Детство
Мои родители поженились в июне 1979, а я родилась только в феврале 1982. Я часто спрашивала у мамы, "почему я так долго не рождалась", а она отвечала, что они "жили для себя".
Только став взрослой я узнала, что была не первой их попыткой родить ребенка. И даже не второй. Были какие-то сложности с вынашиванием и еще какие-то проблемы...
Я должна была родиться в конце января - начале февраля, а родилась только 24 февраля. Мама и папа тогда еще жили с родителями отца, а дед работал "завгаром", то есть заведующим гаражом - большим количеством разнообразной техники (наш совхоз был тогда лучшим в районе, и материальная база была соответствующая). Зима была снежная, и дед каждый день присылал трактор чистить дорогу - вдруг у Тани начнутся схватки. Но схватки не начинались. В один из дней трактор не приехал, и дорогу совсем замело. Естественно, именно в тот день и приспичило. Маму кое-как дотащили до ближайшей расчищенной дороги и отвезли в роддом - за 20 км, в районный центр.
Увидев отошедшие воды зеленоватого цвета, врачи начали орать. Чего, мол, ждали, почему раньше не ехали? Странно, в деревне тогда был нормальный ФАП (фельдшерско-акушерский пункт), не то, что сейчас, и неужели там никак не отслеживали беременных жительниц? Сейчас мне уже никто не ответит на этот вопрос...
Роды были очень долгими и мучительными. Маму еле вытащили с того света - она находилась в состоянии клинической смерти. Я родилась ровно в полночь между 24 и 25 февраля. Врачи записали дату рождения 24 февраля. Я была очень маленькой и худой, подхватила в роддоме какую-то заразу, и домой меня привезли всю в зеленке. Соседская бабушка, пришедшая на меня посмотреть, тихонько прошептала: "Наверное, не выживет..."
Когда мне было девять месяцев, нам дали отдельное жилье - однокомнатную квартиру на втором этаже единственной в деревне двухэтажки. Людям, жившим под нами, определенно не повезло. Я орала круглыми сутками, и родители спали по очереди - один спит, второй качает кроватку. Соседи снизу сходили с ума, и папа оббил низ кроватки поролоном, чтоб не так сильно стучала по полу.
Маме довольно скоро пришлось выйти на работу (она работала поваром в совхозной столовой, а папа шофером, под началом своего отца). Дед с отцовской стороны, как я уже говорила, был начальником гаража, а бабушка с материнской работала там же диспетчером. В этом гараже я и росла. Дед обходил свои владения со мной на руках, а когда это было невозможно, сдавал бабушке-диспетчеру. Я вообще росла дедовской любимицей - до меня у него родились два внука, но они жили далеко, а тут внучка и близко. "У Катюшки две макушки..." - напевал дед, подбрасывая меня на ладони.
Потом меня сдали в детский сад, и там мне сразу не понравилось. В тот же сад ходила моя тетя - сестра моей матери, всего на четыре года старше меня. Когда воспитатели начинали сходить с ума от моего ора, они приводили меня к тете Лене, и она как-то умудрялась со мной справляться.
Еще я очень боялась фотографироваться, поэтому на всех детсадовских фотографиях я, заплаканная и мокрая, судорожно сжимаю в руках куклу-колокольчик. А рядом тетя Лена. Даже на групповых фотографиях. Без нее сфотографировать меня было невозможно.
Когда мне было два года, маму опять увезли в роддом. Мы с тетей Леной спали у них дома на пуховой перине, когда приехал папа и спросил, как мы назовем сестренку. "Иринка" - ответила я. Через два дня Иринка умерла.
Потом нам дали другое жилье. В доме была большая веранда, кухня и две комнаты.
Однажды - мне было четыре - я опять ночевала у бабушки и тети Лены. Потом приехал папа и отвез меня в роддом. Через стеклянную дверь мне показали измученную маму и тетеньку в белом халате со свертком в руках. Тетенька спросила: "Понравился братик?" - я кивнула. - "Тогда привози много-много денег с Лениным".
Всю обратную дорогу, пока папа вез меня к бабушке и тете Лене, я мучительно соображала, где же мы возьмем столько денег. Мысль о том, чтобы отказаться от братика, в мою голову не пришла.
Вскоре маму с братиком привезли домой. Она хотела назвать его Борисом, но папа уперся, и у нас появился Михаил Сергеевич. Страной как раз управлял Горбачев, и многие поняли нас неправильно. На самом деле, Мишу назвали по деду с материнской стороны.
Миша рос. Как-то я поила его молоком из бутылочки, а мама пекла на кухне пряники с белой глазурью. Братик оттолкнул мои руки и крепко вцепился в бутылочку. Мы умилились.
