Украинская мова vs русский язык: противостояние продолжается. Ч.2
Начало Украинская мова vsрусский язык: противостояние продолжается. Ч.2. Юлия Мельникова © 2. А потом все эти распри вдруг оказались ненужными, потому что Украина досталась большевикам. Советская власть решила удержать Украину странным, но, как выяснилось впоследствии, весьма действенным способом - публичной демонстрацией «украинскости» нового режима. Курс на повсеместное внедрение украинского языка оказался такой же обманкой, как и провозглашенный НЭП. Дать иллюзию свободы, уверить, будто все это - всерьез и надолго, а потом резко поменять политику, уничтожая обманутых.
Украинизация была объявлена в 1925 году. По иронии судьбы, осуществить ее выпало
Лазарю Моисеевичу Кагановичу, сыну бедного сапожника из местечка Кабаны под Киевом. Его предшественник на посту главы большевиков республики - немец Эммануил Квиринг украинского языка не знал, был пламенным интернационалистом, поэтому отнесся к «украинизации» недостаточно старательно. Очень быстро, на протяжении всего нескольких месяцев, весь госаппарат УССР, армия, школа, пресса заговорили на родном языке. Лазарь Моисеевич даже осудил «русских националистов», саботирующих украинизацию, и призвал строго карать все проявления великодержавности. Как и все общество, партия разделилась на сторонников и противников украинизации, писал в своей докладной записке некий С. Семковский (июнь 1926 г.). Размышляя над методами и последствиями политики активной украинизации, Семковский признавал необходимость ограничить украинизации определенными рамками. Но где эти рамки - никто не знал. Любопытно так же письмо Н.И Бухарину конца 1926 года от А. Дятлова из Киева. Главное - «устранить всякий принудительный характер украинизации, исходящий сверху». Все должно делаться на добровольной основе, хотя неизбежно «процесс вызревания социализма… ведет, если хотите сказать, то к „русификации“…»
В целом до конца 1920-х гг. украинизацию позитивно оценивали и в западноукраинском обществе, и в украинской эмиграции. Она воспринималась частичным осуществлением национальных устремлений. Как отмечало львовское «Діло», украинизация свидетельствует о силе украинского национального движения: «…осуществление наших национальных идеалов реализуется хотя и медленным, но уверенным шагом». О несомненном пропагандистском успехе украинизации свидетельствует увеличение желающих выехать в УССР из Западной Украины, находящейся в составе Польши. Надо отметить, что, радушно приняв галицких деятелей культуры, создав им отличные условия, помогая в издании книг, советская власть затем репрессировала их, обвинив в сотрудничестве с дефензивой (польской разведкой). Решительно негативно оценивали украинизацию лишь консервативные круги. Например, идеолог украинского монархизма В. Липинский видел суть украинизации в стремлении большевиков навязать под прикрытием поддержки языка свои «московско-интернациональные политические устремления». И оказался прав.
Яркий мир НЭПа, надежды на постепенное «перерождение» большевиков заслонили страшные предчувствия. В идеологическом плане 1920-е годы на Советской Украине - да и по всему СССР - отличались плюрализмом. Существовали различные научные школы и направления, возникли многочисленные художественные объединения и союзы, кружки и студии. Центром украинизации стал Харьков, а не Киев, низведенный до областного центра. Харьков даже рассматривался в качестве третьей, альтернативной столицы СССР! В те годы беспечная интеллигенция не только искала новые приемы творческого самовыражения, но и активно обсуждала актуальные проблемы общественно-политической жизни. В стране часто проходили дискуссии, диспуты, споры, которые широко освещались прессой. Изначально они были сугубо литературными, однако вскоре в значительной степени политизировались: обсуждавшиеся в обществе проблемы часто выходили за границы литературы, искусства и языкознания.
