Расследование Цале
«Цале смотрел на невозмутимое красивое лицо вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Мать несчастного Николая II приняла его холодно, и опытный посол, благодаря своей долгой карьере в искусстве нюансов и замалчиваний, знал, что ее заставили его принять. Чтобы он ни говорил, его аргументы будут выслушаны сурово и даже враждебно. Какая жалость!
Вдовствующая императрица была старой женщиной, обиженной судьбой и окруженной своими идеями, окаменевшими от возраста и несчастий. Цале надеялся, что ему удастся пробить толстую стену ложных убеждений, которые она создала, чтобы защититься от реальности.
Императрица сидела неподвижно. Сейчас она ждала, что посол будет говорить о деле, для которого он попросил аудиенцию.
- Ваше императорское высочество, - начал Цале глухим голосом, - считаю своим долгом представить вам вновь результаты моих расследований, связанных с госпожой Чайковской. С того момента, как принц Вальдемар доверил мне это дело, я собрал внушительное количество доказательств, которые подтверждают, что эта девушка есть никто иная, как ваша внучка, великая княжна Анастасия.
Посол бросил взгляд вправо от Марии Федоровны. Там в стороне сидела великая княгиня Ольга Александровна и занималась шитьем. Она притворялась равнодушной, но ее движения были нервными и плохо согласованными. Она вздрогнула, услышав имя Анастасии, и ее щеки окрасились в розовый цвет. Что касается вдовствующей императрицы, она никак не отреагировала.
- С какой бы стороны я не подходил к этому случаю, все совпадает. Ее воспоминания, хотя и усеченные из-за частичной амнезии, всегда точны. Я знаю, что некоторые обвиняют госпожу Чайковскую в том, что она заимствует эти воспоминания из опубликованных книг о жизни в Царском Селе. Но я утверждаю, что это невозможно. С одной стороны, у госпожи Чайковской никогда не было средств, чтобы собрать такую документацию, как и, впрочем, у эмигрантов, которые ее принимали во время ее пребывания в Берлине. С другой стороны, я сам провел эксперимент. Ее амнезия не дает ей возможности вспомнить о том, что она прочитала меньше недели назад. Наконец, я записал много историй, рассказанных больной, которые никогда не были опубликованы и которые после проверки оказались подлинными.
Я приведу только один пример. Доктор Руднев, который ухаживал за госпожой Чайковской в Берлине, однажды спросил ее, что она делала в день объявления войны. Госпожа Чайковская покраснела и рассмеялась. «Мне стыдно, - сказала она, - я и моя сестра Мария, мы играли, бросая бумажные шарики в прохожих». Доктор Руднев мне потом рассказал, что он был одной из мишеней проказ их высочеств великих княгинь, и об этом он никогда никому не рассказывал.
Цале заметил по легким морщинам, которые оживили еще такое гладкое лицо вдовствующей императрицы, что его пример был плохо подобран. Марии Федоровне не нравилось, что хорошее воспитание ее внучек ставилось под сомнение.
- Я хочу также настоять на физических характеристиках, - продолжил он, не показывая своего разочарования. - Сходство госпожи Чайковской с великой княжной Анастасией подтверждалось множество раз. Если ее лицо изменилось в результате роста и внешних ранений, силуэт и манеры те же самые.
Ее высочество принцесса Швеции Марта спросила меня, смогу ли я организовать встречу с той, которая выдавала себя за дочь царя. Я попросил ее следовать за мной, и принцесса смогла увидеть больную, когда она прощалась со мной со своего балкона. Она воскликнула: «Но это не Татьяна. Это Анастасия». Было видно, что принцесса испытала шок. Я уверен, что она не притворялась взволнованной. Но эти свидетельства, основанные на личных впечатлениях, могут быть оспорены. Я это понимаю, поэтому ограничусь тем, что отмечу, что у больной на левой лопатке есть след от родинки, удаленной хирургическим путем. А у великой княжны Анастасии Николаевны была операция по удалению родинки в том же самом месте до войны 1914 года. Деформация правой стопы, которой страдала великая княжна, также есть у госпожи Чайковской. Таким же образом у последней есть след от шрама на суставе среднего пальца левой руки. Я нашел подробности происшествия с ее высочеством великой княжной. Неловкий лакей прижал ее палец дверью машины.
Цале прервал свою речь, чтобы подождать реакцию императрицы. Мария Федоровна молчала. В установившейся тишине Цале услышал, как тихим голосом шептала Ольга Александровна, не отрывая глаз от шитья:
- Дверью машины прижат был палец у Марии, а не у Анастасии*.
