В Мюнхен на "Аиду".
Но сперва о пиратстве. С ним не получилось. Даже сфотографировать люстру(!) Борьке не дали. Подскочила особа в чёрной паре и попросила телефоны убрать.
Помещались мы с самого краю в 9-м ряду и, вроде бы, могли, но слева от меня сидел ледяной господин и представляю, как злился, когда Борька вздыхал и перекладывал ногу. А если бы ещё чего... Короче, простите меня. Не задействовала технику - несколько фоток с поклонов, и те неудачные крайне.
Удачным действие было! его музыкальная часть.
Про "Милая Аида" не рассказываю. Тем более на ходу. Хотя помню, как она раздвинула и осветила тёмный зал. Как благородна и плавно-переходна была. И глубоко серьёзна тоже.
Вообще, он был крайне грустен и тревожен, белый лебедь Радамес, и жалко его стало сразу. И сразу заметно было, сколь одинок он и отличен от сограждан, требовательно заинтересованных в нём.
Он был совсем один, бело-золотой герой, и никакая кираса-скорлупа его не защищала. Так что её нарочитая хлипкость, видимо, имела подтекст. И особенно грустно смотрелся, когда в окровавленном золотом плаще ходил между эфиопских пленников, растерзанных и оскорблённых, рождая ответ Тане-Бельте.)
Я помню, как Таня звала размышлять, почему Радамес просит пленникам свободы. Здесь - из ужаса перед содеянным, точно. Он был в ужасе - я это видела собственными глазами - и просил свободы ИМ головокружительно-прекрасным звуком.
Сперва про Йонаса поговорю, да? А про остальных уже потом, хотя все они, все!!! были прекрасны. Не прекрасными посчитала фанфары на сцене, прямо с нашей стороны. Из кулисы вылезли. Дудеть бы им потише. И оркестр временами с громкостью перебирал. Ну уж, что есть.
...А потом наступила моя любимая сцена на Ниле.
Я, честное слово, не понимаю, когда говорят "не люблю "Аиду". Мне - как удар. Всё равно что услышать: у тебя папа плохой. Или мама не та. Ладно. Молчу. Но всё равно думаю, что любой, даже преувеличенной "сделанностью" проникнуться можно: хоть величавым классицизмом, хоть обмороком модерна. Из тех "не люблю", когда за уши не оттащишь.
А вот интересно, кто написал сцену на Ниле? Что Верди, я в курсе. Но в плане живописи?
Я согласна, что это была бы ОЧЕНЬ красивая живопись, мимо которой в юности пробегаешь сломя голову. Но сейчас - никогда. Я бы встала и разглядывала, как там звучат красный и синий, как громоздятся итальянские деревья, и благородно клубится на втором этаже небо. Примерно выходит какая-то Болонская школа.)) Из того, что получше, конечно. Гвидо Рени, например.
А на сцене что было? ей-богу, сценически (хе) ничего. Они пели. И мне достаточно было. Он, наш любимый Йонас, потоком и водопадом, однако не ослепляя(сь) радостью свидания, как будто знал (как Каварадосси!), что надежды - это одно, а жизнь - другое совсем. Мечтать, обольщаться на речи Аиды не стал и роль наивной Тоски на себя не принял. Да! реальный он был и малоромантичный даже. Ничего не размазывал, слёз не давил. Безулыбчивый абсолютно. Горестный реалист-Радамес, содеявший ЗЛО. Желал блеска победы, а вляпался в безобразие войны. И чего не было, так это слюней.
Зато Аида (Стоянова) на фоне суровой действительности слушалась плющом и оплетала его как могла. Ах, какая Аида!
Ни разу не ошиблась, не намазала. Нежная и трепетная, переливчатая, аки струя из кувшина. Как птица!)) Жалко, фигурой не вышла. А и не жалко. Не замечалось почти. Чудесно звучала.
И Амонасро держался молодцом. Боялась, что вял будет (в тюбике проверяла). Нет! не портил, не тормозил, а только украшал. Голосина полётная, славная. Хороший. Все, все там хороши были!
Ещё мне в Йонасе услышалась лёгкая патина монотонности. В сцене с Амнерис - особенно. Но то была стена. Отгородился, понятно. Бескомпромиссный он был Радамес, себе ничего не прощал и всю ответственность тянул на себя. Как одеяло. Играть таким никому невозможно: ни папеньке с Аидой, ни фараоновой власти, ни Амнерис. Строгого мира герой. Человек. Сцена с Амнерис - вообще обвал. Однажды был в горах обвал и с страшным грохотом упал. Сама не понимала, откуда в Йонасе такая звуковая мощь?) И оркестр наворачивал вовсю.
Господи, неужто я слышала это?
