборах;…». <….>
Пушкин: «Народные движения, жакерия, крестьянская война всегда исходили из проведённой по ним борозды; сельчан поднимают обезземеление и голод, а отнюдь не политические партии. Они требуют лишь клочка земли, права свободного труда, без барщины, без десятины - вот вам сельская демократия, и она истинная». Но: «…всегда будет существовать налог на собственность, да и всё оплачивается: мостовые, освещение, вода, право въезда в города, ввоз товаров из других государств, дороги для народа, который воображает, что у правительства всегда есть деньги; требования государственной казны, налоги, всегда представляются притеснением, так как он не хочет понять, что это одна из доходных статей государства, с помощью которых приводится в движение вся машина. Чем сложнее машина, тем дороже она стоит, и истинно демократическим делом было бы - упростить пружины, чтобы снять бремя с людей, дворян, буржуа и простолюдинов, так как за поддержание машины платят все».
<….> «Пётр был демократом в широком смысле слова. Он понял, что люди выдающиеся, люди талантливые часто выходят и из народной массы, что гений проявляется во всякой среде: эти избранные и составляют умственную аристократию, так как они уже вышли из своей среды; в этом смысле неравенство, значит, неполное, так как эти люди возвышаются над своей природной средой. В сущности говоря, неравенство есть закон природы. В виду разнообразия талантов, даже физических способностей, в человеческой массе нет единообразия; следовательно, нет и равенства. Был у нас один поэт, самый первый, он был также и научным гением, это Ломоносов, сын крестьянина, архангельского рыбака…
Барант: Один из пап был сыном английского пастуха, другой - сыном итальянского свинопаса, а Шекспир - тоже сыном пастуха. Конечно, у этих людей не было ничего общего с их средой, так же, как и у вашего Ломоносова.
Пушкин: Да, они были равны всем олигархам, и сын пастуха и сын свинопаса повелевали даже императорами и королями. В столь определённой иерархии церкви, которая допускает крестьянина и принца в ряды своих служителей, мы видим идеал равенства, но с различием в смысле должностей, обязанностей, а следовательно, и прав. Все эти иерархические ступени имеют своей исходной точкой - равенство, так как сын мужика может сделаться епископом и даже папой, последствием же их является избрание достойнейшего; вот так-то я и понимаю равенство и демократию, причём это нисколько не мешает избранным быть цветом данного общества - аристократией.
Соболевский: …Как только у народа образуется цвет общества из мыслителей, учёных, писателей, художников, полководцев, государственных людей, будь они по рождению аристократы, буржуа или крестьяне, из них неизбежно образуется аристократия.
Пушкин: «Пока люди образованные были лишь в рядах служителей церкви, в монастырях, то миром, т.е. королями, рыцарями, буржуа, главами государств, императорами управляла церковь. С Карлом Великим папство ещё могло столковаться, так как обе власти по степени цивилизации были близки друг к другу, но церковь, более учёная, преобладала нравственно. Когда дворянство начало преуспевать по части образования, оно стало играть новую, политическую роль по отношению к королям, которые тоже делались цивилизованнее; затем за книгу засело третье сословие и тотчас же стало стремиться к тому, чтобы сбросить с себя иго; в XVIII веке французская аристократия стала легкомысленной, утратила свою умственную силу и подпала под влияние очень образованного третьего сословия, с которым более серьёзные аристократы, естественно, пришли к соглашению.
Если народ через сто лет станет тем, чем было во Франции третье сословие в 1789 году, он получит преобладание в силу своей цивилизации и вместе своей численности; это будет третья аристократия, умственная. Но пока существует аристократия денежная, плутократия, и она господствует в обществе, которое сделалось буржуазным. Теряет тут, главным образом, буржуазия, так как преобладание получается уже не в силу ума, а в силу денег.
Вяземский: Ты думаешь, что народ, масса, через сто лет сможет играть роль третьего сословия и что большинство будет образованным?
