Еще о Детгизе 1937 года
В дополнение к предыдущему посту:
Несколько слов о "теории литературы"
Много лет в Детиздате действовала группа вредителей. Из месяца в месяц, из года в год эти люди разваливали работу издательства. Не год и не два они увенчивали лаврами и выдавали за писателей необычайной талантливости грязных проходимцев, если и обладавших талантами, то лишь в областях очень далеких от детской литературы. Не год и не два они закрепляли ответственные редакторские посты за лицами известными прежде всего тем, что они никогда и нигде не написали ни одной заслуживающей внимания самостоятельной строчки, ни как писатели, ни как теоретики и практики работы над художественным словом. Не год и не два они с важностью оракулов судили и рядили о творчестве настоящих художников слова, бесцеремонно ставя им уничтожающие отметки, утверждая, что русской литературы сейчас вообще не существует, а есть только детская литература, и то лишь в той мере, в какой она "сделана" и апробирована ими самими. Они, как опытные дегустаторы, по первой строке, по единой капле оценивали дух и вес целого произведения. Они говорили "не звучит" или "это развязно", или "чувствуется какая-то нарочитость", или "не выходит ритмически", и их приговоры падали могильной плитой на голову ошеломленного автора. А остальной персонал редакции и издательства, взирая на это волхвование глазами кроликов, завороженных удавом и преклоняясь перед их тончайшим чутьем, перед их необычайной интуицией, перед их высокой квалификацией, принимал эти сентенции как синайские заповеди.
Работники издательства не замечали, что настоящие мастера слова один за другим уходят прочь, брезгливо пожимая плечами. Они не видели, как в балансе Детиздата растут горы плоских, скучных, дурного вкуса книг, как калечится непомерными хвалами и безответственным заушением авторский молодняк, как... Они ничего этого не замечали, подменив свои личные взгляды профанов взглядами этой небольшой, но энергичной, а, главное, "высоко-авторитетной" группы. Околдованные ученостью, блеском познаний этой группы, они слепо доверились ей, проморгав, проворонив тот гигантский политический брак, который она плодила.
Но оставим политическую сторону дела до другого раза. Они не заметили, что эта группа создавала вместе с тем и художественный брак, гималаи книг стоящих вне литературы. Сотни тонн испорченной типографской краской бумаги. Почему это так случилось?
"Высокая квалификация" упомянутой выше группы была чистым вымыслом, блефом и уткой. Об этом тоже пора сказать. Не стоит упоминать о том, что ее, в огромном большинстве, составляли люди весьма невысокого культурного уровня, скрывавшие это за уменьем красно болтать о чем угодно, да за будто бы глубокими специальными познаниями. Беда в другом, в том, что и этих познаний тоже не было.
Эти люди, усвоившие ряд звонких терминов воинствующего формализма (того, от которого давно отошли и отреклись сами его создатели), вели себя так, точно в их руках были точнейшие, объективные критерии для определения формальной значимости любого произведения. Любому рассказу или стихотворению они ставили градусник подмышку и выносили диагноз болезни с медицинской точностью.
На деле же они располагали абсолютно сомнительными и спорными представлениями о художественном и нехудожественном, свойственными определенной, крайне узкой литературной школке, ничуть не обязательными ни для одного мало-мальски крепкого писателя или поэта...
Тем не менее дурман не рассеивался, а слабые голоса протестантов упирались в непроницаемую стену слепого преклонения перед "талантливыми" "бесспорно учеными", "тонкими" редакторами. Почему?
Потому только, что литературоведческая грамотность наших работников в целом стоит и по сейчас на довольно низком уровне. Потому, что люди, посвятившие себя большому делу создания детской книги, считают себя в полном праве "не уметь отличить ямб от хорея", или не знать к каким именно литературным школам восходит стиль - не какого-нибудь там Ронсара или Чосера - а того же самого, всем им близкого С. Я. Маршака.
Это надо признать честно, и честно сделать из этого все необходимые выводы. Если наши редактора-художественники еще как то работают над собой в этом смысле и плане, если они (хотя бы некоторые из них) и обладают какой то литературоведческой базой, то и у них это является вопросом личным, фактом из их собственной биографии.
