СЕССИЯ ОТ 31.01.2023
Только заголовок такой, сессию в мельчайших деталях описывать не буду.
Темы на самом деле две, и обе требуют простыней.
Первое, посчитанное менее важным, но, как обычно это бывает, разбудившее дремавших чудовищ.
Вот рядовая бытовая ситуация, повторяющаяся несколько раз на дню.
Маман любит посещать оба санузла и кухню, не включая свет. И периодически оставляет после себя следы различной жизнедеятельности. На кухне это уляпанный пятнами и крошками стол, немытые брошенные где попало ножи, вилки, мусор от съеденного.
В подавляющем большинстве случаев я сама за ней подтираю, позже высказывая своё фе и вопя, чтоб щёлкала выключателем. Хотя вот кухню она засирает вне зависимости от освещённости. Просто потому что может.
И сильнее всего меня бесят со стороны бабки во всей этой истории два пункта: обесценивание и пассивная агрессия.
Потому что этими её милыми паттернами пропитана и отравлена вся моя жизнь от начала и до сегодняшнего момента.
И я завожусь с полпинка мгновенно и сильно именно с фраз: "Крошки, ну и что?", "Где пятна, я не вижу пятен, нет никаких пятен... ах, вот пятна? Ну и подуууумаешь!", "Да, я измазала говном туалетный бачок, а что ты орёшь из-за такой мелочи!" (обесценивание) и "Ой, да, да, прям утомилась вся убрать за матерью! Уработалась, бедняжка!" (пассивная агрессия). Всё это приправлено мимикой и прочей невербалкой так густо, что глаза щиплет.
И я взрываюсь немедленно по стобалльной шкале агрессии с пяти до ста двадцати.
На сессию выносила с таким вопросом.
Мать не переделать, вспышками ярости я только обессиливаю себя же. И надо, наверное, как-то учиться абстрагироваться, не обращать внимания и тыды.
С другой стороны, ну не в отрицание же уходить, бессмысленное и беспощадное: раз меня так сильно возмущают эти штуки, делать вид, что их нет - всё равно что заткнуть себе рот, завалить себя камнями, изнасиловать себя.
И хоть я ей высказываю прямо в моменте, что её обесценивание и пассивная агрессия меня бесят, это не имеет смысла. До неё не доходит, разумеется, и не дойдёт никогда. В её всегдашней, не только нынешней картине мира окружающие - лишь фигуры, крутящиеся вокруг её настроения и желаний, статисты, приложение к её особе, обслуживающий персонал. Так было раньше и так останется.
А мне что делать? Спокойно реагировать на ежедневные триггеры? Но это невозможно, на то они и триггеры. Сдерживать порывы ярости? Прастити, вредно для здоровья. Продолжать крутить эту шарманку? Сказка про белого бычка. Я в растерянности и не понимаю, как быть.
Перво-наперво разделили два момента.
Заставлять мать убирать за собой даже в мелочах таки нужно. И для поддержания её дееспособности (а я вовсе не принуждаю к действиям, которые ей объективно трудны: она не моет пол, не выносит мусор, не чистит лоток даже за своей кошкой - но помыть свою же чашку, выкинуть пустую упаковку из-под печенья в мусорное ведро, протереть стол от крошек влажной губкой и стульчак туалетной бумагой от капель собственной мочи ей по силам и возможностям). И ввиду того, что я вовсе не обязана исполнять роль санитарки в интернате для престарелых. Всё, что мать в силу заболевания действительно не может для себя делать, я везу на себе. Остальное - увольте. Не хочу.
Второй момент - как раз то, что её стиль поведения сильно меня цепляет.
Если представить, что я ухаживаю за посторонней старушкой, волновали бы меня её выходки точно так же?
