перепросмотр 13
Мне было тринадцать. мы еще жили в москве. недавно переехали на новую квартиру, сделанную по всем правилам евроремонта. папа вел сразу три выгодных проекта, один из них по заказу Чака Норриса - строительство казино Беверли Хиллз. Он часто возил меня на стройку, где я видела, как прокладывают магнитные полосы под столами и слышала громкий смех распорядителя голливудского заказчика, толстого американца в белом костюме и на прокатном роллс ройсе. По пятницам родители с друзьями уезжали играть в боулинг, который медленно перетекал в танцы и бридж. Квартира оставалась в полном моем распоряжении практически все выходные. Я либо сидела в интернете, либо устраивала вечеринки. Хотя уже тогда одиночество мне нравилось больше.
В тринадцать лет я начала писать стихи. Неожиданно. Попробывала и написала целую поэму про розу. Я тогда увлекалась Ахматовой и, думаю, это стало толчком. Помню, как разыграла родителей, когда прочитала им то первое стихотворение. Они не ожидали и сказали, что это должно быть моя любимая Аннушка, которую я учила томами. Какое тщеславие они во мне разбудили тогда, подсадив на иглу похвалы. Возможно, я бы и поступила на жур фак или литературный, как хотела и как мне пророчили учителя русского и литературы, но писать я с того момента стала преимущественно в нетерпении представить свое творение на суд многоуважаемой публики.
В те же тринадцать я стала центром компании, неожиданно и нечаянно.
Во мне в этот год зародилось немало капризов. Я не была избалована деньгами, скорее они меня смущали в общении со сверстниками, у которых их было меньше. Но избалована ощущением чего-то такого, что есть только у меня и никто больше об этом не знает. Это было сплетение моей яркой фантазии и потрясающих снов. Мне было тринадцать, когда я впервые застряла в осознанном сновидении..
Папа говорит, что переходный возраст у меня начался поздно и до сих пор не закончился.
Не знаю, насчет окончания, но начался он в тринадцать лет. Тогда я стала очень эмоциональной, но всегда было легче это скрыть, чем проявить перед кем-либо. Родители этого так и не узнали.
Мне купили тамагочи, помню, я долго его испытывала на прочность, обкармливая и вымучивая его разными доступными способами. Он очень быстро не выдержал и скончался. Я лежала в кровати и неожиданно поддалась нахлынувшим чувствам. Эта был вечер, я прошла в ванну, чтобы умыться и наткнулась на маму. Они вдвоем меня упрашивали рассказать, кто меня довел до слез. А это был глупый пластмассовый зверь, не выдержавший моих ухаживаний. Они разозлись и сказали, что если бы это был кто-то родной или кто-то живой хотя бы, то они бы поняли...от этих мыслей стало совсем плохо
Я поймала тогда еще молодого котенка, накормила черепах и легла спать, чувствуя, как согревает меня моя собака в ногах, с которой я выросла; заснула с мыслью, как сильно люблю своих родителей, которые представлялись мне такими идеалами взрослой жизни, сердцем застрявшие в детстве.
Через год мы уехали загород. Там я уже с головой окунулась в одиночество. Вокруг на несколько километров не было никого, ни автобуса, ни маршрутки. я долгими днями бродила по лесу со своим терьером, и привыкала. Через год собака умерла. Потом сгорел дядя. Потом заболела бабушка, потом мама..
В тринадцать мне было комфортно и уютно до такой степени, что по мере роста проблем я начала скрываться в раковине, созданного образа и чувства собственной исключительности.
пока всё
В тринадцать лет я начала писать стихи. Неожиданно. Попробывала и написала целую поэму про розу. Я тогда увлекалась Ахматовой и, думаю, это стало толчком. Помню, как разыграла родителей, когда прочитала им то первое стихотворение. Они не ожидали и сказали, что это должно быть моя любимая Аннушка, которую я учила томами. Какое тщеславие они во мне разбудили тогда, подсадив на иглу похвалы. Возможно, я бы и поступила на жур фак или литературный, как хотела и как мне пророчили учителя русского и литературы, но писать я с того момента стала преимущественно в нетерпении представить свое творение на суд многоуважаемой публики.
В те же тринадцать я стала центром компании, неожиданно и нечаянно.
Во мне в этот год зародилось немало капризов. Я не была избалована деньгами, скорее они меня смущали в общении со сверстниками, у которых их было меньше. Но избалована ощущением чего-то такого, что есть только у меня и никто больше об этом не знает. Это было сплетение моей яркой фантазии и потрясающих снов. Мне было тринадцать, когда я впервые застряла в осознанном сновидении..
Папа говорит, что переходный возраст у меня начался поздно и до сих пор не закончился.
Не знаю, насчет окончания, но начался он в тринадцать лет. Тогда я стала очень эмоциональной, но всегда было легче это скрыть, чем проявить перед кем-либо. Родители этого так и не узнали.
Мне купили тамагочи, помню, я долго его испытывала на прочность, обкармливая и вымучивая его разными доступными способами. Он очень быстро не выдержал и скончался. Я лежала в кровати и неожиданно поддалась нахлынувшим чувствам. Эта был вечер, я прошла в ванну, чтобы умыться и наткнулась на маму. Они вдвоем меня упрашивали рассказать, кто меня довел до слез. А это был глупый пластмассовый зверь, не выдержавший моих ухаживаний. Они разозлись и сказали, что если бы это был кто-то родной или кто-то живой хотя бы, то они бы поняли...от этих мыслей стало совсем плохо
Я поймала тогда еще молодого котенка, накормила черепах и легла спать, чувствуя, как согревает меня моя собака в ногах, с которой я выросла; заснула с мыслью, как сильно люблю своих родителей, которые представлялись мне такими идеалами взрослой жизни, сердцем застрявшие в детстве.
Через год мы уехали загород. Там я уже с головой окунулась в одиночество. Вокруг на несколько километров не было никого, ни автобуса, ни маршрутки. я долгими днями бродила по лесу со своим терьером, и привыкала. Через год собака умерла. Потом сгорел дядя. Потом заболела бабушка, потом мама..
В тринадцать мне было комфортно и уютно до такой степени, что по мере роста проблем я начала скрываться в раковине, созданного образа и чувства собственной исключительности.
пока всё