Номенклатурные прыщики
Оригинал взят у doctalovtyz в Номенклатурные прыщики
Рудаковский Александр: Номенклатурные прыщики
Не знаю, уж каким там был чиновником губернатор Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин,
но то, что свою братию он преотлично знал это точно...
Номенклатурные прыщики
Известно, что правительство и народ существуют в государстве обособленно,
причем народ постоянно угрожает правительству.
Поэтому любые народные движения,
будь-то вполне безобидные протесты пенсионеров в связи с монетизацией льгот
и повышения платы за коммунальные услуги
или более серьезные акции по блокированию железнодорожных и шоссейных дорог,
таят опасность - и с ними надо постоянно и решительно бороться.
Это вынуждает правительство находиться по отношению к народу в состоянии непрерывной войны,
в лучшем случае - во временном перемирии.
Идею эту, рожденную не вчера и даже не позавчера, и закрепляемую различными постановлениями,
денно и нощно воплощают в реальность разнокалиберные шестеренки той машины,
заводным ключом коей и является само правительство.
Шестеренки - это тысячи и тысячи чиновников, как ни странно, и являющиеся самим «народом».
Иначе говоря, за страх и за совесть они строят козни против самих себя.
Для каждого чиновника, будь-то крупный руководитель или простой столоначальник,
в отдельности все ясно и просто:
за свою верную службу они получают от правительства жалованье, льготы, а также и награды
- медали, премиальные.
Но эти хоть живут на земле, хотят они или нет, а ежедневно сталкиваются с проблемами своих земляков,
как-то пытаются их решить.
Что же касается министров, то, судя по телодвижениям многих, реальности для них вообще не существует,
как для вкушающего телячью котлету не существует заколотого бычка.
Самое печальное, что работа машины каждодневно укрепляет убеждение чиновника в том,
что не может быть в России силы, способной противостоять ей, а тем более одолеть ее.
Народ сам придает чиновникам эту уверенность.
Зайдите в любое присутственное место, то бишь приемную какого-нибудь столоначальника
и вы увидите просителей, готовых унижаться и быть униженными, пойти на любой компромисс,
дать взятку лишь бы уладить свое дело. Увидите, но не удивитесь. Так было испокон веков.
Кажется, на генетическом уровне в каждом из нас сидит крепостной человек,
который ежечасно ожидает от помещика либо кнута, либо пряника.
Но вот вы, наконец, пробились в святая святых - кабинет нужного вам чиновника.
Не знаю как вам, а лица почти всех их мне напоминают незабвенного Акакия Акакиевича из гоголевской «Шинели».
«Вряд ли где можно было найти человека, который так жил бы в своей должности.
Мало сказать: он служил ревностно,- нет, он служил с любовью.
Наслаждение выражалось на лице его...
Если бы соразмерно его рвению давали ему награды, он, к изумлению своему,
может быть, даже попал бы в статские советники;
но выслужил он, как выражались остряки, его товарищи,
пряжку в петлицу да нажил геморрой в поясницу».
Потом, после разговора с чиновником, по выходе из кабинета вы (очень может быть) осознаете, что дело,
по которому пришлось обратиться, чиновник должен был выполнить в силу своих обязанностей,
но... «поезд ушел», и при случае вы даже похвастаете перед знакомыми, как ловко решили свою проблему.
А не задавался ли ты, уважаемый читатель, вопросом - откуда вообще берутся чиновники,
где то благословенное место, в котором их выращивают?
Или же это также непредсказуемо как наследование царского престола?
Вся штука в том и заключается, что чиновников нигде специально не выращивают
(по крайней мере, в пореформенной России еще мало людей,
прошедших недавно появившиеся высшие школы управления).
Нынешний чиновник в большинстве своем вышел из бывшего компартийного или комсомольского руководства, закаленный в аппаратных битвах.
Как в свое время, в школьные годы, автор с удивлением постигал процесс превращения
ужасной гусеницы в прекрасную бабочку,
так много позже он наблюдал
как застенчивый паренек из подгородной деревеньки становился ответственным работником
(можно подумать, что токари поголовно безответственны), зубром руководящего дела.
Постепенно со сменой кабинетов на более просторные уроженец вольных полей, инструктор горкома комсомола, заведующий отделом, секретарь стремительно менялся сам:
в телодвижениях появились признаки величия, во взгляде - мед, в голосе - металл.
Глупо говорить, что это матушка-природа его таким сделала.
Вспомните, как со сменой его кабинетов менялось и ваше к нему отношение:
сначала из просто Гриши вы его стали называть Григорием,
а потом и вовсе величать Григорием Ивановичем;
как в речах и суждениях его появились обобщающие мотивы,
хотя проблема, может быть, заключалась в том, с какого конца удобнее разбивать куриное яйцо.
Поднаторевший в жестоких аппаратных играх, он не пропал и в смутные годы перестройки:
поруководил какой-то жилконторой, попробовал на вкус хлеб уездного депутата, еще там чем-то занимался.
Но и игру-то эту он перенес на людей, к нему обращавшихся.
Не знаю, уж каким там был чиновником губернатор Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин,
но то, что свою братию он преотлично знал это точно.
«А вот вы, молодые люди, поди-ка, чай, думаете, что нынче лучше, народ, дескать, меньше терпит, справедливости больше, чиновники бога знать стали.
А я вам доложу, что все это напрасно-с; чиновник все тот же, только тоньше, продувнее стал...
Как послушаю я этих нынешних-то, как они и про экономию-то, и про благо-то общее начнут толковать,
инда злость под сердце подступает».
Удивительно. Многое меняется в веках.