Пушкин: Нет, никогда не бывает умственно-развитого большинства ни среди аристократии, ни среди буржуазии, ни среди народа сельского или городского, как не бывает в школе большинства прилежных и умных учеников. Но ведь в революции все перемены к добру; её всегда затевало меньшинство; толпа шла вслед как панургово стадо… За этими людьми шли, их поддерживали, но первое слово всегда было сказано ими. Всё это является прямой противоположностью демократической системе, не допускающей единиц - этой естественной аристократии, которая ведёт за собою массы, управляет ими, направляет их. Впрочем, слова аристократия, дворянство, олигархия имеют различные значения, и всякий придаёт им то, какое соответствует его понятиям. Не думаю, чтоб мир мог увидеть конец того, что исходит из глубины человеческой природы, что, кроме того, существует и в природе - неравенство. Но очевидно, что несправедливые неравенства должны исчезнуть...
Барант: Так крепостное право у вас существует не с древних времён?
Пушкин: Годунов прикрепил крестьянина к земле в 1593 году; он заимствовал крепостное право из Польши. В старину у нас рабами были только военнопленные, да крестьяне нанимались пожизненно и даже детей своих отдавали внаймы на этих условиях, чтобы уплачивать долги, но они владели землёй и могли отправляться на работу куда им заблагорассудится… Дворянство даже протестовало против указа Годунова; в московских архивах имеются документы, которые подтверждают этот факт. Крепостное право тяготит нас всех, так как оно безнравственно, ненавистно, унизительно. Спросите этих господ: согласны ли они со мной?
Вяземский: В Германии оно было отменено только после 1820 года.
Барант: До 1789 года у нас были крепостные, приписанные к королевским владениям, к аббатствам, были и остатки крепостного права в некоторых провинциях, в виде так называемых “прав господина”. Крепостное право существовало повсеместно…
<….>
Пушкин: Рабство, крепостное право - всё это, несомненно, должно было исчезнуть с появлением христианства…
Вяземский: Потому что христианство - главным образом демократическое учение.
Пушкин: Да, знаю, это политический ярлык, которым его награждают с тех пор, как якобинцы прозвали Иисуса Христа санкюлотом-патриотом. Это ложь, это даже нелепость - переряживать Его в якобинца и демагога!
Вяземский: Не станешь же ты меня уверять, что Он был аристократом, хотя и повелел отдавать кесарево кесарю, да и жил он среди бедных, среди смиренных.
Пушкин: Согласен, но он никогда не отталкивал других, они его оттолкнули.
Вяземский: Апостолы были простолюдинами.
Пушкин: Это факт; то были избранники, но кто тебе сказал, что они были избраны потому, что были простолюдины? Заметь в то же время, что волхвы - то есть цари - поклонились ему ранее народа, хотя пастухи и были при этом. Это и доказывает, что Он пришёл для царей, для мудрецов, для простых людей, для всего рода человеческого… галилейские рыбаки и люди учёные, как волхвы, Савл Тарсянин, один из аристократов синагоги, Иоанн, сын священника Захарии, и евангелист Иоанн, учёность которого не может подлежать сомнению, могут в равной мере быть призваны и избраны без всякого внимания к их общественному положению; но это мне не доказывает, чтобы необходимым условием было - быть простолюдином, ремесленником и чтобы вдохновенность или святость составляли исключительный удел одного класса, в ущерб всем остальным…
Вяземский: И ты из этого заключаешь?…
Пушкин: Что демократия тут ни при чём. Главнейший факт - появление волхвов, царей, мудрецов, которые приходят поклониться Ему и принести дары. А при конце два богатых человека, два аристократа того времени, Иосиф Аримафейский и Никодим, покупают гроб и хоронят Его. Итак, не следует злоупотреблять Христом на пользу богатых или бедных, как не должно говорить, что Он одобрял Тиверия, когда приказывал воздавать кесарево кесарю…
Барант смотрел на него с некоторым удивлением: этот Пушкин был ему неизвестен…»
(“Записки” Александры Осиповны Смирновой-Россет, М., издатель И.В.Захаров, 2003).
http://geum.ru/next/refrt-03738.html
(Мысли Пушкина о демократии и вообще о власти, высказанные им в разговоре с французским послом в России де Барантом (в присутствии Вяземского, Мятлева и некоторых других постоянных пушкинских собеседников).
<….>«
Пушкин: По моему мнению, демократия, в том виде, как её понимают, только слово, не более.
Барант: Что вы хотите сказать?
