Никто не дышит сам
(Из повести ОЧЕРЕДНОЙ МЕССИЯ И ЕГО СЫН)
Этот фрагмент мне особенно дорог. Точнее, часть его, где говорится о «ровной радости религии». Имеется в виду религия не как вероисповедание, а как свое собственное, без оглядки на богословие, осознание Запредельного и безграничность самоощущения.
Мера свободы слов - мера обозримости пространства. Когда слова вырываются из окостеневших выражений и стряхивают с себя пыль времени, “незыблимые истины” начинают зыбиться. Мы сидели на земле, у нас перед глазами горел огонь, рядом текла река, наши лица освежал ветер. И вольнодумство, отклокотав в словах, давало ровную радость религии. Нищая, без поучений, без правил, без догм, не имеющая ни скелета, ни оболочки, религия незаметно вдыхалась и выдыхалась, как воздух.
"Никто не дышит сам", - сказал я, и оказалось, что братья Симины и Завьяловы этого не замечали.
"Если бы мы дышали сами, мы бы смогли перестать дышать, когда бы захотели. Но мы можем только задержать дыхание".
Чувство, что в тебе "что-то", - а то и "кто-то" - дышит, очень тревожное, но такое беспокойство рано или поздно переходит в свою противоположность. Ведь пугает не столько гулкость этого чувства, сколько ее объяснения. Выйдя из замешательства, братья Симины и Завьяловы задумали дать название этому "что-то". Они не хотели называть его Богом. Они взялись искать совершенно новое название: не тронутое пастырями прошлого, не затертое, не опошленное, всем понятное, волнующее. Братья Симины и Завьяловы перебрали много слов, но не нашли такого, которое подошло бы всем.
“Говорим, вроде, на одном языке, а он словно не общий”, - пробормотал Петр.
"Откуда ему взяться, "общему языку"?! - поддержал брата Андрей. - “Все понятия теперь висят в воздухе, как пыль, выбитая из перины. Вот другой пример: "родина"! Еще недавно "родина" была самым святым для всех и каждого, а что теперь? Посмотрите, что делается в школах - вот уж где полный семантический бардак. Ребята не знают, кого им слушать. В учебниках одна семантика, у учителей - другая, а ведь есть еще родители, телесериалы, газеты, уличная шпана".
"Семантическое многообразие мешает не всегда, - сказал на это я. - Это смотря как к нему относиться - как к чему-то естественному или как к отклонению от нормы. Общей семантики никогда и не было. Разве когда-то было такое, чтобы все одинаково понимали, что есть "любовь", "справедливость", "добро"?.. "
"Я слышать такие слова больше не могу," - признался Андрей.
А откуда взять другие?
Однажды после схода ко мне обратился Ваня.
"Ты что, и правда думаешь, что ты этот… как его…"
Он запутался в вопросе, так и не выудив из памяти "мессию".
"Да", - подтвердил я.
"Но ты же сидишь все время на Рыбацком пляже и ничего не делаешь", - поддержал брата Яша.
"А что надо, по-твоему, делать?" - спросил я.
Но этого близнецы Завьяловы не знали.
"Так ведь разговоры только ведем…" - пробормотал Яша.
"Так ведь ничего не происходит…" - добавил Ваня.
Происходило же многое. Над Рыбацким пляжем раздавался Голос. Неважно, что в этом мог быть уверенным только я. Мой это был голос, или нет, он освобождал слова, и, выпущенные на волю, они влетали в головы людей, сидевших у костра. И что там только ни вытворяли ожившие слова! Наталкиваясь на перекрытия, принимаемые за связь явлений, они становились крысами, змеями, древоточцами и подтачивали препоны, разделяющие ум и десятое чувство, прокусывали их, растворяли ядом.
Мера свободы слов - мера обозримости пространства. Когда слова вырываются из окостеневших выражений и стряхивают с себя пыль времени, “незыблемые истины” начинают зыбиться. Мы сидели на земле, у нас перед глазами горел огонь, рядом текла река, наши лица освежал ветер. И вольнодумство, отклокотав в словах, давало ровную радость религии. Нищая, без поучений, без правил, без догм, не имеющая ни скелета, ни оболочки, религия незаметно вдыхалась и выдыхалась, как воздух.