Крепко соображаю, чем не понравилась мне визуальная часть постановки, и толком сказать не могу. Всем. Скучная была. Пыльная, бледная. Помню белые стены, которые намёк на бездушие государства и величие архитектуры. Сцене БО они были просто малы. Ну поворачивались в чёрном пространстве. И что? Ясно, не для эстетической привлекательности затевали. Приземляли? Безусловно. Хор двигался по непонятным мне траекториям, танцы неуклюжи были намеренно - с красивостью сильно боролись, что факт. Участников развели по цветам: жрецы чёрные, рабы серые, свободные граждане в броне - антураж "Аэлиты" в немом кино. И дела мне до него, честно говоря, не было. С кровью даже! Амонасро-то раненный был. Когда дочка заартачилась - упал. Натурально испугал несчастную, и красное пятно проступило. Надо мне было? Нет. Слушать - и всё.
Что было дальше... только хуже.)) И никакого "лучше" на выходной сцене, как это обычно.
В сцене судилища мы видим его (Радамеса) со спины. Близко-близко стоит, на авансцене почти. Вину свою знает и защищаться не мыслит. Со страшным грузом стоит. А когда чёрные фигуры уходят, падает и остаётся лежать. Весь золотой-золотой. Свет на нём. Лежит ничком. Сильного впечатления сцена. Рамфису, может быть, стоило пожелать бОльшей монументальности, но хор прекрасен. Страшно. Страшный Суд.
И снова помню контраст: "мелкое" изображение при грандиозности музыкального воплощения. У меня они не сходились.
В прощальную сцену (я уже Тине говорила) Аида вползает с перерезанными венами. Не малина опера - и всё тут. Даже не так. Она в сторонке сидит (спрятавшись на открытом месте), как точно, ей-богу, не заметила, я в это время Йонасу внимала. Потом оказывается рядом. И он принимает её самым прекрасным образом. Обнимает голосом своим. Как же красиво поёт. Когда такая красота обречена смерти, непереносимо совсем.
И так они пели-пели, и вот уже допоют и отлетят, и совсем я разнюнилась и даже про Борькины вздохи справа забыла. А он, бедняга, вздыхал! Англита ему, как в Вене, не предоставили - немецкие титры над сценой - и всё. Где "кригсфюрер" Радамес называет Аиду чуть ли не "майн кампф".)) Явно не дочитал, и на сомнения мои упёрся. Похоже на анекдот с бородой, но мне рассказал его Борька, а он в части плагиата вне подозрений.
Всё, хватит ни о чём. Но дивная была красота.
...А когда допели, он ножиком - чик! - и вены себе перерезал, ужас какой. Но не догнал, я думаю.
Очень чёрная "Аида". Очень. А эфиопских участников ни во что не покрасили. Совсем.
Но как же хотелось! шучу.
Фотографии крепить? Не буду.
Одну разве. Всё равно плохие.
Помещались мы с самого краю в 9-м ряду и, вроде бы, могли, но слева от меня сидел ледяной господин и представляю, как злился, когда Борька вздыхал и перекладывал ногу. А если бы ещё чего... Короче, простите меня. Не задействовала технику - несколько фоток с поклонов, и те неудачные крайне.
Удачным действие было! его музыкальная часть.
Про "Милая Аида" не рассказываю. Тем более на ходу. Хотя помню, как она раздвинула и осветила тёмный зал. Как благородна и плавно-переходна была. И глубоко серьёзна тоже.
Вообще, он был крайне грустен и тревожен, белый лебедь Радамес, и жалко его стало сразу. И сразу заметно было, сколь одинок он и отличен от сограждан, требовательно заинтересованных в нём.
Он был совсем один, бело-золотой герой, и никакая кираса-скорлупа его не защищала. Так что её нарочитая хлипкость, видимо, имела подтекст. И особенно грустно смотрелся, когда в окровавленном золотом плаще ходил между эфиопских пленников, растерзанных и оскорблённых, рождая ответ Тане-Бельте.)
Я помню, как Таня звала размышлять, почему Радамес просит пленникам свободы. Здесь - из ужаса перед содеянным, точно. Он был в ужасе - я это видела собственными глазами - и просил свободы ИМ головокружительно-прекрасным звуком.
Сперва про Йонаса поговорю, да? А про остальных уже потом, хотя все они, все!!! были прекрасны. Не прекрасными посчитала фанфары на сцене, прямо с нашей стороны. Из кулисы вылезли. Дудеть бы им потише. И оркестр временами с громкостью перебирал. Ну уж, что есть.
...А потом наступила моя любимая сцена на Ниле.
Я, честное слово, не понимаю, когда говорят "не люблю "Аиду". Мне - как удар. Всё равно что услышать: у тебя папа плохой. Или мама не та. Ладно. Молчу. Но всё равно думаю, что любой, даже преувеличенной "сделанностью" проникнуться можно: хоть величавым классицизмом, хоть обмороком модерна. Из тех "не люблю", когда за уши не оттащишь.
А вот интересно, кто написал сцену на Ниле? Что Верди, я в курсе. Но в плане живописи?