Пушкин: Объяснять это очень долго».
Далее Пушкина просят всё же объясниться, и он произносит целую речь. Вот основные выдержки из неё:
«Мир разделён на две части: на аристократов и демократов, так как они одинаково существуют в монархиях и в республиках… Следовало бы условиться относительно смысла, какой придаётся словам аристократия и демократия. И даже вместо аристократии я предпочёл бы слово олигархия, что более точно. Понятно, что названия эти лишены всякого действительного смысла в древних и восточных монархиях, где были лишь государи, неограниченные и деспотичные, или касты, как в Индии. Ксеркс, Атилла, Тамерлан имели лишь рабов и царедворцев; в этих монархиях граждан не существовало. Итак, слова олигархия и демократия появляются там, где были граждане. Но так как жизнь древних, в Греции и Риме, была основана на рабстве, то хотя народ и посещал Форум, я не вижу истинной демократии в этих республиках, так как часть граждан была в рабстве, и от него надлежало освободиться, чтобы сделаться чем-то вроде гражданина, да и то с очень ограниченными правами.
Спарта… считается представительницей олигархического правления в Греции, и Спарта немногое внесла в человеческую мысль; но не её аристократизм, а её военные нравы - причина того, что у спартанцев жизнь мускульная оказалась преобладающей над жизнью умственной. Афины считаются городом демократическим, и этому приписывают влияние этого города на ширь мысли, в этом думают найти тайну его гения. Это - заблуждение; и в Афинах были рабы, что противно демократическому равенству. Не потому, что система правления в Афинах была демократичнее, чем в Спарте, даровали Афины миру мыслителей, философов, из коих один - Аристотель - не имеет в себе ничего демократического, а другой - Платон - противник безусловного равенства… Век Фидия, век Праксителя и Апеллеса, век Перикла, Алкивиада и Аспазии не имеют в себе ничего демократического. Это литературно-образованное афинское общество по существу своему - общество аристократическое… Это наименее буржуазная среда, какая только существовала на свете.
Барант: Я с вами согласен.
Пушкин: Все эти греки - умственные олигархи: они не особенно жаждут видеть простой народ сравнённым с людьми, которые правят на Агоре. Только это - граждане, а простолюдины изгнаны из их советов. Кроме того, умственно развитое и артистическое меньшинство граждан никогда не будет демократическим, так как учение это - прямая противоположность того, которого придерживается демократия. В учении этого меньшинства оказывается идея избранности, ограниченное число, у них господствуют способности, которые всегда в меньшинстве, в демократии же преобладает число, количество вместо качества».
<….> «Брут в Риме - не что иное как олигархический трибун, который восстаёт против царя. Гракхи требовали аграрных законов, права чисто экономического, но эти аграрные законы не предоставляли сельчанам политических прав. Рим - архиолигархический город; он в своих гражданах видит лиц привилегированных; римский гражданин - это почётный титул, почесть. Это крайне аристократично. Ни народ, ни рабы не имели в Риме и Греции истинных прав гражданства; в Риме жрецы, всадники, Patres Conscripti были олигархами, и милитаризм логически приводил к цезаризму…».
<….>: «Венеция, Генуя, Флоренция, несмотря на свои две партии - олигархии: никто меньше не гоняется за равенством, чем эти мнимые демократии, греческие и итальянские». И то же самое - во всей остальной средневековой Европе: «В обеих империях, после Римской империи, в феодальных королевствах, в республиканских олигархиях слово демократия не означает равенство, и даже под этой демократией не должно понимать народный элемент вообще… Король нормандский в Бретани - первый барон королевства, и он понимает это так широко, что возводит в звание пэра. Король французский также создаёт пэров, он первый дворянин королевства. Остановимся ли мы на рыцарстве у сарацинов, у норманнов, на городских головах или на патрициях в Испании, в Португалии, в Нидерландах, во Фландрии, всё основано на олигархических принципах: парламенты и сеймы; даже во Франции существует дворянство меча и дворянство судейского плаща. Точно также было и в трёх скандинавских королевствах…».