Особую активность в дискуссиях 1920-х проявил молодой литератор Микола Хвылевой (псевдоним Н.Г. Фитилева, 1893-1933). Русский по происхождению (отец - обедневший дворянин), из семьи учителей (пролетарскую родословную припишет позже), он родился в Тростянце на Сумщине. Жил в имении Зубовка, исключался из гимназии «за политику», вынужден был работать на заводах Донбасса и Таганрога. Пройдя фронты первой мировой войны, Фитилев присоединился к большевикам, выбрал себе псевдоним Микола Хвылевой и стал украинским писателем. Метаморфоза ничуть не удивительная: мы помним россиянку Марию Вилинскую - Марка Вовчка, поляка Липинского- идеолога украинского национализма, еврея Жаботинского- сотрудника «Украинского вестника» Грушевского и т.п. В 1920-е гг., поработав в ЧК, Хвылевой выпускает книгу за книгой, претворяет в жизнь политику «украинизации», в памфлетах выступает против русификационного и почвенническо-"просвитянского" векторов развития украинской советской культуры под лозунгами «Прочь от Москвы!», «Украина или Малороссия?», «Ориентация на психологическую Европу». «Перед нами стоит такой вопрос: на какую из мировых литератур взять курс? Во всяком случае, не на русскую. От русской литературы, от ее стихии украинская поэзия должна бежать как можно быстрее. Дело в том, что русская литература тяготеет над нами веками как хозяин положения, приучивший психику к рабскому подражанию» - вопрошает он. Выдвинутый Хвылевым лозунг «Геть від Москви!» получил широкий резонанс, послужив основанием для обвинения в национализме. Сторонники Хвылевого отвергали упреки в политическом подтексте лозунга и недооценке достижений русской культуры. По их мнению, речь шла об опасности некритического копирования культурных достижений других народов и о необходимости проявлять в творчестве национальные черты, темы и мотивы. Антироссийский смысл сохраняется здесь лишь в случае, когда этот лозунг вырван из контекста. Да и исток этого хлесткого слогана - русский: бежать подальше от Москвы призывал Чацкий в классической поэме Грибоедова «Горе от ума». При прочтении же лозунга в общем контексте мировоззрения Хвылевого предстает иная картина. Для Хвылевого существует две России и две Европы. В обоих случаях одна ипостась его отталкивает, вторая же вызывает благоговение. «Москва сьогодні є центр всесоюзного міщанства… І от сьогодні він затоскував за сухарєвською купчихою, за тройкою з «бубенцями» і, головне... за Спасителем. Він знов почав богоискательствовать». В многовековой российской традиции ему по душе революционные радикалы, способные поднять Россию на дыбы и безжалостно вышибить из нее мещанско-мессианский дух.
Что же до традиции европейской, то и здесь Хвылевой выбирает лишь то, что соответствует идее мировой революции: «Що ж таке Європа? Це не та Європа, що її Шпенглер оголосив «на закаті», не та, що гниє, до якої вся наша ненависть. Це - Європа грандіозної цивілізації…» В будущем роль двигателя прогресса Хвылевой видел не в «загнивающей» Европе, а в пробуждающейся» Азии: «Азіатський ренесанс визначається не тільки відродженням класичної освіченості, але й відродженням сильної й цільної людини, відродженням нового типу відважних конкістадорів, що за ними тоскує й європейське суспільство...» Надеется на то, что особую роль в мире будет играть Украина: «Але при чому ж тут Україна? А при тому, що азіатське відродження тісно зв'язане з більшовизмом, і при тому, що духовна культура більшовизму може яскраво виявитись тільки в молодих радянських республіках... і в першу чергу під блакитним небом південно-східної республіки комун, яка завжди була ареною горожанських сутичок і яка виховала в своїх буйних степах тип революційного конкістадора...» Неудивительно, что после таких заявлений перспективного украинского писателя реакция советского общества на украинизацию оказалась неоднозначной. Некоторые увидели в этих цитатах «ползучую реставрацию петлюровщины, умело замаскированную под развитие украинского языка».
