(no subject)
...И так оно всё странно случается однажды, что кажется совершенно, знаете ли, нормальным. Идёшь себе по улице, останавливает тебя женщина средних лет с кривоватой, но хорошо прокрашенной челкой, и спрашивает, не найдется ли, мол, у вас, молодой человек немного истины в запасе, у самой, о-хо-хо, совсем голяк.
И жалко вроде истиной делиться - у самого мало, но и женщину тоже жалко; и думаешь, что ответить, а тем временем замечаешь, как большая и дорогая машина аккуратно переезжает её череп. Череп очень как-то интеллигентно лопается; рассматриваешь, изучаешь: захватывает, но красивее всего вытекают глаза - загадочно и изящно. Смотришь на всю эту красоту неземную, но наземную (потому что не по асфальту, а по земле размазало, по чернозёму практически, родимому), и думаешь, отвечать ли на её вопрос (правила вежливости никто ведь не отменял), или промолчать - ведь машина, ведь голова, а!..
Женщина тем временем проявляет признаки нетерпения и повторяет свою просьбу два с половиной раза, после чего начинает нервно хихикать, подавляя смущение, и говорит: «Ой, молодой человек, а вы знаете, что вам только что голову переехало большим сельскохозяйственным комбайном марки «Беларус»?»
И даже обидно как-то становится: неправа ведь, ну совсем неправа! Высказываешь свою точку зрения: «Не мне переехало, а вам, и не комбайном каким-то дурацким, а джипом, большим и дорогим, «Лексусом», между прочим, с банановым человеком за рулем, при том слушал он песню выдающейся группы «Любэ»!»
А она знай себе хихикает, и ты проникаешься комичностью ситуации, потом проникаешься ещё раз - серьезностью уже (такая вот многогранная ситуация), и понимаешь, что права, права женщина, хоть и незнакомая, хоть и с кривой челкой, но - ой как права. И становится как-то легко на душе, и хочется поблагодарить её - вот ведь какая, истины просила, не хватало ей, но сама же тебе и подарила немножко этой истины. Поняла, знать, что тебе сейчас истина важнее важного, и уж тем более неважного.
Потом глядишь на смех этой женщины, сам смеёшься до слёз почти, но глядишь и замечаешь, что зубы у неё кривоваты (но не так кривоваты, как челка, а по-другому, по-зубному), и не очень-то белы, черны даже скорее. Да и не зубы это вовсе, а шины «Лексуса» (очень, по меньшей мере, дорогого), затормозившего прямо перед твоими глазами. И досада берёт: ну зачем затормозил, спрашивается, когда ты так приятственно смеялся с незнакомой женщиной. Но спохватываешься: а была ли женщина? А был ли мальчик? И понимаешь: женщина может и была, но это уже неважно, при данных-то обстоятельствах, когда её уж нет бесповоротно, а мальчик и вообще тут не при чем, не из твоей он истории, хотя можно, конечно, принять как данность, что мальчик был, и сам ты - этот мальчик, который был, и даже, между прочим, есть пока.
И раз уж ты есть, приходится вставать - сколько ж можно шины разглядывать? Нет в них ничего интересного, в шинах в этих, узор неинтересный, резина неинтересная, и на ощупь они шины шинами: не-ин-те-рес-ны-е.
Встаешь и смотришь на машину - хорошая машина, дорогая, может, и стоило под её колесами погибнуть - честь, как-никак, немалая. А в машине, за лобовым стеклом, тонированным на 14 сантиметров и ни миллиметром более, потому что нельзя, сидит человек, вполне себе банановый. Музыку наверное слушает, но какую - неясно: окна закрыты, не лето, чать - весна, хоть и теплая, но ведь не лето, да и кондиционер исправно работает.
Но - любопытно. Познакомиться надо, из вежливости хотя бы: как никак, судьба свела в одном месте, в одно время. Стучишь в стекло, опускается медленно, боковое, тонированное уже так вполне себе, отмечаешь радостно - «комбат, батяня, батяня, комбат» (а как же не радоваться, песня-палиндром, шутка ли), и говоришь: «Дяденька, а переедьте мне, пожалуйста, голову!»
Дяденька улыбается странно, потом ещё более странно начинает всхлипывать и говорит: «Тебя-то я и ждал, сыночек!» - и заливается горючими слезами. И такими они выглядят горючими, эти слёзы, что обязательно надо проверить; и достаешь из кармана невесть откуда взявшуюся зажигалку (хоть и не куришь, хоть и «Нет, ребята, не курю!», хоть и разбивали пару раз губы, но всё равно, принципиально - не куришь), и подносишь к слезам - загораются! Ещё как загораются: красиво, огненно и лучисто, и дяденька горит быстро и, наверное, безболезненно, потому что не кричит, что было бы логично исходя из твоих знаний о физиологии человеческого тела, и вообще не подает никаких признаков понимания того, что происходит с ним. Но горит.
И сгорает совсем, без гари, без копоти, а пепел пахнет ароматическими свечками с надписью «Дыня», и отдает некоторым жемчужным даже блеском. И понимаешь всё как-то вдруг и сразу: вот она, истина, была рядом, а ты, словно алмаз, сжёг её, и никогда больше не получишь, зато «Лексус» теперь ничейный, садись и уезжай. И то утешение. Да и неизвестно ещё, что лучше - истина или большая дорогая машина.