Ну... тут сложно сказать. Такие же - да, безусловно. Потому что попадали бы ровнёхонько в больное. Потому что моя собственная мама всё время, сколько я себя знаю и помню, густо оперировала именно обесцениванием и пассивной агрессией. Я варилась в этом котле без шанса глотнуть другого воздуха. Мне оно остоебенило. Агрессия моя фирменная, вполне активная которая, явная, выросла отсюда (впрочем, папенька тоже удружил - будем считать, оба постарались). Вот и в пассивную умею только в путь, как и в обесценивание, они, по сути, мои вторые натуры, привитые воспитанием, самой средой, в которой меня растили. Спасибо, конечно, годам психотерапии, но обе эти сущности до сих пор временами прорываются, стоит мне устать, или отвлечься, или витать в чём-то своём, или впасть во временный регресс... Близкие знают. Хотя, конечно, в целом я стараюсь не допускать сей гадости.
Так что факт, что эти призраки прошлого до сих пор со мной, я всецело признаю.
А дальше Ира обронила фразу, после которой я принялась реветь, как ни сдерживалась.
Что я была совсем одна со всем этим говнищем. Со своими чувствами от него. И мне негде было их разместить.
От этого меня просто по стенке размазало, как то кошачье говно, что бабка периодически возюкает по разным плоским поверхностям.
Я просто задохнулась, захлебнулась воспоминаниями - их было так много, что никакой полной конкретики, только вспышки разных ситуаций в совершенно разных моих возрастах, просто толпы, заполняющие собой площадь, текущие по прилегающим улицам, набивающие весь город до отказа.
И я среди всего этого - абсолютно одинокая, не находящая, куда выплеснуть обиду, несправедливость, злость, ощущение неправильности происходящего. Да даже сама не осознающая, что именно не так. Это сейчас я могу назвать словами и разложить по стеллажам, а тогда - что в детстве, что во взрослом уже возрасте - было лишь смутное понимание, что происходит хуйня какая-то. А неведомую хуйню к делу не пришьёшь.
Более того. Даже если бы мне пришла в голову безумная мысль что-то (что?) матери предъявить, кому-то (кому?) рассказать о своих (каких?) чувствах, меня бы не поняли и не приняли. То есть на самом деле неизвестно, но сама я была в этом убеждена.
Потому что что? Потому что мать у меня героическая героиня, стоически поднимает двоих детей в одиночку после предательства мужа, не бросила, не забила, положительная, не пьёт, не курит, по мужикам не шляется, работает в три горла, в четвёртое горло на даче пашет, заботится обо мне, я сыта-одета-обута, всем обеспечена, и чего же мне ещё надо? А если я чем-то недовольна - так сама виновата, довожу мамочку, ленюсь, не помогаю, вместо прополки капусты весь день прогуляла с дачной подружкой, плохо посуду вымыла и плинтусы за диваном не протёрла. Другие вон за такое ремнём по жопе бьют, а моя святая мать всего лишь отчитывает в свойственной ей манере! Курорт!
Короче, поплакала я там немножко в кота скайп.
Чуть-чуть. Стараясь поскорее себя в норму привести.
Ибо установка "ты не имеешь права жаловаться, ты должна быть взрослой и сильной, а не размазывать сопли по щекам и не ныть в 50 лет, как тебя когда-то в детстве, ну ладно, не только в детстве, а всегда мамочка обесценивала и всячески гнобила, позор какой для возрастной бабы".
Ну и понятно, что не в возрасте дело. В 40 лет я так же считала. И в 30. И в 20. Оно ж вдолбленное той же мамочкой на подкорку. Хотя там и тогда, в те 40-30-20, я б даже близко не заподозрила возможность вот так взять и поразбирать свои детские непроработанные горести. Не принято было такоэ в те времена. Давно живу, да. Динозавриха.
А сейчас...
Сейчас Ира говорит, что нужно вытаскивать эти чувства. Рассказывать о них. Прям о каждом вспоминающемся эпизоде, прям без ремарок, прям сколь угодно надрывно, прям без оглядки, прям столько, сколько захочется, сколько потребуется, пока этот колодец не иссякнет сам собой. Жаловаться. Высказывать матери накипевшее - хоть в психодраме на группе, хоть посредством психолога на личных консультациях. Говорить о своей боли, горечи, отчаянии, обо всём, что всплывает. Отгорёвывать. Если придётся долго - значит, долго. Психотерапевтическое пространство для того и существует. Так-то вообще-то.
А я головой соглашаюсь, а фактически это сделать мне очень трудно. Даже с Ирой с глазу на глаз, не говоря уж о группе, на которой пока отношения не устоялись.