Посол начал находить ситуацию стеснительной. Мать Николая II не двигалась, выпрямив спину и высоко подняв голову, замкнулась в своем молчании. Цале никак не мог узнать, слушала ли она его. У него было впечатление, что он говорил в пустоту. Он знал, что Мария Федоровна была очень сильно огорчена недавней смертью своей сестры Александры, королевы Англии, и вышла из этого испытания ослабленной и усталой, но он говорил о ее внучке! Она единственная, кто выжила в бойне в Екатеринбурге! Как императрица могла оставаться такой безучастной? Отчаявшись, Цале смирился и перешел к последней части своей защитной речи:
- Когда я дошел до этой стадии моего расследования, мне оставалось только прояснить основной пункт. Что случилось с великой княжной Анастасией Николаевной во время трагедии 1918 года? Существовала ли физическая возможность ее появления в Берлине в 1922 году? В моем распоряжении было две группы свидетельств: те, которые дала госпожа Чайковская, к несчастью очень обрывочные, и официальное расследование, проведенное следственным судьей Соколовым для адмирала Колчака. Я сосредоточился над описанием, данным дознавателями армии Колчака, последних моментов жизни его императора Николая II и его семьи в доме Ипатьева в Екатеринбурге.
Мария Федоровна, наконец, показала, что слова Цале до нее доходили. Ее глаза моргали, и посол видел, как сжимаются мышцы ее лица. Цале оказался перед дилеммой, которую он не мог разрешить. Как рассказать матери об убийстве ее сына нейтрально, чтобы избежать любой гневной реакции к себе и делу, которое он защищал.
- Расследование установило, - начал он монотонно,- что поздно вечером 16 июля 1918 царь и все его свита были разбужены стражей. Им приказали подготовиться к новому переезду. Приготовления прошли быстро, в смятении. Когда узники оделись, большевики собрали их в комнате в подвале. Согласно отчетам, их было 11: царь, царица, их пятеро детей, доктор Боткин, горничная Демидова и двое слуг. Судья Соколов тщательно изучил эту комнату. Из этого он сделал следующий вывод: стража Красной Армии под предводительством Юровского ворвались и в упор расстреляли заключенных. Один из, арестованных позже, красноармейцев дал свидетельские показания. После револьверных выстрелов в живых осталась только великая княжна Анастасия. Тогда один солдат ударил ее прикладом.
Императрица побледнела. Одной рукой она сильно сжала свою трость, и Цале мог видеть суставы, побелевшие от напряжения. Среди пятен старости выступала одна дрожащая прожилка. Лицо приняло враждебное выражение. Мария Федоровна холодно, невыразительно и взволновано смотрела на Цале. Внезапно Цале понял. Это была правда. Волков был прав. Императрица не верила в смерть своего сына. Вопреки любым доказательствам, она представляла его живым, чудесно спасенным и живущим в уединении. Цале откашлялся:
- Ваше императорское высочество, я глубоко расстроен, что был вынужден заставить вас пройти это испытание. Но расследование Соколова неопровержимо. К тому же, совпадение его данных с рассказом госпожи Чайковской представляет доказательство, что ее высочество великая княжна Анастасии Николаевны выжила. Вы видите, у госпожи Чайковской на лице, в особенности на челюсти, и на костях черепа, следы травм. Профессор Руднев утверждает, что эти травмы, по всей вероятности, были нанесены прикладом ружья. Госпожа Чайковская вспоминает, что их резко разбудили красноармейцы, потом следовала спешка. Она мне рассказала о входе в подвал дома Ипатьева. Там ее воспоминания теряются. Она вспоминает, что пришла в себя в крестьянской повозке, она была ранена, ее мучила лихорадка. Один из красноармейцев, который занимался перевозкой тел, заметил, что она была жива и спас ее… Ваше императорское высочество, я готов рисковать своей жизнью, своим имуществом, репутацией ради того, что я сейчас буду утверждать. Госпожа Чайковская - это великая княжна Анастасия Николаевна.
Цале замолчал. Его сердце билось. Несмотря на давнюю привычку произносить речи, он чувствовал легкую одышку. Цвет его лица, обычно светлый, стал красным.
- Ваше императорское высочество, я могу добавить только одно. Подумайте о приговоре, который вынесет история вам и вашей семье, если не предпринять ничего, чтобы прояснить это дело.
Мать Николая II все время смотрела на Цале. Она медленно повернулась к Ольге Александровне, которая продолжала вышивать неровно и нервно.
- Моя дочь Ольга, - сказала она тихим и усталым голосом, - моя дочь Ольга утверждает, что эта женщина не моя внучка.
