Былое
Оригинал взят у sozecatel_51 в Былое
Ревевроразборки,
или
Смерть поэта
Часть 1
Урицкий, Моисей Соломонов, мещанин гор. Черкасс, комиссионер по продаже леса... Не производит впечатления серьезного человека.
Документы б. Московского Охранного отделения. Большевики, Москва, 1918, с. 238.
Цит. По М.Алданов Убийство Урицкого
Какой из курильщиков-традиционалистов не слыхивал о папиросах «Беломор»! И какой из них не предпочитал «Беломор» Ленинградской ф-ки им. Урицкого прочим «Беломорам»? Но едва ли каждый, кто спрашивает в ларьке «Беломор» ф-ки им. Урицкого, поминает при этом того, в чью честь она была названа. Поговорим об нем. То был прелюбопытнейший персонаж, (хотя и вполне «типичный») для Русского лихолетья, последствия которого не изжиты и по сию пору.
Моисей Соломонович Урицкий (партийное погоняло - «Борецкий»), был вторым Моисеем, правившим революционным Петроградом с помощью арестов, подвалов и расстрелов. В отличие от Моисея Гольдштейна («Володарского») - сопляка и неуча - Моисей Соломонович получил хорошее образование и был человеком «вполне себе».
Родился он в 1873 году в большой патриархальной еврейской семье в городе Черкассы, который входил в черту оседлости. Отец будущего революционера занимался торговлей, а когда погиб во время наводнения, «дело» возглавила мать. Она очень любила сына и мечтала, чтобы он стал раввином. К своей цели она шла твёрдо и уверенно: в восьмилетнем возрасте Мойсейку отводят в хедер при синагоге. По настоянию матери он регулярно ходил в синагогу, а по субботам в гимназии не учился. До 13 лет молодой Моисей изощрялся в тонких и глубоко запутанных сплетениях Талмуда. Вскоре мать умерла. И главой семьи стала его старшая сестра Берта, которая сменила приоритеты.
31 августа 1919 года в иллюстрированном приложении к «Петроградской правде», в годовщину «предательского убийства», помещена биография погибшего шефа Чрезвычайной комиссии. Вот что мы в ней читаем: «Семья была большая, патриархальная. Обряды, благочестие и торговля - вот круг интересов семьи. Когда мальчику исполнилось три года, отец его утонул в реке. Мальчик остался на попечении своей матери и старшей сестры - Берты Соломоновны. Единственным отрадным явлением в эти годы являлась его близость к природе. В свободные минуты мальчик уходил на берег живописного Днепра. Здесь мы должны видеть первоисточник той мягкости и добродушия, которые отличают М. С. во всю его жизнь. Интересы сестры его были направлены в другую сторону. Она рано угадала блестящие способности своего младшего брата и страстно желала приобщить его к русской культуре. Ей это удается. В 13 лет М. С. против воли матери «набрасывается» на изучение русского языка, вкладывая в это весь свой юный пыл. Он блестяще выдерживает вступительный экзамен и несмотря на процентную норму поступает в Черкасскую прогимназия»...
Весьма недурной писатель М. Алданов (Ландау) говорил по сему поводу: «Я не знаю, кто автор биографии Урицкого, появившейся в советском официозе; вероятно, рядовому публицисту она не могла быть поручена. Не скрываю, мне ее чтение доставило некоторое удовольствие: уж очень забавен поэтический колорит, наведенный большевистским фармацевтом на личность Урицкого. Что-то в трогательном очерке этом предполагалось, по-видимому, от Гоголя, что-то предполагалось и от Руссо. Хороша и «отрадна близость к природе» с «посещениями берега Днепра», в которых «мы должны видеть» - этакая чудесная сила днепровских берегов! - первоисточник мягкости и добродушия будущего шефа чрезвычайки. Русскую азбуку он не просто изучал, а «набрасывается» на нее, «вкладывая в это весь свой юный пыл». В черкасскую прогимназию поступает тоже не просто, а «блестяще». Выходит из школы с «блестящими знаниями по русской и всемирной литературе». Партийной работой занимается не как тысячи других людей, а «отдается ей всецело».» (Марк Алданов. Убийство Урицкого).
Не без влияния Берты Соломоновны Моисей Соломонович решил осваивать профессию юриста, весьма модную тогда (да и сейчас) среди евреев. В 1897 г. Урицкий окончил Юридический факультет Киевского университета. При этом учебу в университете он успешно совмещал учебу с работой в подпольной «социяль-демократической» организации г. Киева, причем в качестве одного из ее руководителей. Однако по юридической части поработать ему пришлось всего несколько дней: поступив в военную службу, он тотчас же был арестован как социал-демократ. И куда смотрели царские кадровики? Так юный Моисей вышел на большую дорогу революционной борьбы за счастье народа, и трудно сказать, не впадая в экстремизм, какого именно.
На первый раз он отделался, можно сказать, легким испугом - ссылкой в Якутскую губернию. Что ж, «это многих славный путь».
Главными качествами Моисея Соломоновича бесспорно были изворотливость, хитрость и наглость. Связавшись с террористами-революционерами - Моисей загремел в 1899 году в ссылку, в Якутию. Но и там не растерялся, проявил купеческие, природные качества и стал держателем «общака» поселенцев. Когда же Соломоныч очутился на нарах Киевской тюрьмы «Лукьяновка», то настолько вошел «в авторитет», что потихоньку скупил всю тюремную администрацию, а деньги шли к нему немалые. Вот как описывают ситуации в «Лукьяновке» современники: «В те годы удивительной жизнью жила Лукьяновская тюрьма. Политические заключенные, а таковых было немало, сумели организовать особый внутренний распорядок своего содержания, наладили обоюдовыгодные взаимоотношения с администрацией. Старостой политических в тюрьме был многоопытный зэка Моисей Соломонович». http://olimskiykray.ru/glavnaya-novost-nedeli-nashego-priolymya-17-21-marta
Как говорят в подобных случаях, наследственность не пропьешь, да и не был Моисей Соломонович, в отличие, например, от Рыкова, запойным, хотя «дело это» уважал и любил. Одним словом, в «Лукьяновке» незадавшийся правовед был не только «паханом», но и держателем «общака». Это - ДЕЛО и ФАКТЫ, говорящие сами за себя.