В архивах содержатся любопытные документы, свидетельствующие: на почве украинизации нередко вспыхивали межнациональные конфликты, а идеология «пролетарского братства народов» приживалась плохо. Характерный донос середины 1920-х: в Николаеве заместитель главного бухгалтера завода «Марти» Новиков (беспартийный) заявил: «Украинский язык - собачий язык, и учить я его не буду. Пошлите лучше меня в Великороссию». Один из множества скандальных фактов приведен в монографии А.С. Рублева и Ю.А. Черченко: директор Украинского института лингвистического просвещения в Киеве И.М Сияк (галичанин по происхождению) запрещал говорить в институте на русском языке. Над студентом Ивановым, продолжавшим говорить по-русски, по инициативе директора был проведен общественно-показательный суд, после чего студента исключили из института. Решение Сияка поддержали многие, заявив, что раз студент-лингвист не в состоянии выучить родственный язык, значит, он профессионально непригоден. Еще пример: в 1927 году профессура Киевского художественного института выступила против приглашения на работу преподавателей из числа русских художников. При этом следует учитывать, что привлечение украинскими властями к сотрудничеству галицийской интеллигенции, в свою очередь, не вызывало восторга у интеллигенции русскоязычной. Рублев и Черченко подчеркивают, что антагонизм между приезжей и местной интеллигенцией существовал на всем протяжении 1920-х гг. Например, после переезда в Харьков М.М Лозинский вспоминал: «Мое несчастье в том, что я - галичанин. Тут галичан никто не любит. Старшая русская публика относится к ним враждебно как к большевистскому орудию украинизации (вечные разговоры о „галицийской мове“). Старшие местные украинцы относятся еще хуже, считая галичан предателями и большевистскими наймитами…»
Замыслы культурного воздействия украинизаторов русскоязычная публика упорно игнорировала. Причина - в невысоком художественном уровне советской украинской литературы, в скуке газетных штампов, официозе кинолент. «Газеты русские из Москвы разворачиваются читать нарасхват, а украинское „Радянське село“ лежит рядом, никто не берет». «Какие имеются книги на русском языке - нарасхват разбирают, а от украинских отбегают…» - сообщают корреспонденты. Примечательны и воспоминания современников. Партийный деятель 1920-х И. Майстренко, по роду службы вынужденный заниматься практическим проведением украинизации, оценивая потом сложившуюся ситуацию, отмечал «русифицированность» Харькова, Донбасса, Днепропетровска, Одессы, их нежелание украинизироваться. «Харьковская улица все еще говорила на русском языке», - писал Майстренко Показательно, что хотя сын мемуариста учился в Донбассе в украинской школе, но «на улице и дома говорил на русском языке». В то же время «старинные украинские города быстро дерусифицировались». В качестве примера Майстренко приводил Полтаву, где к концу 1920-х «на улицах господствовал украинский язык». В этих условиях большевистское руководство вынуждено было лавировать, то упрекая чиновников в «великодержавном шовинизме», то наказывая «буржуазных националистов».
Колебания «верхов» создавали впечатление, что украинизация - явление временное, а национальные устремления деятелей вроде Хвылевого были для центрального руководства потенциально опасны, вынуждая принимать решительные меры против «темной стороны украинизации». В конечном итоге партийное руководство нацелилось на искоренение инакомыслия в национальной сфере. Немало конфликтов происходило из-за повальной - и не всегда продуманной украинизации делопроизводства. Вывески, объявления, различные директивы, указы и распоряжения на украинском языке, с обилием аббревиатур и казенного «новояза» пугали и путали. Я до сих пор не знаю, как расшифровать аббревиатуру СМРiхел, приведенную Михаилом Булгаковым. Может, подскажете? Аббревиатуры в 1920-е годы стали бедствием почти всеобщим, затрудняя повседневную жизнь. Естественные и удобные в семитских языках (особое распространение они получили в иврите), аббревиатуры губили неприспособленные к ним славянские языки, но насаждались сверху не взирая ни на что.