И не из-за недоверия.
А потому что установка эта дурацкая.
Будь взрослой и сильной.
Нельзя быть незрелой и слабой.
И - опять же из головы - понимаю всю её абсурдность.
А нутром замираю вся.
Такие дела.
Второе, посчитанное более важным, которое я из-за первого неважного (сарказм) не успела полноценно обсудить.
Те, кто в телеге, знают, остальным предыстория.
В прошлую среду позвонила подруга из прошлой жизни, назовём её Н., и сказала, что общая наша, а моя ещё и школьная подружка, назовём её Г., умерла.
Я и с той, и с другой давно, несколько лет не контачила.
Хотя с позвонившей периодически сталкиваемся на улице, тогда болтаем, узнаём, как у кого дела. Мы остались в хороших отношениях, просто как-то постепенно отошли друг от друга.
А вот умершую давно не видела.
Хотя мы все втроём живём в одном дворе.
При этом у Н. и Г. дочери дружат, да и сами они периодически перезванивались, хоть в последние годы и совсем редко.
Меня удивила собственная реакция на саму новость.
Обычно предполагается шок, ужас, сочувствие, сожаление, печаль, в конце концов.
Тема смерти невероятно сильна, а смерть твоих ровесников, к тому же лично знакомых, к тому же с которыми у тебя пусть и в прошлом, но какие-никакие отношения имелись, особенно.
Я же не почувствовала ни-че-го.
А, хотя вру.
Раздражение.
Типа на хрена вы ко мне с этим ваще лезете.
Ну, умерла и умерла.
Ну, жаль.
Ну, кря.
То есть я пообсуждала, конечно, с Н. подробности. Как, от чего, когда.
Н. сама не сильно в теме, но основное знает.
Г. давно болела (тут я в курсе), там разное: многолетний диабет, что-то по гинекологии, плюс предрасположенность к онкологии (оба родителя и старшая сестра умерли от рака), плюс что-то, что я забыла... Н. добавила ещё, что пару лет назад Г. делали операцию и занесли гепатит С. Который сейчас Г. и убил посредством цирроза печени. Двое суток в реанимации, и всё.
Понятно, поохали с Н. по-бабьи.
Как жалко дочку - учится в медтехникуме на платном отделении, Г. влезла в очередной раз во все возможные и невозможные кредиты, теперь и платить некому стало, и кредиты нечем отдавать.
Муж и отец там давнооо работает дома охранником дивана и игровой приставки.
Вернее, Н. поведала, что щас он вроде просто охранник где-то неофициально. С копеечной зарплатой. Уже прогресс.
И ведь, главное, только-только немножко вздохнули, когда Г. стала получать пенсию по инвалидности. Они с дочкой более-менее питаться нормально начали. А теперь всё. Девочке 18 уже есть, никакой потери кормильца, крутись как знаешь.
(То есть представляете уровень нищеты, да? Если от крохотной пенсии по инвалидности два человека вздохнули с облегчением).
Лейтмотивом звучало, что надо собирать деньги на похороны.
И тут я поняла, что отчаянно не хочу помогать деньгами.
Хотя могу - ну, хотя бы минимально как-то.
И мне не жалко расстаться с некоторой суммой.
А вот ровно по цитате:
"Профессор, вы не сочувствуете детям Германии?- Сочувствую. - А, полтинника жалко? - Нет. - Так почему же? - Не хочу…"
И ещё не хочу идти на похороны.
Ни на похороны, ни просто на прощание, ни на поминки.
Нет, не потому что страшно: я не боюсь гробов, вида мёртвого тела, тягостной обстановки и т.д.
А потому что мне... всё равно.
Обе моих реакции - социально неодобряемые.
Проводить человека в последний путь. Воздать дань уважения. Вспомнить о нём всё хорошее. Попрощаться достойно, по-людски. Оказать посильную материальную помощь нуждающимся родственникам, а если родственники не нуждаются - вложиться в венок хотя бы.
Это принято.
Это правильно.
Я тоже считаю это правильным, да.
Мы так воспитаны, это часть нашей культуры.
Но вот лично мне конкретно в этом случае... не хочется.