Правду сказать, «политические» были при «кровавом царском режиме» на особом положении, которое можно считать в сущности курортным. Да и жалованье государево у «тюрьмологов» всегда оставляет желать лучшего.
А вот, что пишет о «Лукьяновке» Луначарский: «Между тюрьмой и ссылкой я был отпущен на короткий срок в Киев к родным.
По просьбе местного политического Красного Креста я прочел реферат в его пользу. И всех нас -- лектора и слушателей, в том числе Е. Тарле и В. Водовозова,-- отвели под казацким конвоем в Лукьяновскую тюрьму.
Когда мы немного осмотрелись, то убедились, что это какая-то особенная тюрьма: двери камер не запирались никогда -- прогулки совершались общие и во время прогулок вперемежку занимались спортом, то слушали лекции по научному социализму. По ночам все садились к окнам, и начинались пение и декламация. В тюрьме имелась коммуна, так что и казенные пайки, и все присылаемое семьями поступало в общий котел. Закупки на базаре за общий счет и руководство кухней, с целым персоналом уголовных, принадлежало той же коммуне политических арестованных. Уголовные относились к коммуне с обожанием, так как она ультимативно вывела из тюрьмы битье и даже ругательства.
Как же совершилось это чудо превращения Лукьяновки в коммуну? А дело в том, что тюрьмой правил не столько ее начальник, сколько староста политических -- Моисей Соломонович Урицкий.
В то время носил он большую черную бороду и постоянно сосал маленькую трубку. Флегматичный, невозмутимый, похожий на боцмана дальнего плавания, он ходил по тюрьме своей характерной походкой молодого медведя, знал все, поспевал всюду, импонировал всем и был благодетелем для одних, неприятным, но непобедимым авторитетом для других.
Над тюремным начальством он господствовал именно благодаря своей спокойной силе, властно выделявшей его духовное превосходство».
Сколько ужасов было написано о царских тюрьмах! И вот на тебе. И писал это не злобный «тюрьмолог» - сатрап и палач «кровавого царского режима», а пламенный революционер. Короче, не тюрьма, а санаторий, в котором Моисей Соломонович был «в законе». Это многое проясняет в его дальнейшей биографии.
После Второго съезда РСДРП он объявляется в лагере меньшевиков и участвует в революции 1905 года в Петербурге. Но разгуляться ему там не дали: в 1906 году вновь арестовали, и вновь сослали, на сей раз гораздо ближе - в Вологду.
Жить люди порядочному человеку в России, как утверждали вполне рукопожатные невозможно, однако не всем было, на что из нее уехать. Моисею же Соломоновичу уехать на что было, и он уехал. Из той же поминальной советской статьи «Петроградской правде» от 31 августа 1919 года: «В 1906 году, даже царские чиновники нашли возможным заменить ему ссылку принудительным отъездом за границу».
В Женеве его обласкал Плеханов, доверив Моисею Соломоновичу исполнение обязанностей своего личного секретаря. Однако, как отмечают злопыхатели-современники, «Георгий Валентинович, подобно Ленину и Саре Бернар, любил окружать себя бездарностями».
В 1912 году Урицкий оказывается на а с.-д. конференции в Вене. Тут надобно напомнить, что это была одна из очередных попыток освободить партию от диктатуры Ленина («Лукича»), который незадолго до того в свойственной ему энергичной манере поисключал всех из партии и создал в Праге свой чисто большевистский заграничный ЦК. «Антиленинский бунт» подняли тогда Аксельрод, Мартов, Абрамович, Медем, Либер, Троцкий, Горев, Семковский и Ларин, на 15-летней дочери которого женится впоследствии Бухарин.
Но именно на этой конференции, Моисей Соломонович и выбился впервые в большие партийные начальники, будучи избран как представитель «группы Троцкого». «В группу же эту, входило по словам М.Алданова, «во всей вселенной человек пять или шесть».
Засим последовал переезд в Германию, где он живо обзаводится обширными связями, о чем красочно поведал в своих «Силуэтах» Луначарский: «Мы свиделись с ним после долгой разлуки в 1913 году в Берлине. Опять та же история! Не везло мне с моими рефератами. Русская колония в Берлине пригласила меня прочесть пару лекций, а берлинская полиция меня арестовала, продержала недолго в тюрьме и выслала из Пруссии без права въезда в нее. И тут Урицкий опять оказался добрым гением. Он не только великолепно владел языком, но имел повсюду связи, которые привел в движение, чтобы превратить мой арест в крупный скандал для правительства; и я опять любовался им, когда он со спокойной иронической усмешечкой беседовал со следователем или буржуазными журналистами или "давал направление" нашей кампании на совещании с Карлом Либкнехтом, который тоже заинтересовался этим мелким, но выразительным фактом.
И все то же впечатление: спокойная уверенность и удивительный организаторский талант».
В разгар Первой мировой войны Моисей Соломонович оказывается в нейтральной Дании, в Копенгагене, став «старшим научным сотрудником», а может даже и «ведущим специалистом» «Института изучения социальных последствий войны», созданного Израилем Гельфандом (Парвусом).
Об этом периоде деятельности скороговорочкой упоминает все тот же болтливый Луначарский: «Во время войны Урицкий, живя в Копенгагене, играл и там крупную роль». Правильно делал Анатолий Васильевич, что не уточнял, над какой именно тематикой работал «НИИ им. Парвуса» и кем финансировался. Болтлив-болтлив, но где горячо, язык прикусывает.
Позже Урицкий перебирается в Швецию, в Стокгольм, где обретается уже Воровский, приютивший впоследствии племянника Моисея Соломоновича и прочие птенцы «гнезда давидычева».
В общем, все как у «приличных и рукопожатных» людей.