Вдовствующая императрица встала. Аудиенция была закончена.»
«Возвращение Анастасии» Владимир Момот
Вдовствующая императрица была старой женщиной, обиженной судьбой и окруженной своими идеями, окаменевшими от возраста и несчастий. Цале надеялся, что ему удастся пробить толстую стену ложных убеждений, которые она создала, чтобы защититься от реальности.
Императрица сидела неподвижно. Сейчас она ждала, что посол будет говорить о деле, для которого он попросил аудиенцию.
- Ваше императорское высочество, - начал Цале глухим голосом, - считаю своим долгом представить вам вновь результаты моих расследований, связанных с госпожой Чайковской. С того момента, как принц Вальдемар доверил мне это дело, я собрал внушительное количество доказательств, которые подтверждают, что эта девушка есть никто иная, как ваша внучка, великая княжна Анастасия.
Посол бросил взгляд вправо от Марии Федоровны. Там в стороне сидела великая княгиня Ольга Александровна и занималась шитьем. Она притворялась равнодушной, но ее движения были нервными и плохо согласованными. Она вздрогнула, услышав имя Анастасии, и ее щеки окрасились в розовый цвет. Что касается вдовствующей императрицы, она никак не отреагировала.
- С какой бы стороны я не подходил к этому случаю, все совпадает. Ее воспоминания, хотя и усеченные из-за частичной амнезии, всегда точны. Я знаю, что некоторые обвиняют госпожу Чайковскую в том, что она заимствует эти воспоминания из опубликованных книг о жизни в Царском Селе. Но я утверждаю, что это невозможно. С одной стороны, у госпожи Чайковской никогда не было средств, чтобы собрать такую документацию, как и, впрочем, у эмигрантов, которые ее принимали во время ее пребывания в Берлине. С другой стороны, я сам провел эксперимент. Ее амнезия не дает ей возможности вспомнить о том, что она прочитала меньше недели назад. Наконец, я записал много историй, рассказанных больной, которые никогда не были опубликованы и которые после проверки оказались подлинными.
Я приведу только один пример. Доктор Руднев, который ухаживал за госпожой Чайковской в Берлине, однажды спросил ее, что она делала в день объявления войны. Госпожа Чайковская покраснела и рассмеялась. «Мне стыдно, - сказала она, - я и моя сестра Мария, мы играли, бросая бумажные шарики в прохожих». Доктор Руднев мне потом рассказал, что он был одной из мишеней проказ их высочеств великих княгинь, и об этом он никогда никому не рассказывал.
Цале заметил по легким морщинам, которые оживили еще такое гладкое лицо вдовствующей императрицы, что его пример был плохо подобран. Марии Федоровне не нравилось, что хорошее воспитание ее внучек ставилось под сомнение.
- Я хочу также настоять на физических характеристиках, - продолжил он, не показывая своего разочарования. - Сходство госпожи Чайковской с великой княжной Анастасией подтверждалось множество раз. Если ее лицо изменилось в результате роста и внешних ранений, силуэт и манеры те же самые.
Ее высочество принцесса Швеции Марта спросила меня, смогу ли я организовать встречу с той, которая выдавала себя за дочь царя. Я попросил ее следовать за мной, и принцесса смогла увидеть больную, когда она прощалась со мной со своего балкона. Она воскликнула: «Но это не Татьяна. Это Анастасия». Было видно, что принцесса испытала шок. Я уверен, что она не притворялась взволнованной. Но эти свидетельства, основанные на личных впечатлениях, могут быть оспорены. Я это понимаю, поэтому ограничусь тем, что отмечу, что у больной на левой лопатке есть след от родинки, удаленной хирургическим путем. А у великой княжны Анастасии Николаевны была операция по удалению родинки в том же самом месте до войны 1914 года. Деформация правой стопы, которой страдала великая княжна, также есть у госпожи Чайковской. Таким же образом у последней есть след от шрама на суставе среднего пальца левой руки. Я нашел подробности происшествия с ее высочеством великой княжной. Неловкий лакей прижал ее палец дверью машины.
Цале прервал свою речь, чтобы подождать реакцию императрицы. Мария Федоровна молчала. В установившейся тишине Цале услышал, как тихим голосом шептала Ольга Александровна, не отрывая глаз от шитья:
- Дверью машины прижат был палец у Марии, а не у Анастасии*.