Я похитила у Миши несколько пустышек и начала тайно сосать их по три штуки сразу. Мою тайну быстро раскрыли, было много мучительных разговоров, и наконец я сдалась. Пустышки сожгли в печке, куда я собственноручно их сбросила, предварительно каждую быстренько обсосав.
Мне было пять лет, когда тетя Лена научила меня читать. Книжный мир поглотил меня. В тумбочке накопилась большая коллекция журналов "Мурзилка" и "Веселые картинки". Я любила читать их, сидя на горшке (да, в пять лет я зимой еще ходила на горшок, потому что ходить в деревенский туалет мне было пока опасно). Но опасность нагрянула с другой стороны - подросший Миша добрался до моих журналов и хладнокровно уничтожил их все, как обходился, впрочем, и со своими игрушками.
Потом родители затеяли строительство бани - я помогала, как могла. Дед (к тому времени он стал заместителем директора совхоза) измерил какую-то доску, провел на ней линию синим карандашом, вручил мне ножовку и разрешил пилить. Я пилила два или три дня, допилила до середины и устала. Дед милосердно допилил до конца и прибил эту доску куда-то там. Так что я приняла посильное участие в строительстве.
Еще тем летом в гости приехали два старших двоюродных брата из тогда еще города Фрунзе. Они меня бесконечно изводили и всячески издевались. Впрочем, так было и в последующие их приезды.
Потом мне купили велосипед - голубой мальчишеский "Уралец". Тогда же тете Лене купили оранжевый "Урал", и мы ездили к ним в гости. Я могла влезать на свой велосипед только "с лавочки", и к тому времени пока я вскарабкивалась, тетя Лена была уже далеко. Ехать надо было сначала по улице, потом по грунтовой дороге, соединяющей деревни, а потому довольно опасной из-за большого количества машин, потом через большую поляну и только потом выезжать на их улицу. В конце большой поляны были кусты. Тетя Лена частенько в них пряталась и пугала меня.
В шесть лет я пошла в первый класс. У нас была продленка, и каждый день приходилось спать. За весь учебный год я не спала ни разу. Я тихонько лежала, закрыв глаза, и ждала, когда пойдут за полдником. Это означало, что скоро вставать.
В день, когда мне исполнилось восемь, мы переезжали в новый дом. От дома тети Лены нас теперь отделяла только большая поляна. В новом доме было три комнаты, кухня, большой коридор, гардеробная (!), кладовушка, ванная и туалет. Совсем как городская квартира. Только это был 1990 год. Дома на нашей улице еще достроили, а водопровод уже не провели. Ванная и туалет особо не пригодились.
Я ходила в гости к дедушке и бабушке с отцовской стороны и звала их в гости в новый дом. Бабушка приходила, а дед нет. У него был рак легких, и он вообще уже никуда не ходил, хотя очень хотел посмотреть, как мы устроились.
18 мая 1990 года дед умер, совсем немного не дожив до шестидесяти (он родился 6 июня). В те дни очень сильно цвели ирисы. На похороны собралось очень много народа. Гроб несли на руках всю дорогу, а мы шли следом. Рядом со мной шла двоюродная сестра, а слева от меня кто-то большой и сильный нес на руках малыша. Малышу было жарко, и ему сделали панамку из носового платка, завязав узелки по углам. Я долгое время считала, что это был мой двоюродный брат неполных двух лет от роду. Но недавно его сестра меня разубедила. И теперь личность малыша остается неустановленной. На кладбище всякие важные люди говорили много хороших слов, а мы, мелкие и забытые, стояли за забором и ждали. Мою двоюродную сестру отправили к нам ночевать, но она хотела к маме и пряталась за баней, а я уговаривала ее пойти в дом.
Тем летом в нашем новом доме было очень многолюдно. Мать умершего деда, наша прабабушка Мотя. Она пекла нам вкусные пирожки и была милейшей старушкой. Старшие двоюродные братья из города Фрунзе, а с ними дедов племянник, а по возрасту ровесник этих самых двоюродных братьев из города Фрунзе. В тот год мне от них особенно доставалось. Закатанные в волосы лопухи - далеко не самое страшное воспоминание. Еще были их родители и еще какие-то люди. Они приезжали, потом уезжали, я не очень хорошо это помню. Я скучала по деду.
Дед всю жизнь проработал в совхозе, а бабушка работала продавцом в СельПО, ей жилье от совхоза, видимо, не полагалось, и она переехала к нам. А может, и еще по какой-то причине, не могу утверждать наверняка. Она стала жить с нами в детской и спать со мной на кровати.