Я согласна, что это была бы ОЧЕНЬ красивая живопись, мимо которой в юности пробегаешь сломя голову. Но сейчас - никогда. Я бы встала и разглядывала, как там звучат красный и синий, как громоздятся итальянские деревья, и благородно клубится на втором этаже небо. Примерно выходит какая-то Болонская школа.)) Из того, что получше, конечно. Гвидо Рени, например.
А на сцене что было? ей-богу, сценически (хе) ничего. Они пели. И мне достаточно было. Он, наш любимый Йонас, потоком и водопадом, однако не ослепляя(сь) радостью свидания, как будто знал (как Каварадосси!), что надежды - это одно, а жизнь - другое совсем. Мечтать, обольщаться на речи Аиды не стал и роль наивной Тоски на себя не принял. Да! реальный он был и малоромантичный даже. Ничего не размазывал, слёз не давил. Безулыбчивый абсолютно. Горестный реалист-Радамес, содеявший ЗЛО. Желал блеска победы, а вляпался в безобразие войны. И чего не было, так это слюней.
Зато Аида (Стоянова) на фоне суровой действительности слушалась плющом и оплетала его как могла. Ах, какая Аида!
Ни разу не ошиблась, не намазала. Нежная и трепетная, переливчатая, аки струя из кувшина. Как птица!)) Жалко, фигурой не вышла. А и не жалко. Не замечалось почти. Чудесно звучала.
И Амонасро держался молодцом. Боялась, что вял будет (в тюбике проверяла). Нет! не портил, не тормозил, а только украшал. Голосина полётная, славная. Хороший. Все, все там хороши были!
Ещё мне в Йонасе услышалась лёгкая патина монотонности. В сцене с Амнерис - особенно. Но то была стена. Отгородился, понятно. Бескомпромиссный он был Радамес, себе ничего не прощал и всю ответственность тянул на себя. Как одеяло. Играть таким никому невозможно: ни папеньке с Аидой, ни фараоновой власти, ни Амнерис. Строгого мира герой. Человек. Сцена с Амнерис - вообще обвал. Однажды был в горах обвал и с страшным грохотом упал. Сама не понимала, откуда в Йонасе такая звуковая мощь?) И оркестр наворачивал вовсю.
Господи, неужто я слышала это?
Крепко соображаю, чем не понравилась мне визуальная часть постановки, и толком сказать не могу. Всем. Скучная была. Пыльная, бледная. Помню белые стены, которые намёк на бездушие государства и величие архитектуры. Сцене БО они были просто малы. Ну поворачивались в чёрном пространстве. И что? Ясно, не для эстетической привлекательности затевали. Приземляли? Безусловно. Хор двигался по непонятным мне траекториям, танцы неуклюжи были намеренно - с красивостью сильно боролись, что факт. Участников развели по цветам: жрецы чёрные, рабы серые, свободные граждане в броне - антураж "Аэлиты" в немом кино. И дела мне до него, честно говоря, не было. С кровью даже! Амонасро-то раненный был. Когда дочка заартачилась - упал. Натурально испугал несчастную, и красное пятно проступило. Надо мне было? Нет. Слушать - и всё.
Что было дальше... только хуже.)) И никакого "лучше" на выходной сцене, как это обычно.
В сцене судилища мы видим его (Радамеса) со спины. Близко-близко стоит, на авансцене почти. Вину свою знает и защищаться не мыслит. Со страшным грузом стоит. А когда чёрные фигуры уходят, падает и остаётся лежать. Весь золотой-золотой. Свет на нём. Лежит ничком. Сильного впечатления сцена. Рамфису, может быть, стоило пожелать бОльшей монументальности, но хор прекрасен. Страшно. Страшный Суд.
И снова помню контраст: "мелкое" изображение при грандиозности музыкального воплощения. У меня они не сходились.
В прощальную сцену (я уже Тине говорила) Аида вползает с перерезанными венами. Не малина опера - и всё тут. Даже не так. Она в сторонке сидит (спрятавшись на открытом месте), как точно, ей-богу, не заметила, я в это время Йонасу внимала. Потом оказывается рядом. И он принимает её самым прекрасным образом. Обнимает голосом своим. Как же красиво поёт. Когда такая красота обречена смерти, непереносимо совсем.
И так они пели-пели, и вот уже допоют и отлетят, и совсем я разнюнилась и даже про Борькины вздохи справа забыла. А он, бедняга, вздыхал! Англита ему, как в Вене, не предоставили - немецкие титры над сценой - и всё. Где "кригсфюрер" Радамес называет Аиду чуть ли не "майн кампф".)) Явно не дочитал, и на сомнения мои упёрся. Похоже на анекдот с бородой, но мне рассказал его Борька, а он в части плагиата вне подозрений.
Всё, хватит ни о чём. Но дивная была красота.
...А когда допели, он ножиком - чик! - и вены себе перерезал, ужас какой. Но не догнал, я думаю.
Очень чёрная "Аида". Очень. А эфиопских участников ни во что не покрасили. Совсем.
Но как же хотелось! шучу.
Фотографии крепить? Не буду.
Одну разве. Всё равно плохие.