Но многое остается незыблемым.
Железобетонным.
Рудаковский Александр: Номенклатурные прыщики
Не знаю, уж каким там был чиновником губернатор Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин,
но то, что свою братию он преотлично знал это точно...
Номенклатурные прыщики
Известно, что правительство и народ существуют в государстве обособленно,
причем народ постоянно угрожает правительству.
Поэтому любые народные движения,
будь-то вполне безобидные протесты пенсионеров в связи с монетизацией льгот
и повышения платы за коммунальные услуги
или более серьезные акции по блокированию железнодорожных и шоссейных дорог,
таят опасность - и с ними надо постоянно и решительно бороться.
Это вынуждает правительство находиться по отношению к народу в состоянии непрерывной войны,
в лучшем случае - во временном перемирии.
Идею эту, рожденную не вчера и даже не позавчера, и закрепляемую различными постановлениями,
денно и нощно воплощают в реальность разнокалиберные шестеренки той машины,
заводным ключом коей и является само правительство.
Шестеренки - это тысячи и тысячи чиновников, как ни странно, и являющиеся самим «народом».
Иначе говоря, за страх и за совесть они строят козни против самих себя.
Для каждого чиновника, будь-то крупный руководитель или простой столоначальник,
в отдельности все ясно и просто:
за свою верную службу они получают от правительства жалованье, льготы, а также и награды
- медали, премиальные.
Но эти хоть живут на земле, хотят они или нет, а ежедневно сталкиваются с проблемами своих земляков,
как-то пытаются их решить.
Что же касается министров, то, судя по телодвижениям многих, реальности для них вообще не существует,
как для вкушающего телячью котлету не существует заколотого бычка.
Самое печальное, что работа машины каждодневно укрепляет убеждение чиновника в том,
что не может быть в России силы, способной противостоять ей, а тем более одолеть ее.
Народ сам придает чиновникам эту уверенность.
Зайдите в любое присутственное место, то бишь приемную какого-нибудь столоначальника
и вы увидите просителей, готовых унижаться и быть униженными, пойти на любой компромисс,
дать взятку лишь бы уладить свое дело. Увидите, но не удивитесь. Так было испокон веков.
Кажется, на генетическом уровне в каждом из нас сидит крепостной человек,
который ежечасно ожидает от помещика либо кнута, либо пряника.
Но вот вы, наконец, пробились в святая святых - кабинет нужного вам чиновника.
Не знаю как вам, а лица почти всех их мне напоминают незабвенного Акакия Акакиевича из гоголевской «Шинели».
«Вряд ли где можно было найти человека, который так жил бы в своей должности.
Мало сказать: он служил ревностно,- нет, он служил с любовью.
Наслаждение выражалось на лице его...
Если бы соразмерно его рвению давали ему награды, он, к изумлению своему,
может быть, даже попал бы в статские советники;
но выслужил он, как выражались остряки, его товарищи,
пряжку в петлицу да нажил геморрой в поясницу».
Потом, после разговора с чиновником, по выходе из кабинета вы (очень может быть) осознаете, что дело,
по которому пришлось обратиться, чиновник должен был выполнить в силу своих обязанностей,
но... «поезд ушел», и при случае вы даже похвастаете перед знакомыми, как ловко решили свою проблему.
А не задавался ли ты, уважаемый читатель, вопросом - откуда вообще берутся чиновники,
где то благословенное место, в котором их выращивают?
Или же это также непредсказуемо как наследование царского престола?
Вся штука в том и заключается, что чиновников нигде специально не выращивают
(по крайней мере, в пореформенной России еще мало людей,
прошедших недавно появившиеся высшие школы управления).
Нынешний чиновник в большинстве своем вышел из бывшего компартийного или комсомольского руководства, закаленный в аппаратных битвах.
Как в свое время, в школьные годы, автор с удивлением постигал процесс превращения
ужасной гусеницы в прекрасную бабочку,
так много позже он наблюдал
как застенчивый паренек из подгородной деревеньки становился ответственным работником
(можно подумать, что токари поголовно безответственны), зубром руководящего дела.
Постепенно со сменой кабинетов на более просторные уроженец вольных полей, инструктор горкома комсомола, заведующий отделом, секретарь стремительно менялся сам:
в телодвижениях появились признаки величия, во взгляде - мед, в голосе - металл.
Глупо говорить, что это матушка-природа его таким сделала.
Вспомните, как со сменой его кабинетов менялось и ваше к нему отношение:
сначала из просто Гриши вы его стали называть Григорием,
а потом и вовсе величать Григорием Ивановичем;
как в речах и суждениях его появились обобщающие мотивы,
хотя проблема, может быть, заключалась в том, с какого конца удобнее разбивать куриное яйцо.
Поднаторевший в жестоких аппаратных играх, он не пропал и в смутные годы перестройки:
поруководил какой-то жилконторой, попробовал на вкус хлеб уездного депутата, еще там чем-то занимался.
Но и игру-то эту он перенес на людей, к нему обращавшихся.
Не знаю, уж каким там был чиновником губернатор Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин,
но то, что свою братию он преотлично знал это точно.
«А вот вы, молодые люди, поди-ка, чай, думаете, что нынче лучше, народ, дескать, меньше терпит, справедливости больше, чиновники бога знать стали.
А я вам доложу, что все это напрасно-с; чиновник все тот же, только тоньше, продувнее стал...
Как послушаю я этих нынешних-то, как они и про экономию-то, и про благо-то общее начнут толковать,
инда злость под сердце подступает».
Удивительно. Многое меняется в веках.
Но многое остается незыблемым.
Железобетонным.