Продолжение следует...
Только став взрослой я узнала, что была не первой их попыткой родить ребенка. И даже не второй. Были какие-то сложности с вынашиванием и еще какие-то проблемы...
Я должна была родиться в конце января - начале февраля, а родилась только 24 февраля. Мама и папа тогда еще жили с родителями отца, а дед работал "завгаром", то есть заведующим гаражом - большим количеством разнообразной техники (наш совхоз был тогда лучшим в районе, и материальная база была соответствующая). Зима была снежная, и дед каждый день присылал трактор чистить дорогу - вдруг у Тани начнутся схватки. Но схватки не начинались. В один из дней трактор не приехал, и дорогу совсем замело. Естественно, именно в тот день и приспичило. Маму кое-как дотащили до ближайшей расчищенной дороги и отвезли в роддом - за 20 км, в районный центр.
Увидев отошедшие воды зеленоватого цвета, врачи начали орать. Чего, мол, ждали, почему раньше не ехали? Странно, в деревне тогда был нормальный ФАП (фельдшерско-акушерский пункт), не то, что сейчас, и неужели там никак не отслеживали беременных жительниц? Сейчас мне уже никто не ответит на этот вопрос...
Роды были очень долгими и мучительными. Маму еле вытащили с того света - она находилась в состоянии клинической смерти. Я родилась ровно в полночь между 24 и 25 февраля. Врачи записали дату рождения 24 февраля. Я была очень маленькой и худой, подхватила в роддоме какую-то заразу, и домой меня привезли всю в зеленке. Соседская бабушка, пришедшая на меня посмотреть, тихонько прошептала: "Наверное, не выживет..."
Когда мне было девять месяцев, нам дали отдельное жилье - однокомнатную квартиру на втором этаже единственной в деревне двухэтажки. Людям, жившим под нами, определенно не повезло. Я орала круглыми сутками, и родители спали по очереди - один спит, второй качает кроватку. Соседи снизу сходили с ума, и папа оббил низ кроватки поролоном, чтоб не так сильно стучала по полу.
Маме довольно скоро пришлось выйти на работу (она работала поваром в совхозной столовой, а папа шофером, под началом своего отца). Дед с отцовской стороны, как я уже говорила, был начальником гаража, а бабушка с материнской работала там же диспетчером. В этом гараже я и росла. Дед обходил свои владения со мной на руках, а когда это было невозможно, сдавал бабушке-диспетчеру. Я вообще росла дедовской любимицей - до меня у него родились два внука, но они жили далеко, а тут внучка и близко. "У Катюшки две макушки..." - напевал дед, подбрасывая меня на ладони.
Потом меня сдали в детский сад, и там мне сразу не понравилось. В тот же сад ходила моя тетя - сестра моей матери, всего на четыре года старше меня. Когда воспитатели начинали сходить с ума от моего ора, они приводили меня к тете Лене, и она как-то умудрялась со мной справляться.
Еще я очень боялась фотографироваться, поэтому на всех детсадовских фотографиях я, заплаканная и мокрая, судорожно сжимаю в руках куклу-колокольчик. А рядом тетя Лена. Даже на групповых фотографиях. Без нее сфотографировать меня было невозможно.
Когда мне было два года, маму опять увезли в роддом. Мы с тетей Леной спали у них дома на пуховой перине, когда приехал папа и спросил, как мы назовем сестренку. "Иринка" - ответила я. Через два дня Иринка умерла.
Потом нам дали другое жилье. В доме была большая веранда, кухня и две комнаты.
Однажды - мне было четыре - я опять ночевала у бабушки и тети Лены. Потом приехал папа и отвез меня в роддом. Через стеклянную дверь мне показали измученную маму и тетеньку в белом халате со свертком в руках. Тетенька спросила: "Понравился братик?" - я кивнула. - "Тогда привози много-много денег с Лениным".
Всю обратную дорогу, пока папа вез меня к бабушке и тете Лене, я мучительно соображала, где же мы возьмем столько денег. Мысль о том, чтобы отказаться от братика, в мою голову не пришла.
Вскоре маму с братиком привезли домой. Она хотела назвать его Борисом, но папа уперся, и у нас появился Михаил Сергеевич. Страной как раз управлял Горбачев, и многие поняли нас неправильно. На самом деле, Мишу назвали по деду с материнской стороны.
Миша рос. Как-то я поила его молоком из бутылочки, а мама пекла на кухне пряники с белой глазурью. Братик оттолкнул мои руки и крепко вцепился в бутылочку. Мы умилились.
