Did he win? Frayed knot
С ранних школьных лет меня занимал следующий вопрос.
Вот, например, приходишь домой и видишь какого-нибудь члена своей семьи на лестничной клетке, в домашних чувяках, у незапертой двери. И он(а) говорит, что в книжном шкафе открылась сама собою дверца и начали выпадать книжки. Не успев схватить телефон или верхнюю одежду, в ужасе он(а) выскакивает за дверь (что очень разумно). И вот рассказывает о происшедшем.
Я сразу исключаю случаи, когда у слушателя(ьницы) есть твердое убеждение, что книжки не могут сами собою вываливаться из шкафа и, соответственно, собеседник(ца) повредилась в уме, - или что сумасшествия в нынешнем психиатрическом понимании не бывает, а бывает только одержимость бесами. Я имею в виду только случай, когда слушателю(ьнице) кажется, что сумасшествие встречается гораздо чаще, чем необъяснимое движение неодушевленных предметов, но толку от выявления этой закономерности особенно нет, учитывая, что речь идет о члене своей собственной семьи, который еще с утра был вполне в себе.
Я спрашивала себя, как следовало бы относиться к этому событию, и этот вопрос мне долгие годы казался необыкновенно важным эпистемологически, но также и этически. Моя мысль, разумеется, быстро замыкалась в порочный круг, и не поручусь, что диаметр был достаточно широк для того, чтобы, по заветам У. Биона, хорошенько осмотреть окрестности.
С детства же мне было присуще то, что я за ленью назову естественным метафизическим чувством: существование невидимого мира казалось мне совершенным фактом. Ни на что нельзя положиться, возможны любые бедствия, - нелепо было бы надеяться, что дверца шкафа и покой в нём окажутся более надежными, чем гарантия доступности жизненно необходимых ресурсов; что само пространство, пространство как таковое не окажется зловещим и предательским. Из дома особенно никуда не денешься, так что на открытую местность волей-неволей приходится возлагать большие надежды: свое легко превращается в злого двойника, а чужое, конечно, враждебно, но хотя бы не двойник ничему, и в более широком потенциальном, динамическом (и при этом физическом) пространстве есть место не только для опасностей, но и для того, чтобы убежать и спрятаться (или найти оружие - но эта тема мне всегда была, к сожалению, неблизка).
На место выскакивания книжек из шкафа можно, конечно, подставить всё что угодно, подпадающее под приблизительную формулировку "то, чего не должно было быть в этом месте и в это время".
В этом смысле жанр якобы правдивой страшилки (не крипипасты как таковой, хотя они, естественно, смыкаются) зеркально отражает устройство консервативного, допустим, слэша, покоясь в той же модальности, что things as they ought to be, только с отрицанием, и выражая приблизительно тот же эпистемологический и этический протест против реальности: утопия/антиутопия.
(постановочный розыгрыш):
Вот, например, приходишь домой и видишь какого-нибудь члена своей семьи на лестничной клетке, в домашних чувяках, у незапертой двери. И он(а) говорит, что в книжном шкафе открылась сама собою дверца и начали выпадать книжки. Не успев схватить телефон или верхнюю одежду, в ужасе он(а) выскакивает за дверь (что очень разумно). И вот рассказывает о происшедшем.
Я сразу исключаю случаи, когда у слушателя(ьницы) есть твердое убеждение, что книжки не могут сами собою вываливаться из шкафа и, соответственно, собеседник(ца) повредилась в уме, - или что сумасшествия в нынешнем психиатрическом понимании не бывает, а бывает только одержимость бесами. Я имею в виду только случай, когда слушателю(ьнице) кажется, что сумасшествие встречается гораздо чаще, чем необъяснимое движение неодушевленных предметов, но толку от выявления этой закономерности особенно нет, учитывая, что речь идет о члене своей собственной семьи, который еще с утра был вполне в себе.
Я спрашивала себя, как следовало бы относиться к этому событию, и этот вопрос мне долгие годы казался необыкновенно важным эпистемологически, но также и этически. Моя мысль, разумеется, быстро замыкалась в порочный круг, и не поручусь, что диаметр был достаточно широк для того, чтобы, по заветам У. Биона, хорошенько осмотреть окрестности.
С детства же мне было присуще то, что я за ленью назову естественным метафизическим чувством: существование невидимого мира казалось мне совершенным фактом. Ни на что нельзя положиться, возможны любые бедствия, - нелепо было бы надеяться, что дверца шкафа и покой в нём окажутся более надежными, чем гарантия доступности жизненно необходимых ресурсов; что само пространство, пространство как таковое не окажется зловещим и предательским. Из дома особенно никуда не денешься, так что на открытую местность волей-неволей приходится возлагать большие надежды: свое легко превращается в злого двойника, а чужое, конечно, враждебно, но хотя бы не двойник ничему, и в более широком потенциальном, динамическом (и при этом физическом) пространстве есть место не только для опасностей, но и для того, чтобы убежать и спрятаться (или найти оружие - но эта тема мне всегда была, к сожалению, неблизка).
На место выскакивания книжек из шкафа можно, конечно, подставить всё что угодно, подпадающее под приблизительную формулировку "то, чего не должно было быть в этом месте и в это время".
В этом смысле жанр якобы правдивой страшилки (не крипипасты как таковой, хотя они, естественно, смыкаются) зеркально отражает устройство консервативного, допустим, слэша, покоясь в той же модальности, что things as they ought to be, только с отрицанием, и выражая приблизительно тот же эпистемологический и этический протест против реальности: утопия/антиутопия.
(постановочный розыгрыш):
Click to view