Наши девочки платьица белые раздарили сестренкам своим…
Эти воспоминания Лидии Павловны Кондратьевой (в замужестве Маттенковой) были записаны в августе 2002 года. Они нигде никогда не публиковались. Я не хочу, чтобы об этом забыли.
«8 марта 1941 года мне исполнилось 17 лет, а 21 июня в субботу был наш выпускной бал.
Помню, было немного грустно, все-таки уходили из школы, с тревогой думали о будущем. В то время поступить в институт было нелегко, были очень большие конкурсы.
На 22-ое июня в Валдае было намечено провести физкультурный праздник, он проводился в парке около больницы. Мы все и собирались там с утра. Утром было солнечно, все улыбались. Смотрим от Кинотеатра «Темп» бежит кто-то из учениц (сейчас не помню, кто именно) и кричит: Ребята, война, сегодня немцы напали на Советский Союз и уже у Черного моря. В то утро мы еще не поняли всей трагедии этого события.
До этого в 1939г. была война с Финляндией, это было далеко и не страшно.
Но тревога почему-то была у всех. Кто-то предложил пойти в Райком Комсомола, куда мы и двинулись, забыв о празднике.
Там нам секретарь Райкома сообщила о войне, в ее голосе чувствовалась тревога, и тревожно было и нам.
Тут же нам предложили написать заявление на работу в госпиталь в качестве сандружинниц. И мы, все девчата, отправились в свою родную школу, откуда-то появились и военные, которые руководили работой. Все парты, столы, доски - словом все, чем пользовались учащиеся - было вынесено. Откуда-то появились кровати, одеяла, подушки. Вся школа была намыта, и к вечеру уже все классы выглядели как палаты для раненых. И с 22-го июня мы уже работали в госпитале. Дежурили сутками.
Первые дней 10, а может быть и больше, ходили на работу как на отдых: брали с собой еду, ночью спали, разговаривали, смеялись.
Но вскоре эта пора закончилась. Утром я пришла на работу, и уже подходя к школе, почувствовала необычный запах: крови, пота, грязи. На каждую сандружинницу приходилось по 3 палаты (класса). Мои классы были рядом с классами Лёли Ротс. Мы с ней так растерялись, что решили пойти по палатам вместе.
Это было раннее утро, в палатах еще многие раненые спали. Мы обошли палаты Лели, и ее кто-то позвал. По своим палатам мне пришлось идти одной. Я зашла в свою палату, и тут меня поманил пальцем какой-то раненый. Лицо у него было забинтовано уже испачканным бинтом. Он мне стал знаками показывать на рот, на живот. Я ничего не понимала, конечно, была растеряна. Какой-то раненый меня выручил - сказал, что этот солдат ранен в лицо и пока они ехали в госпиталь, их по дороге кормили, а этот солдат есть не мог, т.к. был ранен в лицо, и он, вероятно, жалуется на то, что он хочет есть. В это время повязка с нижней части лица упала, и я увидела у своего больного дырку вместо рта, всю в запекшейся крови и в ней висел язык не знаю на чем.
Я заплакала, кинулась в поисках старшей сестры. С большим трудом, захлебываясь от слез, я рассказала ей об увиденном. Она меня кое-как успокоила, сказала, что сейчас ему что-то приготовят и предложила мне самой его накормить, но я отказалась. Кто его накормил, я не видела. Но тут навалилось столько хлопот, что об этом уже было забыто. Тяжелораненых оперировали хирурги. Работали круглосуточно, и тяжелых сразу отправляли в тыл.
Так мы отработали в госпитале до сентября. Когда немцы были уже где-то около Демянска, Валдай начали уже эвакуировать, эвакуировали и госпитали. Нас, девочек, использовали на работе по отправлению и упаковке подарков для бойцов Красной армии, одновременно население эвакуировали по железной дороге. Каждый вечер, начиная с 11 часов ночи, немцы бомбили железную дорогу. Каждый вечер, как только начинали греметь немецкие самолеты, моя мама плакала и начала собирать вещи. В результате 11 сентября 1941 г. нас погрузили на открытые вагоны и увезли далеко, далеко. Мечты об учебе, о благополучной жизни кончились. И это уже была другая жизнь».