<….> «Наши города, в старину, несколько уподобляются итальянским городам, хотя в Новгороде и Пскове и избирают предводителей и судей, и избранные - бояре - управляют избравшими их…; бояре вели и торговлю, как итальянские патриции в Венеции, Генуе, Флоренции… меня поразило это сходство; в германской Ганзе тоже господствует высшая буржуазия. Венеция титуловалась Всепресветлейшей республикой, Новгород Великий именовал себя Господином…
Вяземский: Значит, с твоей точки зрения. Пушкин, демократия лишь звук пустой?
Пушкин: С моей точки зрения, чтобы быть демократом, недостаточно не иметь частицы де и генеалогического древа. Это, мне кажется, факт. В известном смысле это отвлечённое выражение; оно перестаёт быть отвлечённым, когда признаешь, что народ имеет до некоторой степени право выражать свои желания, свои потребности и избирать своих уполномоченных. Наши вече, наши Земские Соборы пользовались этим естественным правом; значит, нравы были демократические, но система уделов и феодальный царизм, который боролся с олигархами нашей Думы, не имели в себе ничего демократического.
Барант: У вас был совет аристократов?
Пушкин: Да, Боярская Дума; но если там рассуждали, подавали голос, подтверждали своей подписью указы царей,… то вече, которое созывалось старшими князьями, а также и младшими в их уделах посадниками… в вольных городах, это вече состояло из всех граждан, но его созывали в особых случаях; эти русские форумы не управляли страной, и Дума также не управляла: она служила целям административным, так как в то время у нас не было бюрократии. Более древние удельные князья, заседавшие в Думе, не имели политических прав.
Барант: Там заседали по праву рождения?
Пушкин: Да, но цари сажали туда также лиц, послуживших государству на войне или в посольствах, а также думских дьяков и простых дворян, так как это были образованные люди того времени. Как видите, система была смешанная…».
«Демократия предполагает правление в руках не только большинства, но всех; логически говоря, таково должно быть учение демократов, но в применении оно невозможно. Олигархия предполагает правление в руках ограниченного числа, но с собраниями, с избранными, с избирателями тотчас возникает борьба двух партий, и если верх возьмёт большинство - меньшинство уже не имеет более голоса в управлении народом - оно побеждено. Между тем истинная демократия не может логически давить меньшинство, если только она верна своему учению. Аристократия, т.е. дворянство по крови, наследственное, связанное с владением землёй, просто произошло от семейных патриархов, от главы каждой семьи. Понятие о семье, об отце, главе дома - понятие аристократическое по существу. Слова: дворянство, аристократия, отвечающие феодальным понятиям, хотя более древние, чем германская аристократия, так как уже в Риме существовали всадники и патриции, - теперь стали достоянием гостиных. Во все времена были избранные, предводители; это восходит от Ноя и Авраама… Роковым образом люди, при всех видах правления, подчинялись меньшинству или единицам; так что слово демократия, в известном смысле, представляется мне бессодержательным и лишённым почвы. Великая Революция, мне кажется, это доказала.
Барант: А между тем это было торжество демократии, равенства.
Пушкин: Только в одном смысле: по отношению к торжеству третьего сословия над дворянством и королевской властью, и уничтожению привилегий. Но провозглашение прав человека было, собственно, для народа лишь фразой, точно так же, как и бившие на эффект слова: “Ступайте и скажите королю, что мы здесь волею народа!” и проч. Это была даже ложь, так как Генеральные штаты созвал король, а отнюдь не народ в полном составе, да и никакая партия не предоставляла народу этого права. Единственные права были: привилегии дворянства, духовенства, льготы городов и третьего сословия, буржуазии, что ещё не составляет народа». Само же «третье сословие никогда не было демократично, оно было только антиаристократично; они часто держали сторону короля против крупных вассалов, эти господа буржуа.
Мятлев: Однако буржуазная демократия низвергла королевскую власть.
Пушкин: Не в Англии; демократия была ни при чём в представлениях Гампдена и Кромвеля: один Мильтон написал своё Defensio Populi (памфлет о защите народа), но все эти люди английской революции вовсе не поклонялись равенству. Во Франции… третье сословие восторжествовало в 89-м году, и из него образовалась буржуазная аристократия. Привилегии уничтожили в 89-м году, первый шаг в деле равенства или демократии, но шаг призрачный, так как исчезла одна феодальная аристократия; то, что её заменило, отнюдь не проникнуто равенством, хотя бы и считалось демократическим.