У приличных и рукопожатных людей, тем более профессиональных подрывателей государственных устоев, равно как и у неработающих незамужних дам не принято спрашивать об источниках их доходов, позволяющих им вести достойный, а то и вовсе гламурный образ жизни.
Надо сказать, что вопрос о том, на какие шиши жили и не тужили в эмиграции «профессиональные революционеры», ставил в тупик не одно поколение тех, кто труждался на ниве преподавания «Истории КПСС». Ответы жрецов сей мудреной и подверженной естественным колебаниям науки не выходили за рамки формулы «на партийные взносы». Те из профессоров и доцентов, что были посмышленее, ссылались на пенсии родителей и даже наследство, вспоминая очевидно историю с Герценом. Но в основном ссылались на пожертвования питерских и сормовских работяг.
Стоит ли говорить, что зарубежное государство - не проходной двор и нет-нет да и поинтересуется вопросом, кто стучится в его милосердные ворота. А если это явно подрывной элемент, пусть и молящий о политическом пристанище, то тут кандидат на благоустроенную жизнь неминуемо попадает под пристальное око полиции. В том числе и тайной, протягивающей просителю милосердную и горячую руку помощи.
В свое время, много слов было сказано по поводу злого демона русской революции банкира Я.Шиффа. Однако войдем в положение такого «банкомата» и оценим риски его предприятия: хорошо бы, конечно, учинить на Руси революсьон и извлечь из нее профит! Вот только не ясно, выгорит ли сия негоция? А если не выгорит, то все, непосильным банкирским трудом нажитое, полетит псу под хвост. Не будем развивать эту самоочевидную тему далее: скажем прямо: такое спонсорство-инвесторство может позволить себе лишь ГОСУДАРСТВО. Разумеется, для этого во избежание дипломатических скандалов привлекаются частные лица. А вы говорите, Сорос. И чтобы сей Сорос без Госдепа делал?
Что же касается Моисея Соломоновича, то давайте спросим себя, на какие шиши мог он жить-поживать в Стокгольмах? Юристом он не работал да и работать не мог по определению: шведскому праву в Киевском университете не учили. Жил на гонорары в газетке? Это ж каким крутым «колумнякой» надо быть! Но тогда возникает другой вопрос: «А на какие шиши живет само изданьице с его точечной адресностью? Кто его покупает?»
В общем ответом на наш вопрос будет прост: Парвус. Далее углубляться не будем.
После Февральской революции Моисея Соломоновича вдруг резко потянуло в «проклятую Россию», освободившуюся уже от «гнета царизма» и получившую шанс стать его, Моисея Соломоновича, щедрой кормилицей. Так вместе с Троцким, Гольдштейном-Володарским и Воровским Моисей Соломонович попадает в Петроград, где делает головокружительную партийную карьеру. Сам Урицкий считал, что Троцкий - фигура более значительная, чем Ленин. По этому поводу видный большевик А. В. Луначарский писал: «Моисей Соломонович Урицкий относился к Троцкому с великим уважением. Говорил как - то мне и, кажется, Мануильскому, что как ни умён Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого» (Луначарский А. В., Радек К, Троцкий Л. Силуэты: Политические портреты. М. 1991).
В Петрограде он вошел в группу т.наз. межрайонцев, вместе с которыми он был принят в большевистскую партию на 6-м съезде РСДРП (б). На том же съезде он был избран членом ЦК РСДРП (б), а в августе 1917 года введён большевиками в комиссию по выборам в Учредительное Собрание и стал гласным Петроградской Думы. Одновременно работал в газете «Правда», журнале «Вперёд» и прочих партийных изданиях.
«Много честолюбцев и проходимцев переметнулось тогда в коммунистический лагерь, - пишет Алданов. - Урицкий не был проходимцем. Я вполне допускаю в нем искренность, сочетавшуюся с крайним тщеславием и с тупой самоуверенностью. Он был маленький человек, очень желавший стать большим человеком».
Льва Давидовича Моисей Соломонович боготворил, о чем остались свидетельства Луначарского: «Моисей Соломонович Урицкий относился к Троцкому с великим уважением. Говорил как - то мне и, кажется, Мануильскому, что как ни умён Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого» (Луначарский А. В., Радек К, Троцкий Л. Силуэты: Политические портреты. М. 1991).
Что ж, на всякого мудреца довольно простоты. Это я об Луначарском, хотя он был далеко не такой простец, каким хотел казаться.
В октябрьские дни 1917 Урицкий член Военно-революционного партийного центра по руководству вооружённым восстанием, член Петроградского ВРК. После победы революции комиссар министерства иностранных дел, затем комиссар Всероссийской комиссии по делам созыва Учредительного собрания, роспуск которого и организовал.
В феврале 1918 г. он становится член Комитета революционной обороны Петрограда. Отметился он и по вопросу заключения Брестского мира примкнув к левым коммунистам. На 7-м съезде РКП(б) избран кандидатом в члены ЦК. С 10 марта 1918 председатель Петроградской ЧКи, совмещая сей пост с должностью комиссара внутренних дел Северной области.
Каким же образом стал Моисей Соломонович во главе всесильной ЧКи? Тут надобно сказать, что кандидатуру Урицкого всячески пропихивал «железный Феликс» - сам битый и тертый уркаган, истерик и психопат, родным домом которого была царская тюрьма. С «Феликсом-Юзефом» Урицкий был знаком с 1902 года по пересыльной тюрьме на берегах реки Лены. Не исключено, что сыграла свою роль и чрезвычайно близость Соломоныча к Троцкому.
Авторы «Еврейской энциклопедии» приводят еще один весьма остроумный и даже умильный аргумент: «у Моисея Соломоновича было высшее юридическое образование». Как говорится, «подарить ему барана: он изрядно пошутил!»
А вот это наблюдение любопытно: после Октябрьского переворота при назначении на руководящие посты предпочтение отдавалось таким лицам, как Урицкий, которые возвратились из эмиграции, хотя у многих из них, в том числе и у нашего героя, особых революционных заслуг не было.
Отчего же тогда такая «продвинутость» «понаехавших тут» по сравнению с «мЭстными»?