Работники же Детиздата, как коллектив, не заняты повышением своей литературоведческой квалификации. Где у нас какие бы то ни было кружки или семинары по истории и теории литературы, по истории детской книги, по теории стиха или прозы? Где рядовой сотрудник издательства может научиться сознательно подходить к оценке тех книг, которые проходят через его руки? Я думаю - таких мест доселе не было. А бесспорно, что наряду с работой по политическому образованию у нас необходимо должно проводиться и работа по образованию литературоведческому. И мне кажется безусловным, что если бы в нее уже несколько лет назад была втянута значительная часть работников Детиздата, то в "Костре" не могла бы появиться такая (вне зависимости от политического лица ее автора) бездарная и нелепая вещь как "Фред и его родина"; то сквозь издательство не прошли бы кое как смазанные усилиями редакторов недетские, скверные при всех условиях и со всех сторон книжки вроде книжки вредителя Безбородова, творений шпиона Спиридонова.
Товарищи сотрудники и администраторы Детиздата! Пора бы нам заняться работой над собой в этом плане, пора возобновить те лекции по истории литературы, которые были начаты в прошлом году, дабы в будущем не быть вынужденными открыв рот внимать всякой галиматье, которую несут люди разных степеней и величия, но одинаковой бесцеремонности.
Производственное невежество работника - лучший подарок врагу, ищущему лазеек и путей для своей вредительской работы.
Л. Успенский
(стенная Газета Лендетиздата "За детскую книгу", № 4, 1937)
ОТСЮДА
Лев Васильевич Успенский - ленинградский детский писатель, заведующий отделом журнала "Костер", автор популярных книг для детей "Мифы Древней Греции", "Слово о словах". В 60-е годы возглавлял секцию научно-художественной и научно-фантастической литературы Ленинградского отделения Союза Писателей СССР. В 1970 году награждён орденом Трудового Красного Знамени.
Комментарий Л.К.Чуковской:
Осенью 1937 года редакция, вошедшая в историю литературы, как "ленинградская редакция, руководимая С.Маршаком", была ошельмована, обвинена во вредительстве, разогнана.
Писатели, вовлеченные в работу над книгами для детей "вредительской группой" Маршака, погибали и ранее 37 года и позднее: так, например, Раиса Родионовна Васильева была арестована сразу после убийства Кирова, в 35 году, и расстреляна в лагере - в 38-м, а Даниил Хармс арестован и погиб в заключении в 42-м, во время блокады; но основной погром производился осенью 37-го: аресты, следствия, казни. И публичное шельмование на собраниях и в прессе.
К октябрю 37 года были уже арестованы, убиты или ожидали гибели в тюрьмах и лагерях многие из окружавших редакцию литераторов: Н.Заболоцкий, Г.Белых, С.Безбородов, М.Бронштейн, Тэки Одулок (Спиридонов), Н.Константинов (Боголюбов), арестованы были и работники "книжной" редакции: А. Любарская, Т.Габбе, К.Шавров, М.Майслер и главный редактор журналов "Еж" и "Чиж" поэт Н.Олейников. Со дня на день ожидался арест главы "вредительской группы" С.Я.Маршака. О том, почему не арестованы, а всего лишь уволены двое из редакторов - З.Задунайская и Л.Чуковская - открыто спрашивали на писательских и внутрииздательских собраниях провокаторы и стукачи... 4 октября 1937 года в Издательстве вышел специальный номер стенной газеты "За детскую книгу", весь посвященный многолетнему вредительству маршаковской группы. Организовал, составил и выпустил этот номер Г.Мишкевич...
Узнав, что в коридоре издательства висит особый номер газеты, посвященный нам, я пошла прочитать его. Лифтерша отказалась поднять меня в лифте. Ни один человек в издательстве, где я работала около одиннадцати лет, со мной не поздоровался. Не успела я прочитать газету до середины, как ко мне подошел пожарный и сказал: "Директор велел, чтобы вы немедленно покинули помещение".