Барант: Я с вами согласен. Третье сословие сделалось новой аристократией, без грамот и без родословного древа, но, в сущности, ничто менее не говорит о равенстве. Демократия в том виде, в каком она существует, отнюдь не означает участие народа в делах правления, хотя бы он даже и подавал голос на выборах;…». <….>
Пушкин: «Народные движения, жакерия, крестьянская война всегда исходили из проведённой по ним борозды; сельчан поднимают обезземеление и голод, а отнюдь не политические партии. Они требуют лишь клочка земли, права свободного труда, без барщины, без десятины - вот вам сельская демократия, и она истинная». Но: «…всегда будет существовать налог на собственность, да и всё оплачивается: мостовые, освещение, вода, право въезда в города, ввоз товаров из других государств, дороги для народа, который воображает, что у правительства всегда есть деньги; требования государственной казны, налоги, всегда представляются притеснением, так как он не хочет понять, что это одна из доходных статей государства, с помощью которых приводится в движение вся машина. Чем сложнее машина, тем дороже она стоит, и истинно демократическим делом было бы - упростить пружины, чтобы снять бремя с людей, дворян, буржуа и простолюдинов, так как за поддержание машины платят все».
<….> «Пётр был демократом в широком смысле слова. Он понял, что люди выдающиеся, люди талантливые часто выходят и из народной массы, что гений проявляется во всякой среде: эти избранные и составляют умственную аристократию, так как они уже вышли из своей среды; в этом смысле неравенство, значит, неполное, так как эти люди возвышаются над своей природной средой. В сущности говоря, неравенство есть закон природы. В виду разнообразия талантов, даже физических способностей, в человеческой массе нет единообразия; следовательно, нет и равенства. Был у нас один поэт, самый первый, он был также и научным гением, это Ломоносов, сын крестьянина, архангельского рыбака…
Барант: Один из пап был сыном английского пастуха, другой - сыном итальянского свинопаса, а Шекспир - тоже сыном пастуха. Конечно, у этих людей не было ничего общего с их средой, так же, как и у вашего Ломоносова.
Пушкин: Да, они были равны всем олигархам, и сын пастуха и сын свинопаса повелевали даже императорами и королями. В столь определённой иерархии церкви, которая допускает крестьянина и принца в ряды своих служителей, мы видим идеал равенства, но с различием в смысле должностей, обязанностей, а следовательно, и прав. Все эти иерархические ступени имеют своей исходной точкой - равенство, так как сын мужика может сделаться епископом и даже папой, последствием же их является избрание достойнейшего; вот так-то я и понимаю равенство и демократию, причём это нисколько не мешает избранным быть цветом данного общества - аристократией.
Соболевский: …Как только у народа образуется цвет общества из мыслителей, учёных, писателей, художников, полководцев, государственных людей, будь они по рождению аристократы, буржуа или крестьяне, из них неизбежно образуется аристократия.
Пушкин: «Пока люди образованные были лишь в рядах служителей церкви, в монастырях, то миром, т.е. королями, рыцарями, буржуа, главами государств, императорами управляла церковь. С Карлом Великим папство ещё могло столковаться, так как обе власти по степени цивилизации были близки друг к другу, но церковь, более учёная, преобладала нравственно. Когда дворянство начало преуспевать по части образования, оно стало играть новую, политическую роль по отношению к королям, которые тоже делались цивилизованнее; затем за книгу засело третье сословие и тотчас же стало стремиться к тому, чтобы сбросить с себя иго; в XVIII веке французская аристократия стала легкомысленной, утратила свою умственную силу и подпала под влияние очень образованного третьего сословия, с которым более серьёзные аристократы, естественно, пришли к соглашению.
Если народ через сто лет станет тем, чем было во Франции третье сословие в 1789 году, он получит преобладание в силу своей цивилизации и вместе своей численности; это будет третья аристократия, умственная. Но пока существует аристократия денежная, плутократия, и она господствует в обществе, которое сделалось буржуазным. Теряет тут, главным образом, буржуазия, так как преобладание получается уже не в силу ума, а в силу денег.