Какие-такие неубойные аргументы могли быть выложены в пользу их избрания в высшие руководящие органы партии и назначение на важнейшие должности?
Думается, таким аргументом могли быть привезенные ими из-за границы ДЕНЬГИ. А что же еще?
Однако вернемся к нашему герою и вновь предоставим слово М.Алданову: «Перед ним были открыты все дороги. Мест было очень много, а людей - в ту пору - еще очень мало; каждый брал, что хотел. Характер отдельных большевистских вождей сказался в сделанном ими выборе: Ленин взял полноту власти. Троцкий - место, которое должно было сразу стать на виду у всего мира (Комиссариат иностранных дел), - его военный гений еще не открылся: тогда военным гением был Крыленко; Дантонов, Робеспьеров, Гошей оказалось сколько угодно. Фуше и Фукье-Тенвилей не хватало. Урицкий воевать не любил, говорить не умел. Партия предложила ему пост главы Чрезвычайной комиссии. По словам Зиновьева, для Урицкого была законом воля партии (партии, к которой он только что примкнул)».
Быть «жандармом-опричником» - позорно; «расстраивать козни контрреволюционеров» - прекрасно. О, магическая власть слова! Жизнь Урицкого была сплошная проза. И вдруг все свалилось сразу: власть, - громадная настоящая власть над жизнью миллионов людей, власть, не стесненная ни законами, ни формами суда, - ничем, кроме «революционной совести», - огромные безграничные средства, штаты явных и секретных сотрудников, весь аппарат государственного следствия... У него знаменитые писатели просили пропуск на выезд из города! У него в тюрьмах сидели великие князья! И все это перед лицом истории! Все это для социализма! Рубить головы серпом, дробить черепа молотом!..
Слабая голова Урицкого закружилась. Он напялил на свое кривое тело красный оперный плащ и носил его с неловкостью плохого актера, с восторгом мещанина-честолюбца, с подозрительностью наскоро оцененного неудачника».
Но что это мы все о политике да о политике. А каков был из себя Моисей Соломонович? Нет, Аполлоном он не был. Росту был мелкого, кругл, ножки имел короткие и весьма кривые и был к тому же визглив. Бегал проворно, аки таракан при внезапно включенном освещении, переваливаясь по-утиному. Одним словом, ни дать ни взять, типичный уродец. В отличие от бородатых и усатых коллег никакой растительности на лице не отращивал. Причёска - смазанный бриолином аккуратный проборчик - словно у трактирного слуги. Завистники и недоброжелатели звали глаза «злобным карликом»…
В общем, один из тех, кого не-еврейская женщина может полюбить лишь за власть или немалые деньги. Жил один. Власти же у Моисея Соломоновича было на должности начальника Петрочеки много, однако семьей так и не обзавелся. Насчет же денег…, то тут история КПСС умалчивает. Как говорится, «спросите у Парвуса». Спросить же у Парвуса, кто был его куратором, в просторечии «крышей», сейчас, увы, невозможно. Думается, было их несколько. Какой же уважающий себя агент работает лишь на одну разведку!
Как же оценивали современники деятельность Моисея Соломоновича на посту начальника Петрочеки? Слово имеет тов. Луначарский: «…началась искусная и героическая борьба Моисея Соломоновича с контрреволюцией и спекуляцией в Петрограде.
Сколько проклятий, сколько обвинений сыпалось на его голову за это время! Да, он был грозен, он приводит в отчаяние не только своей неумолимостью, но и своей зоркостью. Соединив в своих руках и Чрезвычайную комиссию и Комиссариат внутренних дел, и во многом руководящую роль в иностранных делах,-- он был самым страшным в Петрограде врагом воров и разбойников империализма всех мастей и всех разновидностей.
Они знали, какого могучего врага имели в нем. Ненавидели его и обыватели, для которых он был воплощением большевистского террора.
Но мы-то, стоявшие рядом с ним вплотную, мы знаем, сколько в нем было великодушия и как умел он необходимую жестокость и силу сочетать с подлинной добротой. Конечно, в нем не было ни капли сентиментальности, но доброты в нем было много. Мы знаем, что труд его был не только тяжек и неблагодарен, но и мучителен.
Моисей Соломонович много страдал на своем посту. Но никогда мы не слышали ни одной жалобы от этого сильного человека. Весь - дисциплина, он был действительно воплощением революционного долга».
На наш взгляд характеристика исчерпывающая.
А как оценивали его деятельность товарищи по цеху?
12 июня 1918 года конференция большевиков ПетроЧК вынесла специальное решение, предлагавшее «ЦК партии отозвать Урицкого с его поста и заменить товарищем, способным провести тактику беспощадного пресечения и борьбы с враждебными элементами».
Тут надобно иметь в виду, что каждого ответработника ЧКи подстерегают две опасности: «чужие» и «свои». И не известно, какие из них опаснее. Вот и Мойсейка Володарский решил в гордыне своей покатить бочку на Моисея Соломоновича, за что в известном смысле и поплатился. Поговаривали и поговаривают до сих пор, что причиной основой расправы над ним его же товарищей по партии, прикрывшихся безвестным террористом «Сергеевым», стало желание тов. Мойсейки «кинуть» их общего с Моисеем Соломоновичем и иже с ним благодетеля Парвуса, которому большевистские бонзы задолжали немалые суммы, благо кредитор сам был наверняка лишь посредником.
Шлепая Моисея Марковича, должники избавлялись от необходимости возврата долга. Как утверждают историки, приложил к сему руку и Анатолий Васильевич Луначарский, послав Володарского, истерически искавшего в тот роковой день «ромовую бабу» (Зиновьева) туда, где этой «бабой» и не пахло - прямо под пули злодея (злодеев).
Однако угрозы «своих» в лице «гаденыша» Мойсейки (Володарского) оказались для Моисея Соломоновича детской игрой, по сравнению с тем, с чем он столкнулся немного позже. Хотя можно сказать, что Мойсейка Гольдштейн - эта орущая вошь революции - сумел нагадить ему даже из-под земли из наглухо заколоченного гроба.
