Irene Graham, Shanghai (1988)
Мое детство и юность прошли в Шанхае, и для меня этот город навсегда остался родным и близким. Там я училась, там вышла замуж и там же отсидела 19 месяцев в японском концлагере. Я читаю все, что о нем пишут, и мысленно сравниваю Шанхай сегодняшний с тем городом, который сохранила моя память, мое сердце.
- Жить в Шанхае невозможно, - признается молодой китаец в золотых очках и модной замшевой курточке от Армани, мой попутчик в поезде Амой-Шанхай. - Слишком много людей, двенадцать миллионов! И знаете что? Шанхай все еще остается левым городом... Нин-хао! («До свидания».)
Такси. Шофер ругает на чем свет велосипедистов и прохожих, идущих по проезжей части, - на тротуаре не протолкнешься. Это не только признак ослабления политической напряженности. Недостаток места указывает на недостаток жилья: на каждого жителя столицы приходится три квадратных метра жилой площади.
С шести часов утра толпы осаждают магазины и автобусы. В Шанхае не ходят, а бегают, - что странно при такой тесносте. И город неудержимо растет. Воздвигаются новые, суперсовременные здания, роскошные отели. Шанхай сегодня, как никогда в своей тысячелетней истории, - гремящий, скрежещущий, дымный гранитный исполин, «Тай-Ли-Чи», то есть Большой город, самый крупный в Китае и один из величайших в мире.
В Шанхае восемь тысяч фабрик - от лачуг, где женщины склеивают бумажные мешки, до сталелитейных гигантов. Шанхай поставляет радиоприемники марки «Весенний гром» и швейные машины «Летающий юноша», мыло «Белая кошечка» и леденцы «Белый кролик», здесь производятся автобусы «Золотой слон» и электрические батареи «Белый слон», автомобили, лифты, сапожная вакса и многое другое. На желтых волнах реки Вампу - правого притока Янцзы - качается флотилия паромов, нефтеналивных судов, баржей, моторных катеров, вооруженных ракетами канонерок и вековечных джонок. Я останавливаюсь поглазеть на порт, где грузят чай, идущий в Касабланку, и шелка для Лондона. Японский пароход привез подержанные автомобильные покрышки для резиновой фабрики.
Немного севернее, в Хонкью, старом городе, который существовал до появления в начале прошлого века «больших носов» то есть иностранцев, вас затягивает путаница узких, кривых переулков. Водокачка заменяет чайную, люди приходят сюда за горячей водой. Заплатив юань, можно получить чайничек зеленого чая и усесться за столик. Посетители водокачки потягивают чаек, курят и беседуют.
Весенней ночью набережная Вампу запружена людьми. Торговцы зеленью, разносчики с корзинами фруктов, ларьки со съестным, старушки на спеленутых копытцах, молодые женщины с густо и ярко накрашенными губами, иностранцы всех национальностей фланируют по тротуарам Нанкин-Роуд, где некогда великолепный отель «Катэй» напоминает о былом величии, блеске и роскоши «дальневосточного Парижа». Впрочем, и сегодня иностранные капиталовложения в Шанхае исчисляются внушительной цифрой - 1 миллиард долларов; семнадцать иностранных банков открыли здесь свои конторы.
А куда же делись синие «куртки Мао» и бесформенные синие штаны? Что за прелестницы Азии в пестрых шелковых блузках и шифоновых головных повязочках несутся на велосипедах? Изящные китаянки толпятся перед прилавками, где выставлены духи, косметика, лак для ногтей. У витрины универсального магазина стоят две красотки в кургузых панталончиках и туфельках на длиннейших каблуках. Совсем другой, ошеломляюще-новый и вместе с тем знакомый город.
Где ты, Шанхай? За окном моей нью-йоркской квартиры неумолчно трещат цикады, возвещая о том, что наступила «тай-жень» - Большая жара. Вот так же звенели шанхайские цикады. Летом в Шанхае царила сказочная ярко-алая птица, символизирующая время года. В Джесфилд-парке бушевали розы. Цветут ли они этим летом?
Я помню поздние летние вечера в Шанхае: из духоты жилищ рабочий люд вынес прямо на улицу соломенные циновки и табуретки; все сидят за чаем. Далеко за полночь слышен негромкий гортанный говор, треск раскрываемых бумажных вееров. Азиатская ночь черна и бездыханна. Ни ветерка, ни шороха листьев.
Сутки в Китае делились на 12 часов; каждый «час» -это два часа нашего времени. Три дневных и три ночных часа носили имена животных: крысы, буйвола, тигра, зайца, дракона, змеи, коня, овцы, обезьяны, петуха, собаки и свиньи. Одно время мы жили за городом, на Ханчжоу-Роуд, и всю ночь между домами расхаживал с фонарем сторож. Он бил в колотушку и кричал:
~ Я здесь, воры!
По соседству от нас, между голубыми елями, стоял каменный буддийский монах и рядом с ним каменный конь. Я всегда думала, что когда спускается тьма, лама вскакивает на коня и уносится прочь. В августе, 13-го числа, праздновался День урожая, Чун-Чье-Чи, который совпадает с полнолунием. В домах пекли пшеничные лепешки с начинкой, круглые, посыпанные коричневым сахаром, - олицетворение небесной богини, и всю ночь, не давая нам спать, заглядывал в окна ее узкоглазый лик.
Ходят ли еще по улицам бродячие шанхайские ремесленники? Лудильщик кастрюль нес ящики на коромысле с привязанными на длинных проволоках медными дисками величиной с серебряный доллар, и они мелодично звенели в такт его шагам. Точильщик ножей и ножниц держал раздвоенную металлическую палочку, подобие камертона, издававшего нежный звон. Торговец вениками и корзинами стучал в круглую колотушку. А продавец цветов? Его возглас «О-о! О-о!» был слышен за целый квартал.
Возят ли еще амы (няни) круглощеких, с черными щелочками глаз малышей, величественно восседающих в скрипучих деревянных колясках? И у меня когда-то была ама, топотавшая, словно копытцами, крошечными треугольными туфельками. Утром она звала меня :
- Мисси! Э лай-лай-лай! Иди скорей ко мне!
И заплетала мне тугие «шье-бидзы» - косички.
Ирина Грэм. «Шанхай». Страна и мир, №1, 1988.
The writer Irene Graham, née Irene Vittoria Sartini d’Albe, was born in Genova in 1910. She lost her father at an early age, and her Russian mother moved to China where she had relatives in Harbin and Shanghai. In the mid-1930s Irene married the American engineer Thomas C. Graham. He was interned in 1942 by the Japanese, and in January 1944 Irene joined her husband in the Chapei internment camp until its liberation August 1945. In 1947 the couple moved to the USA, where in 1949 Thomas C. Graham died. Irene Graham changed multiple jobs and eventually stayed with the Tolstoy Foundation. She was a prolific journalist and collaborated with several Russian language newspapers in the United States. She wrote under various pseudonyms (Andrea D’Albe, Leslie Kay, Fru-Fru, and others). She was a close friend of the experimental composer Arthur Lourié and collaborated with him on an opera libretto.