Перед тем, как вернуться с заработков обратно в Крыжов, Фомин пришел попрощаться со мной - так он объяснил мне свое появление на Рыбацком пляже. Он предстал передо мной, когда я убирал мусор, оставшийся после последнего схода. Как обычно, бумажки и окурки валялись везде. Собрав граблями несколько кучек, я стал сгребать мусор охапками в мешок.
"Вы всегда берете всякую грязь голыми руками?" - брезгливо спросил Фомин.
Я действительно мог взять в руки все, что угодно.
"Вы это делаете в назидание другим, верно? Это ведь им урок, правда?" - расспрашивал Фомин, не веря, что я убирал Рыбацкий пляж, потому что любил это занятие.
Я понес мешок к костру, который только что разжег Свят. Сам он, завидев следовавшего за мной Фомина, поспешил скрыться. Подбросив в огонь веток из заготовленной на сегодня кучи, я стал сжигать мусор. Фомин, продолжавший наблюдать за моими действиями, спросил:
"Вы еще не разуверились в том, что вы мессия?"
Услышав, что этого не произошло, он стал допытываться дальше.
"А как вы представляете себе мессианство? В Ветхом Завете мессия - помазанник Божий, то есть тот из евреев, кого Бог выбирает перед концом света для спасения народа Израиля, только его. В Новом Завете мессия - сам Иисус Христос, и его миссия - спасти все человечество. Отсюда получается следующее: если кто и придет снова спасать всех нас, то это опять будет Он. Так вот, если исходить из традиционных представлений о мессианстве, то вы не можете быть “мессией”, вы согласны?"
"А зачем исходить из них? Господь теперь решил чаще посылать мессий, поскольку сразу никого не спасти. Суть спасения сразу и не понять."
.........................................
Полный текст:
http://www.religiopolis.org/documents/9591-alla-avilova-povest-ocherednoj-messiya-i-ego-syn-religiopolis-2015.html
Этот фрагмент мне особенно дорог. Точнее, часть его, где говорится о «ровной радости религии». Имеется в виду религия не как вероисповедание, а как свое собственное, без оглядки на богословие, осознание Запредельного и безграничность самоощущения.
Мера свободы слов - мера обозримости пространства. Когда слова вырываются из окостеневших выражений и стряхивают с себя пыль времени, “незыблимые истины” начинают зыбиться. Мы сидели на земле, у нас перед глазами горел огонь, рядом текла река, наши лица освежал ветер. И вольнодумство, отклокотав в словах, давало ровную радость религии. Нищая, без поучений, без правил, без догм, не имеющая ни скелета, ни оболочки, религия незаметно вдыхалась и выдыхалась, как воздух.
"Никто не дышит сам", - сказал я, и оказалось, что братья Симины и Завьяловы этого не замечали.
"Если бы мы дышали сами, мы бы смогли перестать дышать, когда бы захотели. Но мы можем только задержать дыхание".
Чувство, что в тебе "что-то", - а то и "кто-то" - дышит, очень тревожное, но такое беспокойство рано или поздно переходит в свою противоположность. Ведь пугает не столько гулкость этого чувства, сколько ее объяснения. Выйдя из замешательства, братья Симины и Завьяловы задумали дать название этому "что-то". Они не хотели называть его Богом. Они взялись искать совершенно новое название: не тронутое пастырями прошлого, не затертое, не опошленное, всем понятное, волнующее. Братья Симины и Завьяловы перебрали много слов, но не нашли такого, которое подошло бы всем.
“Говорим, вроде, на одном языке, а он словно не общий”, - пробормотал Петр.
"Откуда ему взяться, "общему языку"?! - поддержал брата Андрей. - “Все понятия теперь висят в воздухе, как пыль, выбитая из перины. Вот другой пример: "родина"! Еще недавно "родина" была самым святым для всех и каждого, а что теперь? Посмотрите, что делается в школах - вот уж где полный семантический бардак. Ребята не знают, кого им слушать. В учебниках одна семантика, у учителей - другая, а ведь есть еще родители, телесериалы, газеты, уличная шпана".