Продолжение следует
Ревевроразборки,
или
Смерть поэта
Часть 1
Урицкий, Моисей Соломонов, мещанин гор. Черкасс, комиссионер по продаже леса... Не производит впечатления серьезного человека.
Документы б. Московского Охранного отделения. Большевики, Москва, 1918, с. 238.
Цит. По М.Алданов Убийство Урицкого
Какой из курильщиков-традиционалистов не слыхивал о папиросах «Беломор»! И какой из них не предпочитал «Беломор» Ленинградской ф-ки им. Урицкого прочим «Беломорам»? Но едва ли каждый, кто спрашивает в ларьке «Беломор» ф-ки им. Урицкого, поминает при этом того, в чью честь она была названа. Поговорим об нем. То был прелюбопытнейший персонаж, (хотя и вполне «типичный») для Русского лихолетья, последствия которого не изжиты и по сию пору.
Моисей Соломонович Урицкий (партийное погоняло - «Борецкий»), был вторым Моисеем, правившим революционным Петроградом с помощью арестов, подвалов и расстрелов. В отличие от Моисея Гольдштейна («Володарского») - сопляка и неуча - Моисей Соломонович получил хорошее образование и был человеком «вполне себе».
Родился он в 1873 году в большой патриархальной еврейской семье в городе Черкассы, который входил в черту оседлости. Отец будущего революционера занимался торговлей, а когда погиб во время наводнения, «дело» возглавила мать. Она очень любила сына и мечтала, чтобы он стал раввином. К своей цели она шла твёрдо и уверенно: в восьмилетнем возрасте Мойсейку отводят в хедер при синагоге. По настоянию матери он регулярно ходил в синагогу, а по субботам в гимназии не учился. До 13 лет молодой Моисей изощрялся в тонких и глубоко запутанных сплетениях Талмуда. Вскоре мать умерла. И главой семьи стала его старшая сестра Берта, которая сменила приоритеты.
31 августа 1919 года в иллюстрированном приложении к «Петроградской правде», в годовщину «предательского убийства», помещена биография погибшего шефа Чрезвычайной комиссии. Вот что мы в ней читаем: «Семья была большая, патриархальная. Обряды, благочестие и торговля - вот круг интересов семьи. Когда мальчику исполнилось три года, отец его утонул в реке. Мальчик остался на попечении своей матери и старшей сестры - Берты Соломоновны. Единственным отрадным явлением в эти годы являлась его близость к природе. В свободные минуты мальчик уходил на берег живописного Днепра. Здесь мы должны видеть первоисточник той мягкости и добродушия, которые отличают М. С. во всю его жизнь. Интересы сестры его были направлены в другую сторону. Она рано угадала блестящие способности своего младшего брата и страстно желала приобщить его к русской культуре. Ей это удается. В 13 лет М. С. против воли матери «набрасывается» на изучение русского языка, вкладывая в это весь свой юный пыл. Он блестяще выдерживает вступительный экзамен и несмотря на процентную норму поступает в Черкасскую прогимназия»...
Весьма недурной писатель М. Алданов (Ландау) говорил по сему поводу: «Я не знаю, кто автор биографии Урицкого, появившейся в советском официозе; вероятно, рядовому публицисту она не могла быть поручена. Не скрываю, мне ее чтение доставило некоторое удовольствие: уж очень забавен поэтический колорит, наведенный большевистским фармацевтом на личность Урицкого. Что-то в трогательном очерке этом предполагалось, по-видимому, от Гоголя, что-то предполагалось и от Руссо. Хороша и «отрадна близость к природе» с «посещениями берега Днепра», в которых «мы должны видеть» - этакая чудесная сила днепровских берегов! - первоисточник мягкости и добродушия будущего шефа чрезвычайки. Русскую азбуку он не просто изучал, а «набрасывается» на нее, «вкладывая в это весь свой юный пыл». В черкасскую прогимназию поступает тоже не просто, а «блестяще». Выходит из школы с «блестящими знаниями по русской и всемирной литературе». Партийной работой занимается не как тысячи других людей, а «отдается ей всецело».» (Марк Алданов. Убийство Урицкого).
Не без влияния Берты Соломоновны Моисей Соломонович решил осваивать профессию юриста, весьма модную тогда (да и сейчас) среди евреев. В 1897 г. Урицкий окончил Юридический факультет Киевского университета. При этом учебу в университете он успешно совмещал учебу с работой в подпольной «социяль-демократической» организации г. Киева, причем в качестве одного из ее руководителей. Однако по юридической части поработать ему пришлось всего несколько дней: поступив в военную службу, он тотчас же был арестован как социал-демократ. И куда смотрели царские кадровики? Так юный Моисей вышел на большую дорогу революционной борьбы за счастье народа, и трудно сказать, не впадая в экстремизм, какого именно.
На первый раз он отделался, можно сказать, легким испугом - ссылкой в Якутскую губернию. Что ж, «это многих славный путь».
Главными качествами Моисея Соломоновича бесспорно были изворотливость, хитрость и наглость. Связавшись с террористами-революционерами - Моисей загремел в 1899 году в ссылку, в Якутию. Но и там не растерялся, проявил купеческие, природные качества и стал держателем «общака» поселенцев. Когда же Соломоныч очутился на нарах Киевской тюрьмы «Лукьяновка», то настолько вошел «в авторитет», что потихоньку скупил всю тюремную администрацию, а деньги шли к нему немалые. Вот как описывают ситуации в «Лукьяновке» современники: «В те годы удивительной жизнью жила Лукьяновская тюрьма. Политические заключенные, а таковых было немало, сумели организовать особый внутренний распорядок своего содержания, наладили обоюдовыгодные взаимоотношения с администрацией. Старостой политических в тюрьме был многоопытный зэка Моисей Соломонович». http://olimskiykray.ru/glavnaya-novost-nedeli-nashego-priolymya-17-21-marta
Как говорят в подобных случаях, наследственность не пропьешь, да и не был Моисей Соломонович, в отличие, например, от Рыкова, запойным, хотя «дело это» уважал и любил. Одним словом, в «Лукьяновке» незадавшийся правовед был не только «паханом», но и держателем «общака». Это - ДЕЛО и ФАКТЫ, говорящие сами за себя.
