«Бахчисарайский фонтан", Ильюшкина-Ермаков-Терешкина-Беляков-Изместьев
Удивительно, но "Фонтан", ещё недавно казавшийся милой архаикой, задевает всё сильнее.
Начиналось радостно. Мария Ильюшкиной напоминала принцесс, которых я рисовала в детстве... ладно, пыталась рисовать. Неправдоподобно тоненькая красавица в блестящем платье ожила, в неё влюбился принц (Вацлав Ермакова). Девочкой я сочиняла именно такие сказки: принц с принцессой очень друг друга любили, танцевали, играли, потом поженились и жили долго и счастливо.
Но в веселую музыку диссонансом вплелись тревожные ноты. Ты живёшь в чудесном добром мире, не подозревая, что это лишь башня из слоновой кости, вокруг которой кипит война. Рано или поздно она обязательно встанет у тебя на пороге, разрушив всё, чем ты дорожил. Разрушить ведь легче, чем создать.
Гиреем был Беляков, Нурали Изместьев, и оба создали ярчайшие образы. Изместьев ещё и блистал в татарской пляске, причём ни одно па в ней не было трюком, каждое движение обращено к Гирею в тщетной надежде вернуть властелину радость жизни.
Беляков очень прибавил актерски. Даже когда его герой неподвижно сидел у кулисы, чувствовалось внутреннее напряжение, мощный эмоциональный посыл. Человек, понимающий лишь право сильного, он и подругу себе выбрал под стать. Зарема Терешкиной упивалась своею властью и красотой, железной рукой руководила гаремом - а нередко, подозреваю, и мужем. Каково же ей было обнаружить, что все её достижения эфемерны, основаны лишь на любви Гирея, без него она ничто.
Как отчаянно она боролась! Ум ее изобретал все новые способы вернуть мужа и прежнее высокое положение. Иногда она бросалась на него в такой ярости, что казалось - сейчас убьет. Но она слишком умна, чтобы себе во вред дать волю ярости.
Казалось бы, куда Марии против этих двоих? Весь ее изысканный мир погиб, погиб и Вацлав - у привыкшего к рыцарским поединкам нет шансов против резни без правил. Марии нечего было терять, и она взглянула в глаза Гирею, словно в глаза собственной смерти, чтобы принять ее лицом к лицу. Она не боялась смерти, но все оказалось страшнее, и она отшатнулась.
Хана можно понять. В своем кругу он был всевластен и уже не знал, чего и пожелать. Мария настолько очевидно была существом другого мира, что открыла ему существование целого пласта недоступной, неподвластной ему жизни. Чего-то такого, что силой можно только сломать, но не приобрести. Как и Зарема, Гирей слишком умен, чтобы поступать себе во вред, остается сдерживать свои порывы.
Мария шла через гарем, окруженная странным сиянием, защищающим от его законов и нравов. Ненадолго заставила себя осознать, что вокруг, и, ужаснувшись, снова замкнула защитный купол. Однако от новой реальности он не спасал. Ненадолго помогало искусство. Как нежно она держала лютню, уносящую в прошлое, как упоенно на ней играла! И оживали погибшие, возрождался прекрасный мир, которого нет и не будет больше никогда.
Или есть, но по ту сторону жизни? Раз за разом Мария обращалась к небесам, прося поддержки и надежды. Когда появился Гирей, казалось, она готова была кротко претерпеть все возможные мучения и умереть - но само ее тело противилось его прикосновениям, сопротивлялось им. При этом не было ощущения ее ненависти, скорее удивление и жалость.
Те же чувства испытывала она и к Зареме. С обоими Мария готова была общаться честно и открыто, словно с друзьями, пыталась донести до них что-то важное, но они не хотели слышать. И когда Зарема ударила Марию кинжалом, я вместе с болью неожиданно почувствовала облегчение, ощущение правильности случившегося. В отличие от Заремы, которая с ужасом поняла: она просчитала неверно, смерть соперницы Гирея не вернет - так же, как смерть Заремы не воскресит ту, без которой Гирею нет счастья. Месть бесплодна.
Но только когда в эпилоге появился образ Марии, отстраненно рассказав о ее мученической смерти, я вдруг осознала, что увидела сегодня историю христианской святой, не поступившейся тем, во что верит, в мусульманском жестоком мире. Впервые подобное ощущение. Вообще «Бахчисарайский фонтан» давно не казался насколько полным жизни.