У меня нет никаких актуальных чувств к усопшей. Мне только очень грустно и очень жалко её - но не оттого, что она умерла, а от того, как она жила.
И этих грусти и сожаления оказалось недостаточно, чтоб стремиться попрощаться с ней, как принято.
И что делать?
Заставить себя и притащиться на траурную церемонию?
Может, там я и почувствую, что выполнила свой долг (опять же, почему долг? когда, кому и сколько я успела задолжать?).
А может, только раздражение усилится - вот на хрена, что я здесь делаю, мне это не надо...
Или не ходить никуда, но дать денег? Откупиться, по сути?
Тут снова солирует профессор Преображенский: не хочу.
Даже несмотря на понимание нехватки средств у родственников. Которых вообще-то практически нет: муж-объелся-груш да дочка-студентка. Больше у Г. никого рядом. Две племянницы от давно умершей сестры где-то в Пензе - это сто лет назад, а сейчас они могут быть вообще приблизительно где угодно.
Вообще очень странно.
К совершенно посторонним незнакомым жителям разбомбленных путинскими ракетами домов, погибшим под завалами, я испытываю гораздо больше ярких и бурных чувств, чем к лично знакомой девочке, с которой нас связывали хоть и поверхностные, но всё-таки личные отношения.
Когда-то в школе я с ней дружила. Ну, как дружила... Мы считались подругами, но не всё так однозначно (с). Особой любви я к ней никогда не питала, как и негатива, впрочем. Скорее, там было лёгкое пренебрежение. Это была подружка на безрыбье, скажем так. Запасной аэродром. Никаких страстей, никаких острых чувств.
... Всего нас было пятеро. Такой кружочек одноклассниц.
Ближе всего мне была О., с которой с первого класса. Две других пришли, соответственно, в четвёртом и пятом. В целом мы внутри нашей группы перемешивались, в старших классах О. больше прилипала к Ю., пока та не уехала в Литву после девятого, а я - к Ж. Хотя всё равно в целом продолжали дружить все со всеми.
А Г., ныне покойная, постоянно как-то на обочинке.
Не просто поздний, а очень поздний ребёнок.
Когда мы учились в средних классах, старшая сестра Г. давно уже жила в Пензе и имела семью с собственными детьми.
У Г. в доме было всё очень размеренно, правильно, спокойно.
Вещи на своих местах.
Всему свой порядок.
Непоздним вечером Г. уже не выпускали гулять.
Каждым вздохом распоряжалась мама, статная красивая украинка. Папа во всём с ней соглашался.
Нет, девочки, Г...чка не выйдет, уже семь часов.
Девочки, собирайтесь домой, Г...чке пора садиться за уроки.
Да, девочки, Г...чка сможет к вам присоединиться через час, когда обернёт все учебники и подпишет тетрадки.
Г. воспринималась приложением к своей маме.
Она не производила впечатления страдающей от этого.
Подростковый бунт её тоже миновал.
Помню, как Г. делилась с нами в разгар пубертата, что о ужас, вчера накричала на маму! Представляете! Представляете!!!
Мы, давно уже считавшие предков полными идиотами, ничего не понимающими в жизни, и мотавшие им нервы кто во что горазд, только недоумённо переглядывались. Ну, представляем... и чо?
В итоге Г. всё-таки звали в свою тусню, но неохотно - не только я, все. И это мы с ней, считалось, дружили. Остальные одноклассники её вообще за мебель принимали.
Во-первых, а смысл звать? Всё равно мама не отпустит в 80% случаев.
Во-вторых, сама по себе Г. была... никакая. Пресная. Скучная. С очень правильным книжным языком и манерами - но не как у подкованной и хорошо воспитанной отличницы, а как у запрограммированного робота. Ни интересов, ни увлечений, ни особенностей характера - неважно, со знаком плюс или минус, но за которые можно хотя бы зацепиться. Как будто у неё не было никакой собственной личности. (Личность, конечно, была, но вот такая вот.)
Так она и жила дальше.
После 8 класса поступила в фармучилище вместе с нашей же подружкой Ж. Которая после закатывала глаза, рассказывая о совместной практике и прочих пересечениях с Г. в стенах альма-матер.