Правду сказать, «политические» были при «кровавом царском режиме» на особом положении, которое можно считать в сущности курортным. Да и жалованье государево у «тюрьмологов» всегда оставляет желать лучшего.
А вот, что пишет о «Лукьяновке» Луначарский: «Между тюрьмой и ссылкой я был отпущен на короткий срок в Киев к родным.
По просьбе местного политического Красного Креста я прочел реферат в его пользу. И всех нас -- лектора и слушателей, в том числе Е. Тарле и В. Водовозова,-- отвели под казацким конвоем в Лукьяновскую тюрьму.
Когда мы немного осмотрелись, то убедились, что это какая-то особенная тюрьма: двери камер не запирались никогда -- прогулки совершались общие и во время прогулок вперемежку занимались спортом, то слушали лекции по научному социализму. По ночам все садились к окнам, и начинались пение и декламация. В тюрьме имелась коммуна, так что и казенные пайки, и все присылаемое семьями поступало в общий котел. Закупки на базаре за общий счет и руководство кухней, с целым персоналом уголовных, принадлежало той же коммуне политических арестованных. Уголовные относились к коммуне с обожанием, так как она ультимативно вывела из тюрьмы битье и даже ругательства.
Как же совершилось это чудо превращения Лукьяновки в коммуну? А дело в том, что тюрьмой правил не столько ее начальник, сколько староста политических -- Моисей Соломонович Урицкий.
В то время носил он большую черную бороду и постоянно сосал маленькую трубку. Флегматичный, невозмутимый, похожий на боцмана дальнего плавания, он ходил по тюрьме своей характерной походкой молодого медведя, знал все, поспевал всюду, импонировал всем и был благодетелем для одних, неприятным, но непобедимым авторитетом для других.
Над тюремным начальством он господствовал именно благодаря своей спокойной силе, властно выделявшей его духовное превосходство».
Сколько ужасов было написано о царских тюрьмах! И вот на тебе. И писал это не злобный «тюрьмолог» - сатрап и палач «кровавого царского режима», а пламенный революционер. Короче, не тюрьма, а санаторий, в котором Моисей Соломонович был «в законе». Это многое проясняет в его дальнейшей биографии.
После Второго съезда РСДРП он объявляется в лагере меньшевиков и участвует в революции 1905 года в Петербурге. Но разгуляться ему там не дали: в 1906 году вновь арестовали, и вновь сослали, на сей раз гораздо ближе - в Вологду.
Жить люди порядочному человеку в России, как утверждали вполне рукопожатные невозможно, однако не всем было, на что из нее уехать. Моисею же Соломоновичу уехать на что было, и он уехал. Из той же поминальной советской статьи «Петроградской правде» от 31 августа 1919 года: «В 1906 году, даже царские чиновники нашли возможным заменить ему ссылку принудительным отъездом за границу».
В Женеве его обласкал Плеханов, доверив Моисею Соломоновичу исполнение обязанностей своего личного секретаря. Однако, как отмечают злопыхатели-современники, «Георгий Валентинович, подобно Ленину и Саре Бернар, любил окружать себя бездарностями».
В 1912 году Урицкий оказывается на а с.-д. конференции в Вене. Тут надобно напомнить, что это была одна из очередных попыток освободить партию от диктатуры Ленина («Лукича»), который незадолго до того в свойственной ему энергичной манере поисключал всех из партии и создал в Праге свой чисто большевистский заграничный ЦК. «Антиленинский бунт» подняли тогда Аксельрод, Мартов, Абрамович, Медем, Либер, Троцкий, Горев, Семковский и Ларин, на 15-летней дочери которого женится впоследствии Бухарин.
Но именно на этой конференции, Моисей Соломонович и выбился впервые в большие партийные начальники, будучи избран как представитель «группы Троцкого». «В группу же эту, входило по словам М.Алданова, «во всей вселенной человек пять или шесть».
Засим последовал переезд в Германию, где он живо обзаводится обширными связями, о чем красочно поведал в своих «Силуэтах» Луначарский: «Мы свиделись с ним после долгой разлуки в 1913 году в Берлине. Опять та же история! Не везло мне с моими рефератами. Русская колония в Берлине пригласила меня прочесть пару лекций, а берлинская полиция меня арестовала, продержала недолго в тюрьме и выслала из Пруссии без права въезда в нее. И тут Урицкий опять оказался добрым гением. Он не только великолепно владел языком, но имел повсюду связи, которые привел в движение, чтобы превратить мой арест в крупный скандал для правительства; и я опять любовался им, когда он со спокойной иронической усмешечкой беседовал со следователем или буржуазными журналистами или "давал направление" нашей кампании на совещании с Карлом Либкнехтом, который тоже заинтересовался этим мелким, но выразительным фактом.
И все то же впечатление: спокойная уверенность и удивительный организаторский талант».
В разгар Первой мировой войны Моисей Соломонович оказывается в нейтральной Дании, в Копенгагене, став «старшим научным сотрудником», а может даже и «ведущим специалистом» «Института изучения социальных последствий войны», созданного Израилем Гельфандом (Парвусом).
Об этом периоде деятельности скороговорочкой упоминает все тот же болтливый Луначарский: «Во время войны Урицкий, живя в Копенгагене, играл и там крупную роль». Правильно делал Анатолий Васильевич, что не уточнял, над какой именно тематикой работал «НИИ им. Парвуса» и кем финансировался. Болтлив-болтлив, но где горячо, язык прикусывает.
Позже Урицкий перебирается в Швецию, в Стокгольм, где обретается уже Воровский, приютивший впоследствии племянника Моисея Соломоновича и прочие птенцы «гнезда давидычева».
В общем, все как у «приличных и рукопожатных» людей.
У приличных и рукопожатных людей, тем более профессиональных подрывателей государственных устоев, равно как и у неработающих незамужних дам не принято спрашивать об источниках их доходов, позволяющих им вести достойный, а то и вовсе гламурный образ жизни.
