Казимировна (старое)
Занесла меня нелегкая в журнал к двум популярным дамам. Быстро оттуда сбежала, вспомнив выражение покойной соседки Марьи Казимировны: "Моя радость, у Вас вид ландыша майского, а лексикон - будто десять лет на параше просидели".
...Высокая сухая старуха Казимировна была достопримечательностью нашего двора. Обычно она посиживала на лавочке в позе "ногу на ногу" и смолила "Беломор". Подподъезднутых бабок игнорировала. В круг ее общения входили деды в шляпах и местная шпана. С последними, как и со своим бой-френдом, сдесарем в отставке, она разговаривала не просто на равных, она их сгибала к земле виртуозным многоэтажным матом. Шпана и слесарь Казимировну побаивались и праздновали как харизматичного лидера. Сплетницы-практикантки младшего школьного возраста придумывали про нее страшные истории.
Из прошлого М.К. знали только, что она родом из большого города, молодость провела по политической статье (кажется, за опоздание на работу) на лесоповале. Когда вышла, возвращаться было некуда и не к кому. Так и осела на "комсомольской стройке", которая статус города получила в 1954 году, а до этого была семью лагерями "Камышлага".
...Умерла Казимировна как-то на ходу - утром еще покуривала "Беломор" на лавочке, а вечером приехала "Скорая" и быстро уехала: покойников на "Скорой помощи" не возят. Родственников у нее не оказалось, хоронили двором. В хлопотах приняли участие многие. Выяснилось, что Казимировну все уважали. Даже ее заклятый оппозиционер алкаш Коля вызвался снести в фотоателье единственный найденный в квартире фотопортрет Марьи Казимировны. Его увеличили, чтобы потом вставить в окошечко памятника-надгробия. С фотографии смотрела молодая роскошная красавица в волшебных шляпке и платье.
Соседи расказывали, что на поминках Коля, тот самый, что всю жизнь люто ругался с покойной, напился, плакал, целовал фотокарточку, и читал вслух надпись на обратной стороне: "Крым, 1938 год, моим любимым и дорогим на долгую счастливую память от Маши".
...Высокая сухая старуха Казимировна была достопримечательностью нашего двора. Обычно она посиживала на лавочке в позе "ногу на ногу" и смолила "Беломор". Подподъезднутых бабок игнорировала. В круг ее общения входили деды в шляпах и местная шпана. С последними, как и со своим бой-френдом, сдесарем в отставке, она разговаривала не просто на равных, она их сгибала к земле виртуозным многоэтажным матом. Шпана и слесарь Казимировну побаивались и праздновали как харизматичного лидера. Сплетницы-практикантки младшего школьного возраста придумывали про нее страшные истории.
Из прошлого М.К. знали только, что она родом из большого города, молодость провела по политической статье (кажется, за опоздание на работу) на лесоповале. Когда вышла, возвращаться было некуда и не к кому. Так и осела на "комсомольской стройке", которая статус города получила в 1954 году, а до этого была семью лагерями "Камышлага".
...Умерла Казимировна как-то на ходу - утром еще покуривала "Беломор" на лавочке, а вечером приехала "Скорая" и быстро уехала: покойников на "Скорой помощи" не возят. Родственников у нее не оказалось, хоронили двором. В хлопотах приняли участие многие. Выяснилось, что Казимировну все уважали. Даже ее заклятый оппозиционер алкаш Коля вызвался снести в фотоателье единственный найденный в квартире фотопортрет Марьи Казимировны. Его увеличили, чтобы потом вставить в окошечко памятника-надгробия. С фотографии смотрела молодая роскошная красавица в волшебных шляпке и платье.
Соседи расказывали, что на поминках Коля, тот самый, что всю жизнь люто ругался с покойной, напился, плакал, целовал фотокарточку, и читал вслух надпись на обратной стороне: "Крым, 1938 год, моим любимым и дорогим на долгую счастливую память от Маши".