Закончила. Работала в аптеке - такой же чистенькой, упорядоченной и безликой, как и сама Г.
Конечно, в кого-то влюблялась - и рассказывала об этом с той же страстью, как и когда-то подростком послала маму на хуй разок крикнула на маму.
Мы продолжали общаться более-менее. Звали друг друга на дни рождения. Гуляли иногда. Болтали. Потом уже без Г. между собой беззлобно удивлялись, как это на неё хоть кто-то положил глаз: внешне Г. всегда, с детства была не менее странной, чем внутренне. Не некрасивая даже... Несуразная.
Нравился Г. один парень, и она всё пыталась с ним как-то что-то... О, у меня даже есть фотка: кажется, на деточкин годик среди прочих гостей Г. как раз с ним. Они то расходились, то сходились, то расходились снова... Г. страдала... Не в смысле то жили вместе, то не жили - нет, жила Г. всегда с родителями.
И параллельно возникал парень второй. К которому Г. была равнодушна, но раз уж он сам оказывает знаки внимания, то ладно.
За него она и вышла замуж.
К тому времени папа уже умер.
Новоявленный муж оставил свою комнатёнку в коммуналке и переехал к жене и тёще в трёшку в самом центре.
Не помню, что случилось раньше: Г. родила дочку или умерла от рака её мама.
Потеря мамы - ужасный удар, ужасное горе.
Это для каждого так (ну, почти для каждого), а для Г. - просто конец света, конечно.
Жизнь шла.
Давно распался наш школьный кружок. Из всех только я осталась жить, где жила, не считая года в Севастополе. Ну, и Г.
Уже после школы появилась Н., с которой мы в среду созванивались (см. начало текста).
И вообще круг подруг расширялся, менялся.
Но с Г. мы таки общались от случая к случаю, ну, и дни рождения - это святое.
Муж её помыкался по всяким непонятным подработкам и осел дома.
Г. начала болеть.
Из аптеки уволилась, устроилась в 25 медсанчасть на полставки: полный рабочий день не выдерживала, отекали ноги, шкалило давление, кружилась голова.
Денег постоянно не хватало, жили в бедности на грани нищеты.
При этом от детских вещей б/у Г. отказывалась: у её дочки должно быть всё не просто новое и красивое, но обязательно фирменное.
Я тогда тоже жила трудно, спасалась как раз отданными вещами, а что не удавалось получить даром, покупала на распродажах, не гонясь за маркой.
Г. занимала, перезанимала, не хватало на обычное житьё, но ребёнок одевался как куколка.
Дальше ребёночек подрос.
Пошли требования гаджетов и опять же дорогих шмоток.
Г. влезала в кредиты.
Мы давно перестали встречаться специально.
Когда сталкивались случайно, конечно, трепались, чо каво у каво.
Г. выглядела скверно: горб не горб, но какая-то скособоченность, ни капли косметики (я без осуждения, женщина вовсе не обязана краситься, просто описываю), перманентная усталость от жизни, проблемы со здоровьем, потеря зубов, передних в том числе, сокрушения о том, что их не на что вставить, приходится ходить, как Баба-Яга, прикрывая рот (её слова, не мои)... Одна доченька радует, умница, красавица. (Забегая вперёд: ЕГЭ по математике эта умница не сдала совсем, ну, то есть не на низкий бал, а провалила полностью, репетитора нанять было не на что, да доченька и сама желанием не горела). Однажды они завели котёнка, кормили самым дешёвым китекэтом и рыбой. Котик вырос и вскоре сдох в муках от мочекаменной. Плакали...
В последние годы я Г. не встречала.
Пару раз видела вдалеке, но меняла траекторию, чтоб не столкнуться.
Постоянно одно и то же: тоска, безнадёга, какое-то вязкое болото, окутывающее и увлекающее за собой, в себя, в густую непрозрачную муть беспросветности.
Бывало, с Н. мы удивлялись, почему Г. хотя бы не турнёт мужа, который не просто бесполезен - обременителен: работать где попало он не хочет, не где попало не может, не берут, а вот покрикивать, почему суп без мяса, вполне в состоянии. (Даже секса, Г. признавалась смущённо, нет уже много лет. То есть хотя бы ради колбаски этого кабана держать тоже смысла не имело).