Надо сказать, что вопрос о том, на какие шиши жили и не тужили в эмиграции «профессиональные революционеры», ставил в тупик не одно поколение тех, кто труждался на ниве преподавания «Истории КПСС». Ответы жрецов сей мудреной и подверженной естественным колебаниям науки не выходили за рамки формулы «на партийные взносы». Те из профессоров и доцентов, что были посмышленее, ссылались на пенсии родителей и даже наследство, вспоминая очевидно историю с Герценом. Но в основном ссылались на пожертвования питерских и сормовских работяг.
Стоит ли говорить, что зарубежное государство - не проходной двор и нет-нет да и поинтересуется вопросом, кто стучится в его милосердные ворота. А если это явно подрывной элемент, пусть и молящий о политическом пристанище, то тут кандидат на благоустроенную жизнь неминуемо попадает под пристальное око полиции. В том числе и тайной, протягивающей просителю милосердную и горячую руку помощи.
В свое время, много слов было сказано по поводу злого демона русской революции банкира Я.Шиффа. Однако войдем в положение такого «банкомата» и оценим риски его предприятия: хорошо бы, конечно, учинить на Руси революсьон и извлечь из нее профит! Вот только не ясно, выгорит ли сия негоция? А если не выгорит, то все, непосильным банкирским трудом нажитое, полетит псу под хвост. Не будем развивать эту самоочевидную тему далее: скажем прямо: такое спонсорство-инвесторство может позволить себе лишь ГОСУДАРСТВО. Разумеется, для этого во избежание дипломатических скандалов привлекаются частные лица. А вы говорите, Сорос. И чтобы сей Сорос без Госдепа делал?
Что же касается Моисея Соломоновича, то давайте спросим себя, на какие шиши мог он жить-поживать в Стокгольмах? Юристом он не работал да и работать не мог по определению: шведскому праву в Киевском университете не учили. Жил на гонорары в газетке? Это ж каким крутым «колумнякой» надо быть! Но тогда возникает другой вопрос: «А на какие шиши живет само изданьице с его точечной адресностью? Кто его покупает?»
В общем ответом на наш вопрос будет прост: Парвус. Далее углубляться не будем.
После Февральской революции Моисея Соломоновича вдруг резко потянуло в «проклятую Россию», освободившуюся уже от «гнета царизма» и получившую шанс стать его, Моисея Соломоновича, щедрой кормилицей. Так вместе с Троцким, Гольдштейном-Володарским и Воровским Моисей Соломонович попадает в Петроград, где делает головокружительную партийную карьеру. Сам Урицкий считал, что Троцкий - фигура более значительная, чем Ленин. По этому поводу видный большевик А. В. Луначарский писал: «Моисей Соломонович Урицкий относился к Троцкому с великим уважением. Говорил как - то мне и, кажется, Мануильскому, что как ни умён Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого» (Луначарский А. В., Радек К, Троцкий Л. Силуэты: Политические портреты. М. 1991).
В Петрограде он вошел в группу т.наз. межрайонцев, вместе с которыми он был принят в большевистскую партию на 6-м съезде РСДРП (б). На том же съезде он был избран членом ЦК РСДРП (б), а в августе 1917 года введён большевиками в комиссию по выборам в Учредительное Собрание и стал гласным Петроградской Думы. Одновременно работал в газете «Правда», журнале «Вперёд» и прочих партийных изданиях.
«Много честолюбцев и проходимцев переметнулось тогда в коммунистический лагерь, - пишет Алданов. - Урицкий не был проходимцем. Я вполне допускаю в нем искренность, сочетавшуюся с крайним тщеславием и с тупой самоуверенностью. Он был маленький человек, очень желавший стать большим человеком».
Льва Давидовича Моисей Соломонович боготворил, о чем остались свидетельства Луначарского: «Моисей Соломонович Урицкий относился к Троцкому с великим уважением. Говорил как - то мне и, кажется, Мануильскому, что как ни умён Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого» (Луначарский А. В., Радек К, Троцкий Л. Силуэты: Политические портреты. М. 1991).
Что ж, на всякого мудреца довольно простоты. Это я об Луначарском, хотя он был далеко не такой простец, каким хотел казаться.
В октябрьские дни 1917 Урицкий член Военно-революционного партийного центра по руководству вооружённым восстанием, член Петроградского ВРК. После победы революции комиссар министерства иностранных дел, затем комиссар Всероссийской комиссии по делам созыва Учредительного собрания, роспуск которого и организовал.
В феврале 1918 г. он становится член Комитета революционной обороны Петрограда. Отметился он и по вопросу заключения Брестского мира примкнув к левым коммунистам. На 7-м съезде РКП(б) избран кандидатом в члены ЦК. С 10 марта 1918 председатель Петроградской ЧКи, совмещая сей пост с должностью комиссара внутренних дел Северной области.
Каким же образом стал Моисей Соломонович во главе всесильной ЧКи? Тут надобно сказать, что кандидатуру Урицкого всячески пропихивал «железный Феликс» - сам битый и тертый уркаган, истерик и психопат, родным домом которого была царская тюрьма. С «Феликсом-Юзефом» Урицкий был знаком с 1902 года по пересыльной тюрьме на берегах реки Лены. Не исключено, что сыграла свою роль и чрезвычайно близость Соломоныча к Троцкому.
Авторы «Еврейской энциклопедии» приводят еще один весьма остроумный и даже умильный аргумент: «у Моисея Соломоновича было высшее юридическое образование». Как говорится, «подарить ему барана: он изрядно пошутил!»
А вот это наблюдение любопытно: после Октябрьского переворота при назначении на руководящие посты предпочтение отдавалось таким лицам, как Урицкий, которые возвратились из эмиграции, хотя у многих из них, в том числе и у нашего героя, особых революционных заслуг не было.
Отчего же тогда такая «продвинутость» «понаехавших тут» по сравнению с «мЭстными»?