Минусы украинизации не ограничились внедрением аббревиатур. Ведь украинизация затронула не только УССР, но и нескольких регионов России, прилегающих к Украине - Кубань, часть Черноземья. В приказном порядке, ссылаясь на проживание в сопредельных областях этнических украинцев, создавались для них школы, газеты, клубы, дублировалась документация. Попытки насильственного «возвращения к корням» отторгались самими людьми. Например, в Острогожске (ныне Воронежская область России) пытались выпускать приложение к газете - «Украинский куток», чтобы затем распространить эту практику на другие издания центральных областей. Но «Украинский куток» заглох из-за отсутствия корреспондентов, свободно владеющих этим языком: в лучшем случае материалы присылались на диком суржике. Летом 1925 года Голубятников, работник Курского Губоно (губернский отдел народного образования) услышал от инспектора Яньшина: чего ты хочешь по всей Курской губернии Хохляндию разводить?! Причиной конфликта стало требование «верхов» в спешном порядке организовать культурно-просветительскую работу на украинском языке. Разбираться вызвали инспектора из отела национальностей ВЦИК товарища Моравского, и в отчете он написал, что политика украинизации обречена на провал, в лучшем случае она займет лет 30-40, потому что вместо добровольного порыва помочь национальным меньшинствам развивать свою культуру произошло некое бюрократическое извращение. Часто, чтобы избавиться от назойливых приказов «верхов», ссылались на ассимиляцию. Из Саратова и Царицына (Волгоград) на запрос об украинизации получили такой отчет: «Специальной работы среди украинского населения в настоящее время не ведется потому, что украинское население украинского языка не понимает». Не понимает - и вопрос снят. Аналогичные случаи происходили на юге России, где украинизация позорно провалилась, была официально осуждена, а ее инициаторы репрессированы.
Жизнь нередко опережала развитие украинского языка, заставляя «изобретать» недостающие слова на ходу, не задумываясь ни об их благозвучии, ни о последствиях. Усугубила положение реформа орфографии, к коей большевики имели прямо-таки маниакальное пристрастие. С украинской мовой обошлись тоже бесцеремонно. 23 июля 1925 г. при Наркомате образования была создана Государственная комиссия для разработки правил правописания украинского языка. Как указывает известный ученый, автор монографии “Українська мова в першій половині двадцятого століття (1900-1941). Стан і статус” Юрий Шевелев, решения конференции стали компромиссом между учеными советской и несоветской Украины. За основу было взято правописание 1921 года под редакцией А.Крымского и И.Огиенко. Более популярное «харьковское правописание» было отвергнуто. Вопреки мифам о засилье в этой комиссии галичан, из 60 участников лишь трое представляли Западную Украину. И, тем не менее, компромисс оказался искусственным. Харьковский профессор Владимир Цыбулькин утверждает, что окончание "украинизации" в 1933 г. было воспринято большей частью харьковчан с облегчением, а расстрелы и аресты "национал-уклонистов" поддержаны. И только украинская политэмиграция двадцатых-сороковых осталась верна «харьковскому правописанию», не согласившись с решениями комиссии…
А еще через несколько лет украинское языкознание было уничтожено. Сначала был процесс по делу «Спілки визволення України». Из 45 подсудимых 29 были работники АН УССР. Выдающегося ученого и писателя академика Сергея Ефремова обвинили, в частности, во вредительстве на «языковом фронте». Был разгромлен Институт украинского научного языка, только двое (!) научных сотрудников избежали ареста. Всех академиков-галичан исключили из АН. Журнал “Мовознавство” («Языкознание») стал рупором борьбы с “мовознавцями”. Ученых обвиняли, что они выносят “фашистско-интервенционистские планы”, готовят отторжение УССР. Начиналась эра Павла Постышева, назначенного первым секретарем Харьковского обкома партии и вторым секретарем ЦК. С ним на Украину приехал бывший глава ГПУ Балицкий, несколько тысяч «чекистов» и партаппаратчиков. По словам Постышева, главной опасностью для социалистического строительства является «местный национализм». Противоречивость украинизации выражалась еще и в том, что поддержка языка сопровождалась преследованием всего не укладывающегося в прокрустово ложе советской Украины.
Вокруг украинизации в СССР середины 1920-х налипло немало стереотипов. Главным стало то, что данная политика - при всей ее непоследовательности и перегибах - подняло украинский язык на более высокий уровень. Из полузапрещенного, объявленного диалектом, украинский язык превратился в один из официальных языков, на котором было все - от спичечной этикетки до огромных романов и фильмов. В современной Украине 1920-е годы называют расстрелянным Возрождением, периодом небывалого роста национальной культуры, а самоубийство (или убийство) Миколы Хвылевого майским днем 1933 стало трагическим итогом украинизации.