Я покинула, не дочитав. Но одна машинистка, проработавшая с нами одиннадцать лет и любившая нас, ночью, тайком, перепечатала эту стенную газету, всю, статью за статьей, и подарила мне текст. (Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т.2 с. 689-691, Москва, "Согласие", 1997)
Несколько слов о "теории литературы"
Много лет в Детиздате действовала группа вредителей. Из месяца в месяц, из года в год эти люди разваливали работу издательства. Не год и не два они увенчивали лаврами и выдавали за писателей необычайной талантливости грязных проходимцев, если и обладавших талантами, то лишь в областях очень далеких от детской литературы. Не год и не два они закрепляли ответственные редакторские посты за лицами известными прежде всего тем, что они никогда и нигде не написали ни одной заслуживающей внимания самостоятельной строчки, ни как писатели, ни как теоретики и практики работы над художественным словом. Не год и не два они с важностью оракулов судили и рядили о творчестве настоящих художников слова, бесцеремонно ставя им уничтожающие отметки, утверждая, что русской литературы сейчас вообще не существует, а есть только детская литература, и то лишь в той мере, в какой она "сделана" и апробирована ими самими. Они, как опытные дегустаторы, по первой строке, по единой капле оценивали дух и вес целого произведения. Они говорили "не звучит" или "это развязно", или "чувствуется какая-то нарочитость", или "не выходит ритмически", и их приговоры падали могильной плитой на голову ошеломленного автора. А остальной персонал редакции и издательства, взирая на это волхвование глазами кроликов, завороженных удавом и преклоняясь перед их тончайшим чутьем, перед их необычайной интуицией, перед их высокой квалификацией, принимал эти сентенции как синайские заповеди.
Работники издательства не замечали, что настоящие мастера слова один за другим уходят прочь, брезгливо пожимая плечами. Они не видели, как в балансе Детиздата растут горы плоских, скучных, дурного вкуса книг, как калечится непомерными хвалами и безответственным заушением авторский молодняк, как... Они ничего этого не замечали, подменив свои личные взгляды профанов взглядами этой небольшой, но энергичной, а, главное, "высоко-авторитетной" группы. Околдованные ученостью, блеском познаний этой группы, они слепо доверились ей, проморгав, проворонив тот гигантский политический брак, который она плодила.
Но оставим политическую сторону дела до другого раза. Они не заметили, что эта группа создавала вместе с тем и художественный брак, гималаи книг стоящих вне литературы. Сотни тонн испорченной типографской краской бумаги. Почему это так случилось?
"Высокая квалификация" упомянутой выше группы была чистым вымыслом, блефом и уткой. Об этом тоже пора сказать. Не стоит упоминать о том, что ее, в огромном большинстве, составляли люди весьма невысокого культурного уровня, скрывавшие это за уменьем красно болтать о чем угодно, да за будто бы глубокими специальными познаниями. Беда в другом, в том, что и этих познаний тоже не было.
Эти люди, усвоившие ряд звонких терминов воинствующего формализма (того, от которого давно отошли и отреклись сами его создатели), вели себя так, точно в их руках были точнейшие, объективные критерии для определения формальной значимости любого произведения. Любому рассказу или стихотворению они ставили градусник подмышку и выносили диагноз болезни с медицинской точностью.
На деле же они располагали абсолютно сомнительными и спорными представлениями о художественном и нехудожественном, свойственными определенной, крайне узкой литературной школке, ничуть не обязательными ни для одного мало-мальски крепкого писателя или поэта...
Тем не менее дурман не рассеивался, а слабые голоса протестантов упирались в непроницаемую стену слепого преклонения перед "талантливыми" "бесспорно учеными", "тонкими" редакторами. Почему?
Потому только, что литературоведческая грамотность наших работников в целом стоит и по сейчас на довольно низком уровне. Потому, что люди, посвятившие себя большому делу создания детской книги, считают себя в полном праве "не уметь отличить ямб от хорея", или не знать к каким именно литературным школам восходит стиль - не какого-нибудь там Ронсара или Чосера - а того же самого, всем им близкого С. Я. Маршака.
Это надо признать честно, и честно сделать из этого все необходимые выводы. Если наши редактора-художественники еще как то работают над собой в этом смысле и плане, если они (хотя бы некоторые из них) и обладают какой то литературоведческой базой, то и у них это является вопросом личным, фактом из их собственной биографии.