Вяземский: Ты думаешь, что народ, масса, через сто лет сможет играть роль третьего сословия и что большинство будет образованным?
Пушкин: Нет, никогда не бывает умственно-развитого большинства ни среди аристократии, ни среди буржуазии, ни среди народа сельского или городского, как не бывает в школе большинства прилежных и умных учеников. Но ведь в революции все перемены к добру; её всегда затевало меньшинство; толпа шла вслед как панургово стадо… За этими людьми шли, их поддерживали, но первое слово всегда было сказано ими. Всё это является прямой противоположностью демократической системе, не допускающей единиц - этой естественной аристократии, которая ведёт за собою массы, управляет ими, направляет их. Впрочем, слова аристократия, дворянство, олигархия имеют различные значения, и всякий придаёт им то, какое соответствует его понятиям. Не думаю, чтоб мир мог увидеть конец того, что исходит из глубины человеческой природы, что, кроме того, существует и в природе - неравенство. Но очевидно, что несправедливые неравенства должны исчезнуть...
Барант: Так крепостное право у вас существует не с древних времён?
Пушкин: Годунов прикрепил крестьянина к земле в 1593 году; он заимствовал крепостное право из Польши. В старину у нас рабами были только военнопленные, да крестьяне нанимались пожизненно и даже детей своих отдавали внаймы на этих условиях, чтобы уплачивать долги, но они владели землёй и могли отправляться на работу куда им заблагорассудится… Дворянство даже протестовало против указа Годунова; в московских архивах имеются документы, которые подтверждают этот факт. Крепостное право тяготит нас всех, так как оно безнравственно, ненавистно, унизительно. Спросите этих господ: согласны ли они со мной?
Вяземский: В Германии оно было отменено только после 1820 года.
Барант: До 1789 года у нас были крепостные, приписанные к королевским владениям, к аббатствам, были и остатки крепостного права в некоторых провинциях, в виде так называемых “прав господина”. Крепостное право существовало повсеместно…
<….>
Пушкин: Рабство, крепостное право - всё это, несомненно, должно было исчезнуть с появлением христианства…
Вяземский: Потому что христианство - главным образом демократическое учение.
Пушкин: Да, знаю, это политический ярлык, которым его награждают с тех пор, как якобинцы прозвали Иисуса Христа санкюлотом-патриотом. Это ложь, это даже нелепость - переряживать Его в якобинца и демагога!
Вяземский: Не станешь же ты меня уверять, что Он был аристократом, хотя и повелел отдавать кесарево кесарю, да и жил он среди бедных, среди смиренных.
Пушкин: Согласен, но он никогда не отталкивал других, они его оттолкнули.
Вяземский: Апостолы были простолюдинами.
Пушкин: Это факт; то были избранники, но кто тебе сказал, что они были избраны потому, что были простолюдины? Заметь в то же время, что волхвы - то есть цари - поклонились ему ранее народа, хотя пастухи и были при этом. Это и доказывает, что Он пришёл для царей, для мудрецов, для простых людей, для всего рода человеческого… галилейские рыбаки и люди учёные, как волхвы, Савл Тарсянин, один из аристократов синагоги, Иоанн, сын священника Захарии, и евангелист Иоанн, учёность которого не может подлежать сомнению, могут в равной мере быть призваны и избраны без всякого внимания к их общественному положению; но это мне не доказывает, чтобы необходимым условием было - быть простолюдином, ремесленником и чтобы вдохновенность или святость составляли исключительный удел одного класса, в ущерб всем остальным…
Вяземский: И ты из этого заключаешь?…
Пушкин: Что демократия тут ни при чём. Главнейший факт - появление волхвов, царей, мудрецов, которые приходят поклониться Ему и принести дары. А при конце два богатых человека, два аристократа того времени, Иосиф Аримафейский и Никодим, покупают гроб и хоронят Его. Итак, не следует злоупотреблять Христом на пользу богатых или бедных, как не должно говорить, что Он одобрял Тиверия, когда приказывал воздавать кесарево кесарю…
Барант смотрел на него с некоторым удивлением: этот Пушкин был ему неизвестен…»
(“Записки” Александры Осиповны Смирновой-Россет, М., издатель И.В.Захаров, 2003).
http://geum.ru/next/refrt-03738.html