В начале 30-х гг. Сталин радикально изменил официальные партийные оценки в отношении русского шовинизма и т.н. «украинского национализма». Переход готовился заранее. Еще в 1926 г. в письме Кагановичу он уже высказывал опасения, что «украинизация может приобрести характер борьбы против Москвы вообще, против русских вообще, против русской культуры и ее наивысшего достижения - ленинизма». В сентябре 1932 г., опять же в письме Кагановичу, Сталин фактически квалифицировал сопротивление украинцев коллективизации и непомерным хлебозаготовкам как петлюровщину. Чтобы исключить любые риски, связанные с существованием государственности Украины, Сталин покончил с поддержкой курса на «украинизацию» для украинцев - и сделал ставку на своего естественного союзника в деле централизации - на русский шовинизм, который в новых условиях, даже по оценке партийных документов предшествующего десятилетия, работал в основном под маской «интернационализма». После создания этого неформального тандема националистическим, хотя, как помните, еще в середине 1920-х проявления русского национализма считались идеологическими преступлениями…
От российской самодержавной практики новая «советская» русификация отличалась тем, что существование украинского народа и украинского языка на территории Украины никто впрямую не отрицал. Здесь это было бы просто абсурдно, хотя на территории России русификаторы без обиняков переписали украинцев в русские, а многим даже и фамилии изменили на русские, автоматически, не спрашивая согласия, а просто выдавая паспорта с новой фамилией. Однако в самой Украине они добились, чтобы украинский язык и фактически, и формально был вновь поставлен в неравное положение с русским языком. При этом украинский язык и культура были фактически классифицированы как второсортные и, что самое страшное, как бесперспективные. Методы реализации этой политики, зачастую даже в деталях, были теми же, что и при бывшей российской самодержавной империи. Это - русификация национальной элиты, поощрение шовинистических сил и настроений (под лозунгом «интернационализма», который сменил лозунг «общерусскости»), усиленная антиукраинская миграционная политика, усиленное продвижение русского языка и русской культуры. В 1932-1933 гг., ликвидируя «украинизацию», Сталин и его подручные на долгое время поставили жирный крест на перспективе «украинизации» городов Украины, несмотря на то, что в конце тридцатых годов украинцы составляли уже 58% от общего городского населения своей республики.
После Великой Отечественной войны украинские города и райцентры приняли удар мощнейшей миграционной волны из России, которая может сравниваться с античным переселением народов. Миллионы украинцев были уничтожены голодом в ходе геноцида 1932-1933 гг., сотни тысяч были репрессированы и высланы, миллионы были уничтожены во время Великой отечественной войны, миллионы затем были отправлены из Украины по всему Союзу по распределению ВУЗов и техникумов, по комсомольским путевкам и призывам, на казахстанскую целину. Но при этом численность русских в Украине в послевоенный период увеличилась более чем в четыре раза - на 8,5 миллионов человек, достигла 11,36 млн. жителей. Это означало, что в последующие десятилетия УССР будет двуязычной республикой, позиции украинского языка в которой неуклонно падают.
Но было в это время и два позитивных процесса в общественной жизни, которые создавали предпосылки для изменения ситуации в будущем в лучшую сторону при определенных условиях. Определенный период в крупных городах Западной Украины в дополнение к активному миграционному заселению русскими существовали ограничения на поселение украинцев. Но после их снятия эти города полностью «украинизировались» сами собой, сохранив для Украины небольшие острова национальной городской жизни . Например, Львов…
В 1950-70-е годы наблюдается постепенное сужение сферы применения украинского языка, оно незаметно, без скандальных социальных потрясений, напрочь снимало проблему украинского национализма. Для этого всего лишь нужно было, чтобы население Украины перестало пользоваться украинским языком. Всё незаметно решалось как бы само собой. И хотя в советские времена книги на украинском языке издавались, это была главным образом либо несовременная дореволюционная классика, либо литература “социалистического реализма”. Год за годом мелел источник украинского литературного и обиходного языка. На нём всё реже говорили, всё меньше писали и издавали, всё хуже думали. Урбанизация, пришедшаяся на годы советской власти, растворила украиноязычную сельскую культуру в культуре русскоязычного города.