Парщиков - Пушкин
Марлен Хуциев так и не осуществил свой проект - "Пушкин". Кино ему снять не дали, но сценарий удалось опубликовать отдельной книгой. На роль Пушкина Хуциев пробовал Алексея Парщикова.
Сам Парщиков рассказывал об этом так:
"...Однажды в гостях у Володи и Олеси Новиковых на каком-то празднике с водкой, настоянной на лимонных корках, и с салатами оливье я, в подпитии или нет, прочитал строчку из Пушкина «Не се ль Элизиум полнощный, / Прекрасный царскосельский сад!» Я избрал позу, повторяющую пушкинскую во время чтения поэта на выпускном экзамене в Лицее в присутствии Державина, - эта картина Репина есть в «Родной речи»: восхищенные дядьки глядят на мальчика, выкинувшего руку во вдохновенном исполнении своего стихотворения. Мне аплодировали. У меня были длинные кудри.
На следующее утро мне позвонила некая дама и сказала, что она была вчера на той же вечеринке, и жаль, что в гуле голосов мы не были представлены, что она ассистент режиссера Марлена Хуциева, снимающего фильм с названием «Пушкин», и что вот сейчас они ищут главного героя. Я ответил, что неплохо мне начать с того, чем закончил Евтушенко (меня тогда никто не публиковал, а Больше-чем-поэт снимал кино, снисходительно подчеркивая, что для него поэзия - дело прошлого). На этой ноте мы и договорились, что я появлюсь на «Мосфильме» для проб. Я и пришел в безумные пространства студии и разыскал дверь с табличкой «Пушкин». Напротив стояло зеркало до потолка, подпиленное сверху, - из той запредельной мебели, что производилась для зальных интерьеров дворянских гнезд. Пока я в него разглядывал себя, из двери с табличкой вылетели два одинаковых арапа, вылитые Пушкины, и я с ужасом понял, что я со своей внешностью Пушкину - Собакевич какой-то: ничего общего в трех измерениях. В комнате ко мне бросились две ассистентши, и стало понятно, что дамы сильно разгорячены, настолько они меня эмоционально восприняли. На мне была кожанка типа комиссарских, сорокалетнего износу, из ставропольского края, каракулевая западноукраинская казацкая смушка и, конечно, офицерский планшет через плечо, т. е. если б была дверь с надписью «Чапаев», я бы сошел если не за В. И., то за его денщика. Дамы: «Сейчас войдет Марлен, вы ему должны показаться». Я понятия не имел, как надо выглядеть и что делать, чтобы «показаться». В промежутке и в ожидании мне выдали два альбома с фотографиями пушкиных и гончаровых, чтоб я оценил не прошедших по конкурсу кандидатов. Всех пушкиных я забраковал уничижительными характеристиками с нескрываемым садизмом. Действительно, молодые люди были со следами пороков и напоминали Дориана Грея, но женщины - одна sexy другой, и организм мне подсказал, что надо бы пройти испытания и попасть на роль. Вдруг ворвался Хуциев и утащил меня в другое смежное помещение. «Вы пишете стихи... Почитаете?» Я ответил, что у меня нет с собой ничего, и пообещал показать образцы в будущем. «Отлично, - сказал режиссер с облегчением, - только переоденьтесь к следующему разу. Костюм у вас есть?» - «Есть», - соврал я. Назавтра я был в гримерной, в кресле перед зеркалом и перед двумя портретами ВРП (Великий Русский Поэт) по бокам. Один - Тропинина, кондитерский такой, другой - гравюра ч/б, автора не знаю, но по бумаге дул ментальный ветер и выгибал пушкинскую черепную коробку - поэт думал и прорицал будущее. Начали. Гримерш было три, кресел по обе стороны с полсотни. Минут через двадцать одна спросила меня, что я чувствую или хочу сказать, если есть идеи. Я ответил, что у нас в Литинституте есть обязательный семинар по Пушкину и что было бы здорово его провести здесь, усадив моих криволицых разноплеменных коллег, фанатиков этого автора, чтобы всех загримировать до самонеузнаваемости под Пушкина. Реакция была дикая: она тут же сняла трубку внутреннего телефона и, задыхаясь, прокричала: «Марлен, вы знаете, что он сказал? Он сказал, что...». Я был так удивлен, что решил вести себя осмотрительней, а то если всякая чушь, которую я беззаботно несу, превратится в какие-то данные обо мне, не видать мне гончаровых. Но дальше, дальше, дальше и дальше, пока я превращался в Пушкина, у меня самого выпрыгивали вопросы. «А почему я рыжий?» Снова - бросок к трубке, снова: «Марлен, вы представляете, он не знал, что Пушкин был рыжим!» - «А где вы берете эти краски, мази?» - «Марлен, он интересуется красками, кремами, пудрами!» - «Это стоит очень дорого, - одна из гримерш объяснила мне. - Это стоит доллары. Это импортное». Наконец, от меня больше ничего не осталось. Передо мной сидел идол русской культуры, еще не освоившийся, неловкий, влажный. Три гримерши смотрели на меня: одна с умилением, другая с осторожным удивлением, третья с восторгом.
Кажется, я кашлянул и сделал первый глубокий вдох. Потом меня приподняли и повели по тусклым широким обшарпанным коридорам в фотостудию...
На сеансе мне залепили физиономию светом. Как чуть-чуть знакомый с технологией, я это чувствовал, знал, но не было сил спорить, да и нетактично указывать профессионалам. Так и вышло: вместо пушкинского лика - хлебная лепешка, не похожая ни на Пушкина, ни на кого. Пересниматься нам не дали. По финансовым причинам фильм Хуциева закрыли, и я не знаю, снял ли он его когда-нибудь в дальнейшем".