Валерия Гай Германика: "Qui voyage beaucoup…" (текст из журнала "Медведь")
Qui voyage beaucoup…
Тебе пора ослепнуть и перестать писать, и целовать страницы, и плакать, и страдать. Хотеть земного счастья и вечно ждать весны, теперь июнь, расслабься, и перейдем на вы.
Чернеют ночью губы, я прячусь под помадой, мне грустно, скучно, грубо. Мне ничего не надо! Мне снится мой цветок, забвение и праздность, тоска во сне, любовь, отсутствие, опасность… И только выйти в поле, вдыхать эфиры сна, сто тысяч пьяных маков, смертельная волна. Все сон. И в этом сне уходит мое чувство, я в ядерной зиме, в предчувствии предчувствий. Уходит апокалипсис, уходит вечный вой, уходит непременный, заплаканный, чужой! Все остается с вами, порядок жизни тот же, я, с пьяными глазами, читаю ваше сложно. И даже ваша кошка - предательство в стене. Моя собака, фас! Схвати его за горло! Тащи его назад и сделай ему больно! Учи его страдать, убей его, сожри! Мети своим хвостом июньские дожди. Ведь ваша кошка может стать закуской - моей собаке. А может стать партнершей. И в этом тоже маки. И даже чем-то больше.
Мак в виде опиума убивал медленно и давал забвение. Как только его стали варить в растворителе и добавлять ангидрид - превращать в героин, он стал убивать быстро и брутально. И никакого забвения. Забыть с помощью мака можно любовь, но никогда не забыть любовь к маку. Даже с помощью любви. У него чёрная пыльца, и в комках цветочной пыльцы, что продают пасечники, чётко видна сперма мака - угольно-чёрная. Мак не пахнет. Некоторые считают его обманным цветком. Фальшивка. Мишура. Он мне сегодня снился. Мой собеседник мак. Зацветал у меня на руке. Расцветал внутри меня, выгоняя из дома души любовь.
Он гулял с моей собакой, как будто забыл кошку в кармане. С видом седого мудрого Акеллы. Сливающаяся с дождем призрачная собака цвета бледной слоновой кости, серебро в волосах, в чужом городе последний снег. Как осиновый кол. Серебряная пуля в моей голове.
Описать женщину. Любовь. Страсть. Отчаяние. Увидеть женщину, столкнуться с ней в реальной жизни - разные вещи. Куда-то пропал роман, даже писателей покидает душа. Любовное отчаяние, суть жизни, страсть, в начале распада меньше пятисот страниц, а потом вообще пересталось. Техничная, концептуальная любовь - проза могильных цветов, избавляет от ощущения реальности. Сознание иллюзорной жизни. Зачем мне жизнь? Зачем любовь? Она страшна. Она разрушит меня, я сгорю, ничего не останется от меня. Насмешка. Искусство становится жизнью, а жизнь уходит, куда-то в царство серого ада, не становясь искусством. Описать любовь проще, чем умереть от нее, использовать свою вечность для того, чтобы стать мудрее. Когда ты любишь, ты становишься видимым для бога… Двадцать пятым кадром промелькнуть в его глазах. Холодной стеной остужаю свой лоб.
Я говорю: приходи. Сделаю самое лучшее. В острых буквах любви, замирающая от случая. Я рисовала козла, протыканного крестом, перевела на слова, то что пила с коньяком. Я под столом замирала в позе кариатид, когда ты входил в залу, полную моих крик. Спокойная, прозрачная вечность. Показываю, какие белые пальцы. Быстро думаю: лечь? Или прямо теперь отдаться. Мой алкогольный завтрак - отчаяние и пистолет. Я без тебя буду плакать, я буду плакать сто лет.
Откуда страсть. Одному человеку дается с кровью возможность любить. А другому - ничего. Иногда даже писателю удается всего лишь описать, но не прожить. Рембо пережил, но перестал писать. Рембо писал стихи с 16 до 19 лет, потом не писал, его покинула душа. Но жизни он не боялся. Верлен, стреляющий в Рембо. Я хочу, чтобы в меня стреляли! Я хочу, чтобы меня убивали! Интенсивная жизнь, наполнена кровью. Алая субстанция пожирает все. Хочу, чтобы облака принимали форму моей груди, чтобы ветер гнал и разрывал их, чтобы люди ими любовались. Моя кожа - пергамент, то, что быстро горит. Моя лимфа - абсент. Моя кровь - режущий лед. Моя желчь - индийский ром.
На ресепшне мне передали книгу, длинное письмо в никуда. Я взлетела к солнцу, не опалив крылья. Солнце - самая холодная планета. Чем ближе к ней, тем глубже в раскаленный лед Антарктиды погружается сердце. Я слушала его голос и следила за его паузами. Ходила на свидания во сне, как ночная сомнамбула ходит по краю двадцатиметрового каменного забора. Потом он уходил. Уходил из снов, и вместо него в душе вырастали красные маки. В вечную память о невозможности больше любить на моей руке растет красный хохочущий мак.
А кошку я вам подарила, чтобы замести следы. Я украла ее у Рембо.
Держит за пальцы. У меня ток в позвоночнике. В шелковом платье, мешаю взгляд в бокале. Смотрит. Улыбается. Хочется. Словились на одном канале. Потащил за руку. Через толпу. Привел в подсобку. Ставит на колени. Подносит ко рту. Беру робко. Какой у вас крест! Вы поклонница Толстого? Бывали в Ясной? Я из тех мест… Знавал Александру Львовну. Бывало, яблоньки в цвету, Березки, как невесты. Выходишь утром на росу - Мороз и солнце, День чудесный!
Текст печатается в авторской орфографии и пунктуации.
