Ханушкевич
Сегодня исполняется 100 лет выдающему польскому театральному режиссеру Адаму Ханушкевичу.
С ним меня познакомил Чеслав Немен. Ханушкевич пригласил его в свой Театр Народовы в качестве музыкального руководителя. Должность была чисто формальной, у Немена - уже тогда очень известного музыканта - никаких обязанностей не было, зато была в распоряжении великолепно оборудованная японской техникой студия во флигеле театра. Я туда к нему частенько захаживал.
Сам театр был огромный, и по физическим размерам, и по значению. Наверное, это был самый главный польский драматический театр. Самый старый уж точно.
В первое время после назначения обстановка в театре напоминала обстановку на Таганке в момент, когда туда назначили А.Эфроса на место уехавшего и объявленного предателем Ю.Любимова. Театром Народовы все шестидесятые годы руководил Кизимиж Деймек. В 1968 году он поставил спектакль по поэме Адама Мицкевича «Дзяды». На съезде партии первый секретарь ЦК Гомулка, напуганный событиями в Чехословакии, обрушился на этот спектакль, назвав его «антироссийским» и, что еще хуже, «антисоветским». Спектакль запретили, режиссера выгнали, а на его место назначили Ханушкевича. Случай был громкий, резонансный, сопровождавшийся студенческими волнениями и демонстрациями, поэтому постарались найти главрежа из числа новаторов и не заляпанного сотрудничеством с властями. Для Таганки нашли Эфроса, для Народового - Ханушкевича, руководившего до этого другим известным театром. Не учли только, что у нового руководителя совсем другая эстетическая платформа. Так что половина труппы сразу ушла, и не только из солидарности, но и потому, что люди не могли работать в театре совершенно другого типа. Разумеется, события в Народовом происходили на десять лет раньше событий на Таганке.
Ханушкевич был признанным новатором. Он отказался от пышных декораций, провозгласив концепцию "голой сцены". Декорациями служило продуманное сочетание света и тени. Он филигранно оттачивал каждое движение актера, добиваясь немыслимой пластичности. Ханушкевич обожал ставить литературную классику, но делал это так, что источник было трудно узнать: он надергивал из текста отдельные реплики и лепил из них нечто совсем новое, и по смыслу, и по форме.
Вот на один такой спектакль меня и пригласил Немен. Он был поставлен по "Братьям Карамазовым", и назывался замысловато: "Достоевский согласно "Братьям Карамазовым". Режиссер сам вышел на сцену в роли Инквизитора. Собственно вокруг легенды о великом инквизиторе там всё и крутилось. Музыку к постановке написал Немен. Не знаю, уж какую антисоветчину партия и правительство усмотрели в "Дзядах", но у Ханушкевича получилась яркая антитоталитарная постановка. Я попросил Немена свести меня с Ханушкевичем, записал с ним большую беседу и с этим интервью прибыл в Москву на новогодние каникулы.
Я обзвонил несколько редакций. Фамилию Ханушкевича нигде не знали (а в Европе он уже был достаточно известен). Откликнулась Натэлла Лордкипанидзе. Она заведовала отделом культуры в "Неделе", сама была театральным критиком, и приняла меня радушно. "Неделя" была приложением к официозу - "Известиям", но там было много всякого развлекательного. В каждом номере под рубрикой "13 полоса" публиковалось какое-нибудь интервью, в основном с деятелями культуры. И вот прихожу я раз к Натэлле Георгиевне, а там на стене на гвоздях висит уже сверстанная газетная полоса, с портретом режиссера и крупно - с моей фамилией. Интервью ей понравилось. Надо сказать, что для двадцатилетнего начинающего журналиста целая полоса в центральной газете - это было бы событие.
Опущу подробности, но интервью мое не появилось ни через неделю, ни через две, ни через месяц. Лордкипанидзе, по ее словам, всё это время пыталась его "пробить". Но не пробила. В Польше уже начались волнения, Анджей Вайда выпускал один антисоветский фильм за другим, от него не отставали театральные деятели, вскоре возникла "Солидарность", ну а дальше вы знаете. Меня летом 1980 года КГБ из Польши выпер, от греха подальше. Настоящий Великий инквизитор некоторое время дышал мне в затылок, и мне было не до статеек.
Когда в 1981 году в Польше было введено военное положение, Адам Ханушкевич принял участие в бойкоте, который объявили деятели культуры государству (Даниэль Ольбрыхский, например, пошел работать таксистом). Его, естественно, уволили со всех должностей.
В интервью Ханушкевич рассказал такой эпизод. В начале 50-х он был уже достаточно известным актером одного из варшавских театров. И вот в спектакле по пьесе советского автора Леонида Рахманова он оговорился: "Как сказал товарищ Сталин - тьфу! - Ленин..." оговорка была встречена громовыми аплодисментами в зале. И тогда он стал повторять эту "оговорку" на каждом представлении: "Сталин тьфу!" С неизменным успехом. А начальство смотрело на это сквозь пальцы. Рахманов этот, кстати, был тем Державиным, который, будучи руководителем литкружка в Ленинграде, благословил юного С.Довлатова на занятия литературой.
У меня на глазах произошел следующий эпизод. В Варшаву приехал Товстоногов со знаменитым спектаклем "История лошади". Спектакль показывали в помпезном зале, где обычно проходят съезды партии. Ханушкевич увидел некое сходство в творческих методах Товтоногова и своем и пригласил советского режиссера к себе, посмотреть на малой сцене Достоевского. По окончании к Товстоногову подошли, спросили о впечатлениях и пригласили за кулисы. Товстоногов сказал сквозь губу: "Дилетанты" - и ушел, ни с кем не попрощавшись. Это обидело всех занятых в спектакле.
И Немен, и Ханушкевич неплохо говорили по-русски. Они родились и провели детство в тех частях Польши, которые в 1939 году аннексировал Советский Союз: Немен - в западной Белоруссии (отсюда и псевдоним по названию реки), Ханушкевич - в западной Украине. Могилу своих родителей во Львове он сумел первый раз посетить только в семидесятые годы.