О звуках
В Питере я часто мучилась бессонницей. Не помогали вечерние прогулки, теплая ванна, молоко с медом и пересчет овец. Скучные книги тоже не помогали. Иногда удавалось слегка задремать, но чаще всего я просто лежала и таращила глаза в темноту (или сумерки, когда приходило время белых ночей). Прислушивалась к жизни.
Странно, но пьяная ругань соседей, истошный ор их же кота, песни Высоцкого под гитару из другой уже квартиры и грохот работающего мусоровоза совсем не раздражали. Напротив, к ночным звукам я испытывала горячее любопытство, почти страсть. По крайне мерее любовь человека с навязчивым нервозом упорядочения и обладания. Я их коллекционировала.
Мне нравилось представлять себя героем одного из рассказов Марка Твена, тем чудаковатым миллионером, который скупал за баснословные деньги многократное эхо в различных уголках США. Помните? «Прежде всего он купил эхо в штате Георгия, которое повторяло четыре раза, потом шестикратное в Мериленде, затем 13-кратное в Мэне»…Ну и так далее. Правда, в отличие от него, мне эхо доставалось совершенно бесплатно - акустика нашего двора-колодца позволяла любому звуку круглосуточно и даром отражаться от всех четырех стен. Поэтому у меня довольно быстро был собран занятный аудио гербарий, в котором, помимо стандартных полуночных «мяу!» было множество редчайших экспонатов: от битья посуды («тарелка твоей мамы? отлично!») до концерта еще юной Аллы Борисовны.
А в прошлом году я сменила работу, диету, ориентиры и место жительства. В Москве эхо не хочет для меня отражаться. Только чистый, грубый, неизменённый и неизменный звук: стук, гул, шум, грохот, сирена, звон, крик, хрип. А еще…Еще пение птиц. На дне колодца я совсем забыла, что зимой они тоже существуют. И поют, начиная с пяти утра.
Как поймать такое, прожить, обдумать, законсервировать, добавить в мою безумную коллекцию неюного маразматика? Нельзя этого сделать, да и не хочется.
А еще я начала высыпаться.
Странно, но пьяная ругань соседей, истошный ор их же кота, песни Высоцкого под гитару из другой уже квартиры и грохот работающего мусоровоза совсем не раздражали. Напротив, к ночным звукам я испытывала горячее любопытство, почти страсть. По крайне мерее любовь человека с навязчивым нервозом упорядочения и обладания. Я их коллекционировала.
Мне нравилось представлять себя героем одного из рассказов Марка Твена, тем чудаковатым миллионером, который скупал за баснословные деньги многократное эхо в различных уголках США. Помните? «Прежде всего он купил эхо в штате Георгия, которое повторяло четыре раза, потом шестикратное в Мериленде, затем 13-кратное в Мэне»…Ну и так далее. Правда, в отличие от него, мне эхо доставалось совершенно бесплатно - акустика нашего двора-колодца позволяла любому звуку круглосуточно и даром отражаться от всех четырех стен. Поэтому у меня довольно быстро был собран занятный аудио гербарий, в котором, помимо стандартных полуночных «мяу!» было множество редчайших экспонатов: от битья посуды («тарелка твоей мамы? отлично!») до концерта еще юной Аллы Борисовны.
А в прошлом году я сменила работу, диету, ориентиры и место жительства. В Москве эхо не хочет для меня отражаться. Только чистый, грубый, неизменённый и неизменный звук: стук, гул, шум, грохот, сирена, звон, крик, хрип. А еще…Еще пение птиц. На дне колодца я совсем забыла, что зимой они тоже существуют. И поют, начиная с пяти утра.
Как поймать такое, прожить, обдумать, законсервировать, добавить в мою безумную коллекцию неюного маразматика? Нельзя этого сделать, да и не хочется.
А еще я начала высыпаться.