Я похитила у Миши несколько пустышек и начала тайно сосать их по три штуки сразу. Мою тайну быстро раскрыли, было много мучительных разговоров, и наконец я сдалась. Пустышки сожгли в печке, куда я собственноручно их сбросила, предварительно каждую быстренько обсосав.
Мне было пять лет, когда тетя Лена научила меня читать. Книжный мир поглотил меня. В тумбочке накопилась большая коллекция журналов "Мурзилка" и "Веселые картинки". Я любила читать их, сидя на горшке (да, в пять лет я зимой еще ходила на горшок, потому что ходить в деревенский туалет мне было пока опасно). Но опасность нагрянула с другой стороны - подросший Миша добрался до моих журналов и хладнокровно уничтожил их все, как обходился, впрочем, и со своими игрушками.
Потом родители затеяли строительство бани - я помогала, как могла. Дед (к тому времени он стал заместителем директора совхоза) измерил какую-то доску, провел на ней линию синим карандашом, вручил мне ножовку и разрешил пилить. Я пилила два или три дня, допилила до середины и устала. Дед милосердно допилил до конца и прибил эту доску куда-то там. Так что я приняла посильное участие в строительстве.
Еще тем летом в гости приехали два старших двоюродных брата из тогда еще города Фрунзе. Они меня бесконечно изводили и всячески издевались. Впрочем, так было и в последующие их приезды.
Потом мне купили велосипед - голубой мальчишеский "Уралец". Тогда же тете Лене купили оранжевый "Урал", и мы ездили к ним в гости. Я могла влезать на свой велосипед только "с лавочки", и к тому времени пока я вскарабкивалась, тетя Лена была уже далеко. Ехать надо было сначала по улице, потом по грунтовой дороге, соединяющей деревни, а потому довольно опасной из-за большого количества машин, потом через большую поляну и только потом выезжать на их улицу. В конце большой поляны были кусты. Тетя Лена частенько в них пряталась и пугала меня.
В шесть лет я пошла в первый класс. У нас была продленка, и каждый день приходилось спать. За весь учебный год я не спала ни разу. Я тихонько лежала, закрыв глаза, и ждала, когда пойдут за полдником. Это означало, что скоро вставать.
В день, когда мне исполнилось восемь, мы переезжали в новый дом. От дома тети Лены нас теперь отделяла только большая поляна. В новом доме было три комнаты, кухня, большой коридор, гардеробная (!), кладовушка, ванная и туалет. Совсем как городская квартира. Только это был 1990 год. Дома на нашей улице еще достроили, а водопровод уже не провели. Ванная и туалет особо не пригодились.
Я ходила в гости к дедушке и бабушке с отцовской стороны и звала их в гости в новый дом. Бабушка приходила, а дед нет. У него был рак легких, и он вообще уже никуда не ходил, хотя очень хотел посмотреть, как мы устроились.
18 мая 1990 года дед умер, совсем немного не дожив до шестидесяти (он родился 6 июня). В те дни очень сильно цвели ирисы. На похороны собралось очень много народа. Гроб несли на руках всю дорогу, а мы шли следом. Рядом со мной шла двоюродная сестра, а слева от меня кто-то большой и сильный нес на руках малыша. Малышу было жарко, и ему сделали панамку из носового платка, завязав узелки по углам. Я долгое время считала, что это был мой двоюродный брат неполных двух лет от роду. Но недавно его сестра меня разубедила. И теперь личность малыша остается неустановленной. На кладбище всякие важные люди говорили много хороших слов, а мы, мелкие и забытые, стояли за забором и ждали. Мою двоюродную сестру отправили к нам ночевать, но она хотела к маме и пряталась за баней, а я уговаривала ее пойти в дом.
Тем летом в нашем новом доме было очень многолюдно. Мать умершего деда, наша прабабушка Мотя. Она пекла нам вкусные пирожки и была милейшей старушкой. Старшие двоюродные братья из города Фрунзе, а с ними дедов племянник, а по возрасту ровесник этих самых двоюродных братьев из города Фрунзе. В тот год мне от них особенно доставалось. Закатанные в волосы лопухи - далеко не самое страшное воспоминание. Еще были их родители и еще какие-то люди. Они приезжали, потом уезжали, я не очень хорошо это помню. Я скучала по деду.
Дед всю жизнь проработал в совхозе, а бабушка работала продавцом в СельПО, ей жилье от совхоза, видимо, не полагалось, и она переехала к нам. А может, и еще по какой-то причине, не могу утверждать наверняка. Она стала жить с нами в детской и спать со мной на кровати.
Продолжение следует...