Какие-такие неубойные аргументы могли быть выложены в пользу их избрания в высшие руководящие органы партии и назначение на важнейшие должности?
Думается, таким аргументом могли быть привезенные ими из-за границы ДЕНЬГИ. А что же еще?
Однако вернемся к нашему герою и вновь предоставим слово М.Алданову: «Перед ним были открыты все дороги. Мест было очень много, а людей - в ту пору - еще очень мало; каждый брал, что хотел. Характер отдельных большевистских вождей сказался в сделанном ими выборе: Ленин взял полноту власти. Троцкий - место, которое должно было сразу стать на виду у всего мира (Комиссариат иностранных дел), - его военный гений еще не открылся: тогда военным гением был Крыленко; Дантонов, Робеспьеров, Гошей оказалось сколько угодно. Фуше и Фукье-Тенвилей не хватало. Урицкий воевать не любил, говорить не умел. Партия предложила ему пост главы Чрезвычайной комиссии. По словам Зиновьева, для Урицкого была законом воля партии (партии, к которой он только что примкнул)».
Быть «жандармом-опричником» - позорно; «расстраивать козни контрреволюционеров» - прекрасно. О, магическая власть слова! Жизнь Урицкого была сплошная проза. И вдруг все свалилось сразу: власть, - громадная настоящая власть над жизнью миллионов людей, власть, не стесненная ни законами, ни формами суда, - ничем, кроме «революционной совести», - огромные безграничные средства, штаты явных и секретных сотрудников, весь аппарат государственного следствия... У него знаменитые писатели просили пропуск на выезд из города! У него в тюрьмах сидели великие князья! И все это перед лицом истории! Все это для социализма! Рубить головы серпом, дробить черепа молотом!..
Слабая голова Урицкого закружилась. Он напялил на свое кривое тело красный оперный плащ и носил его с неловкостью плохого актера, с восторгом мещанина-честолюбца, с подозрительностью наскоро оцененного неудачника».
Но что это мы все о политике да о политике. А каков был из себя Моисей Соломонович? Нет, Аполлоном он не был. Росту был мелкого, кругл, ножки имел короткие и весьма кривые и был к тому же визглив. Бегал проворно, аки таракан при внезапно включенном освещении, переваливаясь по-утиному. Одним словом, ни дать ни взять, типичный уродец. В отличие от бородатых и усатых коллег никакой растительности на лице не отращивал. Причёска - смазанный бриолином аккуратный проборчик - словно у трактирного слуги. Завистники и недоброжелатели звали глаза «злобным карликом»…
В общем, один из тех, кого не-еврейская женщина может полюбить лишь за власть или немалые деньги. Жил один. Власти же у Моисея Соломоновича было на должности начальника Петрочеки много, однако семьей так и не обзавелся. Насчет же денег…, то тут история КПСС умалчивает. Как говорится, «спросите у Парвуса». Спросить же у Парвуса, кто был его куратором, в просторечии «крышей», сейчас, увы, невозможно. Думается, было их несколько. Какой же уважающий себя агент работает лишь на одну разведку!
Как же оценивали современники деятельность Моисея Соломоновича на посту начальника Петрочеки? Слово имеет тов. Луначарский: «…началась искусная и героическая борьба Моисея Соломоновича с контрреволюцией и спекуляцией в Петрограде.
Сколько проклятий, сколько обвинений сыпалось на его голову за это время! Да, он был грозен, он приводит в отчаяние не только своей неумолимостью, но и своей зоркостью. Соединив в своих руках и Чрезвычайную комиссию и Комиссариат внутренних дел, и во многом руководящую роль в иностранных делах,-- он был самым страшным в Петрограде врагом воров и разбойников империализма всех мастей и всех разновидностей.
Они знали, какого могучего врага имели в нем. Ненавидели его и обыватели, для которых он был воплощением большевистского террора.
Но мы-то, стоявшие рядом с ним вплотную, мы знаем, сколько в нем было великодушия и как умел он необходимую жестокость и силу сочетать с подлинной добротой. Конечно, в нем не было ни капли сентиментальности, но доброты в нем было много. Мы знаем, что труд его был не только тяжек и неблагодарен, но и мучителен.
Моисей Соломонович много страдал на своем посту. Но никогда мы не слышали ни одной жалобы от этого сильного человека. Весь - дисциплина, он был действительно воплощением революционного долга».
На наш взгляд характеристика исчерпывающая.
А как оценивали его деятельность товарищи по цеху?
12 июня 1918 года конференция большевиков ПетроЧК вынесла специальное решение, предлагавшее «ЦК партии отозвать Урицкого с его поста и заменить товарищем, способным провести тактику беспощадного пресечения и борьбы с враждебными элементами».
Тут надобно иметь в виду, что каждого ответработника ЧКи подстерегают две опасности: «чужие» и «свои». И не известно, какие из них опаснее. Вот и Мойсейка Володарский решил в гордыне своей покатить бочку на Моисея Соломоновича, за что в известном смысле и поплатился. Поговаривали и поговаривают до сих пор, что причиной основой расправы над ним его же товарищей по партии, прикрывшихся безвестным террористом «Сергеевым», стало желание тов. Мойсейки «кинуть» их общего с Моисеем Соломоновичем и иже с ним благодетеля Парвуса, которому большевистские бонзы задолжали немалые суммы, благо кредитор сам был наверняка лишь посредником.
Шлепая Моисея Марковича, должники избавлялись от необходимости возврата долга. Как утверждают историки, приложил к сему руку и Анатолий Васильевич Луначарский, послав Володарского, истерически искавшего в тот роковой день «ромовую бабу» (Зиновьева) туда, где этой «бабой» и не пахло - прямо под пули злодея (злодеев).
Однако угрозы «своих» в лице «гаденыша» Мойсейки (Володарского) оказались для Моисея Соломоновича детской игрой, по сравнению с тем, с чем он столкнулся немного позже. Хотя можно сказать, что Мойсейка Гольдштейн - эта орущая вошь революции - сумел нагадить ему даже из-под земли из наглухо заколоченного гроба.
Продолжение следует