Я люблю антиутопии и перечисления.
Сан-Пауло огромен. Уже выходя из аэропорта ты оказываешься раздавлен, оглушен, проглочен и перемолот его гигантскими домами и многоуровневыми улицами, ныряющими вниз, переходящими в автокаду, обрывающимися глухой стеной. Он наваливается на тебя всей мощью своих высоченных бетонных блоков, хаотично нагроможденных друг на друга и похожих на единый организм, постоянно делящуюся опухоль, расползающуюся в пригороды кварталами и кварталами угловатых коробок, исписанных одними и теми же граффити, на которых общаются местные уличные банды. Страдающим от депрессии помогает лечь и укрыть себя чем-то тяжелым - это дает им чувство защищенности. В Сан-Пауло ты в какой-то момент выбираешься из-под его каменных складок, и обнаруживаешь, что надежно потерян в его недрах, среди многомиллионной толпы, смешан с городским мусором, и никому до тебя дела нет. Тут можно и начинать осматриваться.
Этот город - идеальный мегаполис, максимально бесчеловечный и механистичный. Фильм «Бразилия» здесь внезапно начинает приобретать двойной смысл и непосредственное олицетворение. Возможно, Сан-Пауло произвел на меня такое впечатление после нескольких месяцев в Буэнос-Айресе, ведь и в Москве есть районы, сплошь застроенные высотками. Здесь они, правда, живут самостоятельной жизнью, и вообще, город главенствует над людьми. Буэнос-Айрес по сравнению с ним - совершенно ручной, со всеми его домиками в завитушках, расписанными автобусами, дружелюбно вываливающимися на улицу киосками, и да, конечно, проспект Девятого июля - самая широкая улица в мире, город разворачивается, схлестывается улицами, делает попытку подняться над землей, здания сверкают в тебя рекламой пепси-колы, гигантским плакатом с Папой, среди всего этого торчит, в смысле, гордо возвышается обелиск, но стоит свернуть в сторону, и тебя окружают те же ряды чинных домиков. У Буэнос-Айреса, конечно, есть стиль и лицо, как и у Сан-Пауло. Но это спокойное и любопытное типичное лицо портового жителя, разве что немного черезчур преисполненное собственного достоинства, если переместиться куда-нибудь в Нуньез. На Авенида Паулиста в Сан-Пауло на тебя смотрит железная маска титана.
В Буэнос-Айресе у пешеходов, как правило, есть приоритет перед машинами, да и сама огранизованная сетка улиц этому способствует. Аргентинцы не любят пропускать, но в центре везде стоят камеры, и я спокойно отсчитывала там кварталы с наушниками в ушах, иногда даже забывая смотреть направо и налево. В Сан-Пауло я поняла только, что машина всегда права, и может вписываться в самые невообразимые повороты, не успеет погаснуть зеленый свет для пешеходов, который обычно включается по кнопке и горит ровно три секунды. Пешеходы приручены машинами и покорно ждут своей очереди на улицах, зачастую превращающихся в шоссе с символической обочиной не так уж далеко от центра, где город еще пытается сохранить видимость человеческого.
Кажется, что у создателей местной планировки было черезчур много места или очень большой лист бумаги для плана - город целиком состоит из широких штрихов, между огромными зданиями внезапно зияют широкие просветы, в которые видно небо, жилые дома и офисы кучкуются в самых неожиданных местах, обращая подслеповатые окошки к свету, а потом вдруг открывая на нижнем этаже пустеющий бетонный дворик размером с плавательный бассейн. В Сан-Пауло не умеют рационально использовать пространство - здесь его слишком много.
Неудивительно, что в таком месте все бурно пускается в рост - дает о себе знать и бразильский климат, которому, кажется, подвержен и бетон. В каком-то смысле здесь происходит постоянное соревнование между природой и городом, проходящее в постоянной схватке. Деревья рвутся вверх, достигая исполинских размеров, плющ и лиана намертво заплетают дома послабее, трава растет в лишь недавно покинутых бетонных блоках, скозь нее прорывается кустарник, который снова обвивает лиана, к которой цепляется кустик еще чего-то зеленого, жадно свешивающий корни вниз, навстречу асфальту. Город пытается укротить всю эту зелень, запихивает ее в специально отведенные квадраты земли на проспектах и за стены ботанических садов, но стоит ему потерять бдительность, и зданьице вентиляции метро оказывается густо оплетено какой-то лозой, которая не собирается сдавать свои позиции.
Люди во всей этой схватке занимают второстепенное место, но ухитряются втиснуться между окнами, вертолетами, бугристым асфальтом города, построенного на холмах, живут здесь, выживают, продают сок чего угодно с молоком, дают дорогу многометровым автобусам, носят галстук и рубашку даже после работы, и гордятся, по праву, своим неуправляемым городом.