(no subject)
я никогда не верила в то, что театр - это место развлечения людей. выросшая в стенах кнама, я всегда считала, что театр - это скорее больница, где врач вынимает все из тебя, чтобы собрать органы в правильном порядке. и вот уже после третьего биса ты выходишь на улицу, новый, пустой, звенящий, пытаясь осознать это новое кровообращение внутри себя. и вывернутый наизнанку, ты одинаков на заснеженном проспекте в маленьком провинциальном городе и шумном метро, задыхающемся в движении спешащего мегаполиса.
но в начале ты совсем другой. темная пустая сцена будит черную дыру внутри тебя. ты отдал ей так много, и теперь спектакль понемногу достает из нее радость и боль, смех и горечь. но она только ширится, и теперь ты. внутри. нее. в митином отчаянии, в его сумасшествии, в его тоске. в его любви, если вы знаете, какая она, митина любовь.
если вы когда-то любили, если вы ошибались, если говорили не то, что хотели сказать, или, может, говорили, осмелившись, но вас не слышали… вы почувствуете, как на восемьдесят чертовых длинных бесконечных минут вы станете митей. вы будете злы на него. вы будете жалеть его. вы будете любить его. потому что вы будете им. потому что катя уедет на кавказ или в финляндию, куда там уезжают девочки, соблазненные директорами, уедет от вас. и хотя главное - верить, вы все равно услышите выстрел в своей голове. разве вы не были митей никогда в жизни?
побудьте им хотя бы восемьдесят минут этого мальчишеского спектакля, где нет ничего кроме двух чашек, телефонного диска, разъединенного с трубкой на длинном проводе, красного платка и вязаных носков. и еще замка, да, конечно, замка. ведь так хочется закрыться от всего, что являются ею, не являясь ею на самом деле. митя видит во всех ее, но есть ли она хоть в ком-то? пусть даже в самой себе.
я никогда не видела ничего более несерьезного и вместе с тем такого глубокого, такого мальчишеского, наивного, но сильного и лаконичного. такого грубо высеченного, но ставшего произведением искусства. и когда героям не за что больше держаться, зритель проваливается с ними в бездну, и там очень темно.
так темно, что в сумерках летнего вечера обратная дорога кажется лишь продолжением спектакля, нелепым его отражением, чья реалистичность настолько вторична, что не производит никакого впечатления. и механический голос, объявляющий прибытие и отправку поездов, как нельзя лучше вписывается в черную сцену с погашенным светом. пожалуйста, пусть замкнувшаяся линия сюжета начнется снова, и митя выдохнет «катя», чтобы еще восемьдесят минут дышать.
и тогда искусственное дыхание театра снова вдохнет жизнь в переполненный зал. и каждый понесет эту жизнь с собой. к своей митиной любви.
но в начале ты совсем другой. темная пустая сцена будит черную дыру внутри тебя. ты отдал ей так много, и теперь спектакль понемногу достает из нее радость и боль, смех и горечь. но она только ширится, и теперь ты. внутри. нее. в митином отчаянии, в его сумасшествии, в его тоске. в его любви, если вы знаете, какая она, митина любовь.
если вы когда-то любили, если вы ошибались, если говорили не то, что хотели сказать, или, может, говорили, осмелившись, но вас не слышали… вы почувствуете, как на восемьдесят чертовых длинных бесконечных минут вы станете митей. вы будете злы на него. вы будете жалеть его. вы будете любить его. потому что вы будете им. потому что катя уедет на кавказ или в финляндию, куда там уезжают девочки, соблазненные директорами, уедет от вас. и хотя главное - верить, вы все равно услышите выстрел в своей голове. разве вы не были митей никогда в жизни?
побудьте им хотя бы восемьдесят минут этого мальчишеского спектакля, где нет ничего кроме двух чашек, телефонного диска, разъединенного с трубкой на длинном проводе, красного платка и вязаных носков. и еще замка, да, конечно, замка. ведь так хочется закрыться от всего, что являются ею, не являясь ею на самом деле. митя видит во всех ее, но есть ли она хоть в ком-то? пусть даже в самой себе.
я никогда не видела ничего более несерьезного и вместе с тем такого глубокого, такого мальчишеского, наивного, но сильного и лаконичного. такого грубо высеченного, но ставшего произведением искусства. и когда героям не за что больше держаться, зритель проваливается с ними в бездну, и там очень темно.
так темно, что в сумерках летнего вечера обратная дорога кажется лишь продолжением спектакля, нелепым его отражением, чья реалистичность настолько вторична, что не производит никакого впечатления. и механический голос, объявляющий прибытие и отправку поездов, как нельзя лучше вписывается в черную сцену с погашенным светом. пожалуйста, пусть замкнувшаяся линия сюжета начнется снова, и митя выдохнет «катя», чтобы еще восемьдесят минут дышать.
и тогда искусственное дыхание театра снова вдохнет жизнь в переполненный зал. и каждый понесет эту жизнь с собой. к своей митиной любви.