Посидели....
Итак, среда, середина рабочей недели, день Святого Патрика. Как и положено, наша разноперая женская «пятерня» (мне пришло в голову, что, если нас всех как-то вписать в эти малые формы, то Кэт - это большой(основательный) палец, Гу - указательный, Ленк, разумеется, средний (самый длинный), я - безымянный (видимо, философический) и Анька, оф коз, симпатичный мизинец) собирается в ирландском пабе. К сожалению, не очень веселом и, как выяснилось, малоирландском. Вернее, младоирландском, ибо все те вокруг нас, кто пытался в этот день много пить и активно веселиться, вряд ли были старше двадцати… Выпив по кружке сильно разведенного пива и основательно замерзнув - увы, не помогли даже Анютины знойные-белозубые улыбки, - мы поехали как-то исправить ирландское недоразумение в «Real McCoy», привычное и, главное, теплое место наших постоянных развлечений. Мы даже умудрились там застать бесплатное шампанское «до полуночи, for lady» и за сорок минут обрадовавшиеся, дополуночные леди упились до полуумного состояния. Надо отметить, что женский ум ни на какие полумеры не способен.. В результате, уже через час мы бегали по махонькому залу от столика к бару, отбиваясь от уже закадренных дяденек неопределенного возраста и улыбаясь всем остальным, непопавшим под наш разноцветный, косоглазый огонь. Через два часа Гульнара, зная с точностью опытного полководца наилучшее время для отступления, скомандовала что-то вроде: «на выход!» и мы, шумные, пьянющие, прорвались сквозь нестройные и малопристойные толпы поклонников к раздевалке. Увы, не помню момента, когда чьи-то маленькие, но сильные ручонки вцепились в мой рукав. В сознании мелькнуло лишь черноглазое, умоляющее-девчачье лицо: «я с вами!» И, будто со стороны, моя растерянно-виноватая рожа, Гульнарин фырк: «вечно ты всех подбираешь» и ее решительные попытки оторвать от меня кого-то малорослого и настойчивого. С криками и воплями мы всей гурьбой вываливаемся из бара, и на свеже-мартовском воздухе борьба разгорается не на шутку. До Ленкиной машины (она, надо отметить, с завидным постоянством садится за руль в нетрезвом состоянии. На мое удивленное: «А что делаешь, когда останавливают?!», она невозмутимо отвечает «Начинаю плакать... И отпускают») всего пятьдесят метров по брусчатке. И вот, наконец, крепкие пальчики черноглазой отрываются и я, выдохнув, радостно встречаю долгожданную свободу полной, чрезвычайно полной грудью и лицом. Лежа оными на серой, грязновато-влажной мостовой.. Полнота моей выдающейся груди никак не пострадала, но вот физиономия!.. Булыжники безжалостно отпечатались на лбу, носе и правой глазнице. Завыв от испуга и боли, я стремительно мчусь несколько злополучных метров до авто и, быстро захлопнув за собой дверь, бессильно хнычу. «Как я пойду завтра на встре-е-ечу!.. хнык-хнык.. А в уни-и-и- вер?!....» Ленка ловко прыгает за руль и, небрежно махнув Аньке - ей надо было ехать в другую сторону,- резко рвет с места. Гульнара, как обычно самая уравновешенная и невозмутимая из нас, садится на переднее сиденье - как же, контроль и учет, - и, обернувшись, говорит мне что-то утешительное… причем, не забывая поглядывать на дорогу и давать советы Ленке. Что было действительно необходимо - та ехала судорожно, рывками, на ходу причитая: «Я не вижу!.. Ничего не вижу!.. Дорога расплывается!!».. Я: «А, мое лицо!..»..Гу: «Бе-е-дная- мне.. «Смотри на дорогу» - Ленке, мне - «Все будет хорошо!..»
…Все действительно было хорошо: нас никто не остановил, в аварию, тьфу-тьфу, не попали, на работу с утра пойти смогли (было и такое, что пойти смогли лишь некоторые из нас…).. И, тем не менее… Видимо, это возвращение домой навсегда отпечаталось в моем остаточном сознании: стремительно опухающее лицо, женские беспорядочные вопли и яркие, расплывающиеся огни ночного мегаполиса………………..