Посол начал находить ситуацию стеснительной. Мать Николая II не двигалась, выпрямив спину и высоко подняв голову, замкнулась в своем молчании. Цале никак не мог узнать, слушала ли она его. У него было впечатление, что он говорил в пустоту. Он знал, что Мария Федоровна была очень сильно огорчена недавней смертью своей сестры Александры, королевы Англии, и вышла из этого испытания ослабленной и усталой, но он говорил о ее внучке! Она единственная, кто выжила в бойне в Екатеринбурге! Как императрица могла оставаться такой безучастной? Отчаявшись, Цале смирился и перешел к последней части своей защитной речи:
- Когда я дошел до этой стадии моего расследования, мне оставалось только прояснить основной пункт. Что случилось с великой княжной Анастасией Николаевной во время трагедии 1918 года? Существовала ли физическая возможность ее появления в Берлине в 1922 году? В моем распоряжении было две группы свидетельств: те, которые дала госпожа Чайковская, к несчастью очень обрывочные, и официальное расследование, проведенное следственным судьей Соколовым для адмирала Колчака. Я сосредоточился над описанием, данным дознавателями армии Колчака, последних моментов жизни его императора Николая II и его семьи в доме Ипатьева в Екатеринбурге.
Мария Федоровна, наконец, показала, что слова Цале до нее доходили. Ее глаза моргали, и посол видел, как сжимаются мышцы ее лица. Цале оказался перед дилеммой, которую он не мог разрешить. Как рассказать матери об убийстве ее сына нейтрально, чтобы избежать любой гневной реакции к себе и делу, которое он защищал.
- Расследование установило, - начал он монотонно,- что поздно вечером 16 июля 1918 царь и все его свита были разбужены стражей. Им приказали подготовиться к новому переезду. Приготовления прошли быстро, в смятении. Когда узники оделись, большевики собрали их в комнате в подвале. Согласно отчетам, их было 11: царь, царица, их пятеро детей, доктор Боткин, горничная Демидова и двое слуг. Судья Соколов тщательно изучил эту комнату. Из этого он сделал следующий вывод: стража Красной Армии под предводительством Юровского ворвались и в упор расстреляли заключенных. Один из, арестованных позже, красноармейцев дал свидетельские показания. После револьверных выстрелов в живых осталась только великая княжна Анастасия. Тогда один солдат ударил ее прикладом.
Императрица побледнела. Одной рукой она сильно сжала свою трость, и Цале мог видеть суставы, побелевшие от напряжения. Среди пятен старости выступала одна дрожащая прожилка. Лицо приняло враждебное выражение. Мария Федоровна холодно, невыразительно и взволновано смотрела на Цале. Внезапно Цале понял. Это была правда. Волков был прав. Императрица не верила в смерть своего сына. Вопреки любым доказательствам, она представляла его живым, чудесно спасенным и живущим в уединении. Цале откашлялся:
- Ваше императорское высочество, я глубоко расстроен, что был вынужден заставить вас пройти это испытание. Но расследование Соколова неопровержимо. К тому же, совпадение его данных с рассказом госпожи Чайковской представляет доказательство, что ее высочество великая княжна Анастасии Николаевны выжила. Вы видите, у госпожи Чайковской на лице, в особенности на челюсти, и на костях черепа, следы травм. Профессор Руднев утверждает, что эти травмы, по всей вероятности, были нанесены прикладом ружья. Госпожа Чайковская вспоминает, что их резко разбудили красноармейцы, потом следовала спешка. Она мне рассказала о входе в подвал дома Ипатьева. Там ее воспоминания теряются. Она вспоминает, что пришла в себя в крестьянской повозке, она была ранена, ее мучила лихорадка. Один из красноармейцев, который занимался перевозкой тел, заметил, что она была жива и спас ее… Ваше императорское высочество, я готов рисковать своей жизнью, своим имуществом, репутацией ради того, что я сейчас буду утверждать. Госпожа Чайковская - это великая княжна Анастасия Николаевна.
Цале замолчал. Его сердце билось. Несмотря на давнюю привычку произносить речи, он чувствовал легкую одышку. Цвет его лица, обычно светлый, стал красным.
- Ваше императорское высочество, я могу добавить только одно. Подумайте о приговоре, который вынесет история вам и вашей семье, если не предпринять ничего, чтобы прояснить это дело.
Мать Николая II все время смотрела на Цале. Она медленно повернулась к Ольге Александровне, которая продолжала вышивать неровно и нервно.
- Моя дочь Ольга, - сказала она тихим и усталым голосом, - моя дочь Ольга утверждает, что эта женщина не моя внучка.
Вдовствующая императрица встала. Аудиенция была закончена.»
«Возвращение Анастасии» Владимир Момот