Работники же Детиздата, как коллектив, не заняты повышением своей литературоведческой квалификации. Где у нас какие бы то ни было кружки или семинары по истории и теории литературы, по истории детской книги, по теории стиха или прозы? Где рядовой сотрудник издательства может научиться сознательно подходить к оценке тех книг, которые проходят через его руки? Я думаю - таких мест доселе не было. А бесспорно, что наряду с работой по политическому образованию у нас необходимо должно проводиться и работа по образованию литературоведческому. И мне кажется безусловным, что если бы в нее уже несколько лет назад была втянута значительная часть работников Детиздата, то в "Костре" не могла бы появиться такая (вне зависимости от политического лица ее автора) бездарная и нелепая вещь как "Фред и его родина"; то сквозь издательство не прошли бы кое как смазанные усилиями редакторов недетские, скверные при всех условиях и со всех сторон книжки вроде книжки вредителя Безбородова, творений шпиона Спиридонова.
Товарищи сотрудники и администраторы Детиздата! Пора бы нам заняться работой над собой в этом плане, пора возобновить те лекции по истории литературы, которые были начаты в прошлом году, дабы в будущем не быть вынужденными открыв рот внимать всякой галиматье, которую несут люди разных степеней и величия, но одинаковой бесцеремонности.
Производственное невежество работника - лучший подарок врагу, ищущему лазеек и путей для своей вредительской работы.
Л. Успенский
(стенная Газета Лендетиздата "За детскую книгу", № 4, 1937)
ОТСЮДА
Лев Васильевич Успенский - ленинградский детский писатель, заведующий отделом журнала "Костер", автор популярных книг для детей "Мифы Древней Греции", "Слово о словах". В 60-е годы возглавлял секцию научно-художественной и научно-фантастической литературы Ленинградского отделения Союза Писателей СССР. В 1970 году награждён орденом Трудового Красного Знамени.
Комментарий Л.К.Чуковской:
Осенью 1937 года редакция, вошедшая в историю литературы, как "ленинградская редакция, руководимая С.Маршаком", была ошельмована, обвинена во вредительстве, разогнана.
Писатели, вовлеченные в работу над книгами для детей "вредительской группой" Маршака, погибали и ранее 37 года и позднее: так, например, Раиса Родионовна Васильева была арестована сразу после убийства Кирова, в 35 году, и расстреляна в лагере - в 38-м, а Даниил Хармс арестован и погиб в заключении в 42-м, во время блокады; но основной погром производился осенью 37-го: аресты, следствия, казни. И публичное шельмование на собраниях и в прессе.
К октябрю 37 года были уже арестованы, убиты или ожидали гибели в тюрьмах и лагерях многие из окружавших редакцию литераторов: Н.Заболоцкий, Г.Белых, С.Безбородов, М.Бронштейн, Тэки Одулок (Спиридонов), Н.Константинов (Боголюбов), арестованы были и работники "книжной" редакции: А. Любарская, Т.Габбе, К.Шавров, М.Майслер и главный редактор журналов "Еж" и "Чиж" поэт Н.Олейников. Со дня на день ожидался арест главы "вредительской группы" С.Я.Маршака. О том, почему не арестованы, а всего лишь уволены двое из редакторов - З.Задунайская и Л.Чуковская - открыто спрашивали на писательских и внутрииздательских собраниях провокаторы и стукачи... 4 октября 1937 года в Издательстве вышел специальный номер стенной газеты "За детскую книгу", весь посвященный многолетнему вредительству маршаковской группы. Организовал, составил и выпустил этот номер Г.Мишкевич...
Узнав, что в коридоре издательства висит особый номер газеты, посвященный нам, я пошла прочитать его. Лифтерша отказалась поднять меня в лифте. Ни один человек в издательстве, где я работала около одиннадцати лет, со мной не поздоровался. Не успела я прочитать газету до середины, как ко мне подошел пожарный и сказал: "Директор велел, чтобы вы немедленно покинули помещение".
Я покинула, не дочитав. Но одна машинистка, проработавшая с нами одиннадцать лет и любившая нас, ночью, тайком, перепечатала эту стенную газету, всю, статью за статьей, и подарила мне текст. (Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т.2 с. 689-691, Москва, "Согласие", 1997)