Опубликовано в журнале "Медведь" №131, июнь 2009
Тебе пора ослепнуть и перестать писать, и целовать страницы, и плакать, и страдать. Хотеть земного счастья и вечно ждать весны, теперь июнь, расслабься, и перейдем на вы.
Чернеют ночью губы, я прячусь под помадой, мне грустно, скучно, грубо. Мне ничего не надо! Мне снится мой цветок, забвение и праздность, тоска во сне, любовь, отсутствие, опасность… И только выйти в поле, вдыхать эфиры сна, сто тысяч пьяных маков, смертельная волна. Все сон. И в этом сне уходит мое чувство, я в ядерной зиме, в предчувствии предчувствий. Уходит апокалипсис, уходит вечный вой, уходит непременный, заплаканный, чужой! Все остается с вами, порядок жизни тот же, я, с пьяными глазами, читаю ваше сложно. И даже ваша кошка - предательство в стене. Моя собака, фас! Схвати его за горло! Тащи его назад и сделай ему больно! Учи его страдать, убей его, сожри! Мети своим хвостом июньские дожди. Ведь ваша кошка может стать закуской - моей собаке. А может стать партнершей. И в этом тоже маки. И даже чем-то больше.
Мак в виде опиума убивал медленно и давал забвение. Как только его стали варить в растворителе и добавлять ангидрид - превращать в героин, он стал убивать быстро и брутально. И никакого забвения. Забыть с помощью мака можно любовь, но никогда не забыть любовь к маку. Даже с помощью любви. У него чёрная пыльца, и в комках цветочной пыльцы, что продают пасечники, чётко видна сперма мака - угольно-чёрная. Мак не пахнет. Некоторые считают его обманным цветком. Фальшивка. Мишура. Он мне сегодня снился. Мой собеседник мак. Зацветал у меня на руке. Расцветал внутри меня, выгоняя из дома души любовь.
Он гулял с моей собакой, как будто забыл кошку в кармане. С видом седого мудрого Акеллы. Сливающаяся с дождем призрачная собака цвета бледной слоновой кости, серебро в волосах, в чужом городе последний снег. Как осиновый кол. Серебряная пуля в моей голове.
Описать женщину. Любовь. Страсть. Отчаяние. Увидеть женщину, столкнуться с ней в реальной жизни - разные вещи. Куда-то пропал роман, даже писателей покидает душа. Любовное отчаяние, суть жизни, страсть, в начале распада меньше пятисот страниц, а потом вообще пересталось. Техничная, концептуальная любовь - проза могильных цветов, избавляет от ощущения реальности. Сознание иллюзорной жизни. Зачем мне жизнь? Зачем любовь? Она страшна. Она разрушит меня, я сгорю, ничего не останется от меня. Насмешка. Искусство становится жизнью, а жизнь уходит, куда-то в царство серого ада, не становясь искусством. Описать любовь проще, чем умереть от нее, использовать свою вечность для того, чтобы стать мудрее. Когда ты любишь, ты становишься видимым для бога… Двадцать пятым кадром промелькнуть в его глазах. Холодной стеной остужаю свой лоб.
Я говорю: приходи. Сделаю самое лучшее. В острых буквах любви, замирающая от случая. Я рисовала козла, протыканного крестом, перевела на слова, то что пила с коньяком. Я под столом замирала в позе кариатид, когда ты входил в залу, полную моих крик. Спокойная, прозрачная вечность. Показываю, какие белые пальцы. Быстро думаю: лечь? Или прямо теперь отдаться. Мой алкогольный завтрак - отчаяние и пистолет. Я без тебя буду плакать, я буду плакать сто лет.
Откуда страсть. Одному человеку дается с кровью возможность любить. А другому - ничего. Иногда даже писателю удается всего лишь описать, но не прожить. Рембо пережил, но перестал писать. Рембо писал стихи с 16 до 19 лет, потом не писал, его покинула душа. Но жизни он не боялся. Верлен, стреляющий в Рембо. Я хочу, чтобы в меня стреляли! Я хочу, чтобы меня убивали! Интенсивная жизнь, наполнена кровью. Алая субстанция пожирает все. Хочу, чтобы облака принимали форму моей груди, чтобы ветер гнал и разрывал их, чтобы люди ими любовались. Моя кожа - пергамент, то, что быстро горит. Моя лимфа - абсент. Моя кровь - режущий лед. Моя желчь - индийский ром.
На ресепшне мне передали книгу, длинное письмо в никуда. Я взлетела к солнцу, не опалив крылья. Солнце - самая холодная планета. Чем ближе к ней, тем глубже в раскаленный лед Антарктиды погружается сердце. Я слушала его голос и следила за его паузами. Ходила на свидания во сне, как ночная сомнамбула ходит по краю двадцатиметрового каменного забора. Потом он уходил. Уходил из снов, и вместо него в душе вырастали красные маки. В вечную память о невозможности больше любить на моей руке растет красный хохочущий мак.
А кошку я вам подарила, чтобы замести следы. Я украла ее у Рембо.
Держит за пальцы. У меня ток в позвоночнике. В шелковом платье, мешаю взгляд в бокале. Смотрит. Улыбается. Хочется. Словились на одном канале. Потащил за руку. Через толпу. Привел в подсобку. Ставит на колени. Подносит ко рту. Беру робко. Какой у вас крест! Вы поклонница Толстого? Бывали в Ясной? Я из тех мест… Знавал Александру Львовну. Бывало, яблоньки в цвету, Березки, как невесты. Выходишь утром на росу - Мороз и солнце, День чудесный!
Текст печатается в авторской орфографии и пунктуации.
Опубликовано в журнале "Медведь" №131, июнь 2009