Начиналось радостно. Мария Ильюшкиной напоминала принцесс, которых я рисовала в детстве... ладно, пыталась рисовать. Неправдоподобно тоненькая красавица в блестящем платье ожила, в неё влюбился принц (Вацлав Ермакова). Девочкой я сочиняла именно такие сказки: принц с принцессой очень друг друга любили, танцевали, играли, потом поженились и жили долго и счастливо.
Но в веселую музыку диссонансом вплелись тревожные ноты. Ты живёшь в чудесном добром мире, не подозревая, что это лишь башня из слоновой кости, вокруг которой кипит война. Рано или поздно она обязательно встанет у тебя на пороге, разрушив всё, чем ты дорожил. Разрушить ведь легче, чем создать.
Гиреем был Беляков, Нурали Изместьев, и оба создали ярчайшие образы. Изместьев ещё и блистал в татарской пляске, причём ни одно па в ней не было трюком, каждое движение обращено к Гирею в тщетной надежде вернуть властелину радость жизни.
Беляков очень прибавил актерски. Даже когда его герой неподвижно сидел у кулисы, чувствовалось внутреннее напряжение, мощный эмоциональный посыл. Человек, понимающий лишь право сильного, он и подругу себе выбрал под стать. Зарема Терешкиной упивалась своею властью и красотой, железной рукой руководила гаремом - а нередко, подозреваю, и мужем. Каково же ей было обнаружить, что все её достижения эфемерны, основаны лишь на любви Гирея, без него она ничто.
Как отчаянно она боролась! Ум ее изобретал все новые способы вернуть мужа и прежнее высокое положение. Иногда она бросалась на него в такой ярости, что казалось - сейчас убьет. Но она слишком умна, чтобы себе во вред дать волю ярости.
Казалось бы, куда Марии против этих двоих? Весь ее изысканный мир погиб, погиб и Вацлав - у привыкшего к рыцарским поединкам нет шансов против резни без правил. Марии нечего было терять, и она взглянула в глаза Гирею, словно в глаза собственной смерти, чтобы принять ее лицом к лицу. Она не боялась смерти, но все оказалось страшнее, и она отшатнулась.
Хана можно понять. В своем кругу он был всевластен и уже не знал, чего и пожелать. Мария настолько очевидно была существом другого мира, что открыла ему существование целого пласта недоступной, неподвластной ему жизни. Чего-то такого, что силой можно только сломать, но не приобрести. Как и Зарема, Гирей слишком умен, чтобы поступать себе во вред, остается сдерживать свои порывы.
Мария шла через гарем, окруженная странным сиянием, защищающим от его законов и нравов. Ненадолго заставила себя осознать, что вокруг, и, ужаснувшись, снова замкнула защитный купол. Однако от новой реальности он не спасал. Ненадолго помогало искусство. Как нежно она держала лютню, уносящую в прошлое, как упоенно на ней играла! И оживали погибшие, возрождался прекрасный мир, которого нет и не будет больше никогда.
Или есть, но по ту сторону жизни? Раз за разом Мария обращалась к небесам, прося поддержки и надежды. Когда появился Гирей, казалось, она готова была кротко претерпеть все возможные мучения и умереть - но само ее тело противилось его прикосновениям, сопротивлялось им. При этом не было ощущения ее ненависти, скорее удивление и жалость.
Те же чувства испытывала она и к Зареме. С обоими Мария готова была общаться честно и открыто, словно с друзьями, пыталась донести до них что-то важное, но они не хотели слышать. И когда Зарема ударила Марию кинжалом, я вместе с болью неожиданно почувствовала облегчение, ощущение правильности случившегося. В отличие от Заремы, которая с ужасом поняла: она просчитала неверно, смерть соперницы Гирея не вернет - так же, как смерть Заремы не воскресит ту, без которой Гирею нет счастья. Месть бесплодна.
Но только когда в эпилоге появился образ Марии, отстраненно рассказав о ее мученической смерти, я вдруг осознала, что увидела сегодня историю христианской святой, не поступившейся тем, во что верит, в мусульманском жестоком мире. Впервые подобное ощущение. Вообще «Бахчисарайский фонтан» давно не казался насколько полным жизни.