"Это Россия, здесь все возможно"
Из интервью с освобожденным из тюрьмы фотографом Денисом Синяковым, проходящим по делу "Гринпис".
Как обращались с вами в СИЗО?
В СИЗО Петербурга все были корректны и вежливы. Они понимают, что мы не совсем рецидивисты, убийцы, поэтому все было неплохо. А в Мурманске отношение изменилось только к концу нашего там пребывания. Сначала относились, как ко всем арестантам - так, как будто тебя просто нет. Все арестованные представляют собой серую массу - неважно, кем ты был раньше, за что тебя арестовали. Но это не самое страшное. Сложнее психологическое состояние и осознание, что тебе грозит 10 лет ни за что.
У иностранцев был вакуум в общении, поскольку в СИЗО никто не говорит по-английски. Кроме того, они не понимали, почему душ один раз в неделю на 15 минут, зачем нужен кипятильник и как им пользоваться. Девушки думали, что это щипцы для волос. Еда в принципе терпимая, но половина команды - вегетарианцы. Когда нас поместили в камеры, отопления еще не дали. Температура была около нуля, и все спали в одежде. Иностранцы с интересом воспринимали, как устроена российская тюрьма - как, например, переходят письма из камеры в камеру. Но опять же самая большая трудность для них была - психологическая. Они иначе как заложниками себя не считали.
Как вас приняли в мурманском СИЗО другие сидельцы?
Сначала, несмотря на то, что им пришлось потесниться (их тут же стали перебрасывать из камеры в камеру и ухудшать, таким образом, условия содержания), они дико воодушевились и стали присылать бумажки с вопросами, со словами поддержки. Им было любопытно, почему в тюрьме оказались иностранцы. И они стали в библиотеке требовать русско-английские разговорники.
Но отношение начало постепенно меняться, потому что мы сидели долго, а условия у них не улучшались. К нам приходили правозащитники, а к ним - нет. Они начали нам завидовать. На прогулках куча иностранцев, они между собой о чем-то на английском говорят, остальным арестантам непонятно, о чем они. Конфликт нарастал потихоньку. Поэтому решение о нашем этапировании было довольно разумно.
Когда вам сказали, что вас переводят в Петербург, промелькнула ли мысль, что это неспроста?
Я не думал, что нас освободят. Думал, что перевод в Петербург означает дальнейшее наше содержание под стражей. А иначе зачем тратить столько денег, организовывать такой сложный процесс этапа? Для меня освобождение стало сюрпризом. Тем более, что я запретил себе надеяться на лучшее. До этого я много раз говорил себе, что такая глупость не может продолжаться вечно, но каждый раз разочаровывался в своих ожиданиях.
Уже в петербургском СИЗО были слухи, что какой-то начальник с кем-то поговорил, и кто-то из арестантов услышал о том, что нас выпустят под залог. Но все оставалось на уровне слухов.
О чем вы подумали, когда узнали, что вам инкриминируют «пиратство»?
Сейчас с ужасом вспоминаю 10 лет, которые висели дамокловым мечом надо мной. Понимал, что, с одной стороны, невозможно осудить невиновного человека. С другой стороны - это Россия, здесь все возможно.
Я читал Солженицына и думал о том, что Глеб Нержин отсидел 10 лет, но остался человеком. Важно пережить это. Солженицын мне помог. Но когда «пиратство» сняли, все воодушевились. «Двушечка» за хулиганство - это уже не так страшно.
ОТСЮДА