"Семантическое многообразие мешает не всегда, - сказал на это я. - Это смотря как к нему относиться - как к чему-то естественному или как к отклонению от нормы. Общей семантики никогда и не было. Разве когда-то было такое, чтобы все одинаково понимали, что есть "любовь", "справедливость", "добро"?.. "
"Я слышать такие слова больше не могу," - признался Андрей.
А откуда взять другие?
Однажды после схода ко мне обратился Ваня.
"Ты что, и правда думаешь, что ты этот… как его…"
Он запутался в вопросе, так и не выудив из памяти "мессию".
"Да", - подтвердил я.
"Но ты же сидишь все время на Рыбацком пляже и ничего не делаешь", - поддержал брата Яша.
"А что надо, по-твоему, делать?" - спросил я.
Но этого близнецы Завьяловы не знали.
"Так ведь разговоры только ведем…" - пробормотал Яша.
"Так ведь ничего не происходит…" - добавил Ваня.
Происходило же многое. Над Рыбацким пляжем раздавался Голос. Неважно, что в этом мог быть уверенным только я. Мой это был голос, или нет, он освобождал слова, и, выпущенные на волю, они влетали в головы людей, сидевших у костра. И что там только ни вытворяли ожившие слова! Наталкиваясь на перекрытия, принимаемые за связь явлений, они становились крысами, змеями, древоточцами и подтачивали препоны, разделяющие ум и десятое чувство, прокусывали их, растворяли ядом.
Мера свободы слов - мера обозримости пространства. Когда слова вырываются из окостеневших выражений и стряхивают с себя пыль времени, “незыблемые истины” начинают зыбиться. Мы сидели на земле, у нас перед глазами горел огонь, рядом текла река, наши лица освежал ветер. И вольнодумство, отклокотав в словах, давало ровную радость религии. Нищая, без поучений, без правил, без догм, не имеющая ни скелета, ни оболочки, религия незаметно вдыхалась и выдыхалась, как воздух.
Перед тем, как вернуться с заработков обратно в Крыжов, Фомин пришел попрощаться со мной - так он объяснил мне свое появление на Рыбацком пляже. Он предстал передо мной, когда я убирал мусор, оставшийся после последнего схода. Как обычно, бумажки и окурки валялись везде. Собрав граблями несколько кучек, я стал сгребать мусор охапками в мешок.
"Вы всегда берете всякую грязь голыми руками?" - брезгливо спросил Фомин.
Я действительно мог взять в руки все, что угодно.
"Вы это делаете в назидание другим, верно? Это ведь им урок, правда?" - расспрашивал Фомин, не веря, что я убирал Рыбацкий пляж, потому что любил это занятие.
Я понес мешок к костру, который только что разжег Свят. Сам он, завидев следовавшего за мной Фомина, поспешил скрыться. Подбросив в огонь веток из заготовленной на сегодня кучи, я стал сжигать мусор. Фомин, продолжавший наблюдать за моими действиями, спросил:
"Вы еще не разуверились в том, что вы мессия?"
Услышав, что этого не произошло, он стал допытываться дальше.
"А как вы представляете себе мессианство? В Ветхом Завете мессия - помазанник Божий, то есть тот из евреев, кого Бог выбирает перед концом света для спасения народа Израиля, только его. В Новом Завете мессия - сам Иисус Христос, и его миссия - спасти все человечество. Отсюда получается следующее: если кто и придет снова спасать всех нас, то это опять будет Он. Так вот, если исходить из традиционных представлений о мессианстве, то вы не можете быть “мессией”, вы согласны?"
"А зачем исходить из них? Господь теперь решил чаще посылать мессий, поскольку сразу никого не спасти. Суть спасения сразу и не понять."
.........................................
Полный текст:
http://www.religiopolis.org/documents/9591-alla-avilova-povest-ocherednoj-messiya-i-ego-syn-religiopolis-2015.html