Такая вот история. Тоскливая и нерадостная.
Получается, я всё равно помянула Г., пусть даже и таким неуклюжим образом.
Она была никаким хорошим человеком. И прожила тяжёлую жизнь.
Сейчас, после спонтанных воспоминаний, я всё-таки стала испытывать к ней хоть что-то.
Сожаление.
Печаль.
Нечто человеческое.
Но это к ней самой.
По поводу её смерти по-прежнему ничего нет.
В тот же день мне позвонила ещё одна из наших школьных подруг, О., та самая, с которой с первого класса. (Она, кстати, крёстная моей дочери - хоть после школы дружба наша ослабла и постепенно сошла на нет, я её выбрала, ибо О. с юных лет вся такая верующая, воцерковлённая, замужем за священником таким же истово набожным математиком, трое одарённых детей, батюшка на свадьбе, "Многая лета" за именинным столом, иконы в каждом углу, куча разномастных крестников - и ноль внимания к Рите после того, как она в четыре года, отведённая крёстной за ручку в храм на Рождество, баловалась и громко говорила, в то время как двухлетний сынок самой О. вёл себя как чистый ангелочек).
Говорила, какой для неё смерть Г. шок. Как это ужасно. Всё такое.
Я поддакивала.
Это была среда - день.
Вечером я заболела.
Более поздним вечером созвонились ещё в вотсе с Н.
Снова то же самое: ужас, как же так, на что хоронить, надо собирать деньги... Н. выдала: О. уже сообщила живущим в Москве бывшим одноклассницам, те выслали какие-то суммы...
(Вот тут я почувствовала укол совести: даже давно уже совсем левые люди поучаствовали, а я собираюсь откосить!)
В четверг, проснувшись и сняв гаджеты с ночных режимов, обнаружила в вотсе сообщение от администратора стоматологии, что записана на пятницу на 14:30. Подтвердила визит.
Следом нашла кучу пропущенных от О. и даже голосовое с "Ира, это срочно, перезвони".
Набрала.
О.: "Прощание с телом в 25-й медсанчасти, где Г. работала, завтра в 14:30".
И я такая: "Блиннн, вот подстава, у меня стоматолог как раз на это время!"
О. удивилась: а что, перенести нельзя?
Нет, грю, там ппц, зуб рассверлен, надо делать прям вот щас!
Отмазка, короче.
О. холодно бросила "ну ладно, информацию я донесла, если получится, приходи", и мы попрощались.
А стоматолога я в 8 утра пятницы тоже отменила, ибо мне стало хуже. Температура попёрла и прочие сопутствующие прелести.
Настолько херово стало, что даже если бы хотела попасть на похороны, всё равно не смогла бы.
Теперь понятно, какого мнения обо мне будут и Н., и О., и все причастные и посвящённые.
На мнения мне плевать.
Кстати, если после этого случая О. от меня отвернётся, я не только не расстроюсь, но и не замечу.
По сути, наш контакт свёлся к звонку раз в год, когда она поздравляла меня с ДР. А я этим тяготилась и не снимала трубку, но тогда она перенабирала на домашний и хоть и не всегда, но порой меня ловила.
Сама я её давно не поздравляю, хотя прекрасно помню дату. Не потому что О. мне неприятна, а потому что безразлична, а вот звонить я ненавижу. Даже по радостным поводам, да. Хотя тут повод не радостный чисто эмоционально и лично для меня, а формальный. Соблюсти приличия.
Фтопку.
И мне не страшно и не стыдно признаться в тех самых социально неодобряемых чувствах и в таком же поведении публично.
Я чувствую то, что чувствую.
И не чувствую того, чего не чувствую.
Это не делает меня хорошей или плохой.
Мне самой жаль, что так.
Я бы хотела испытывать всё, что положено: скорбь, шок, потерю.
Но не испытываю. Не специально. Просто так вышло.
Да я даже на себя не переношу - в том смысле, что смерть ровесников и лично знакомых особенно недвусмысленно напоминает, что мы точно так же смертны в любой момент, хоть завтра.
Даже от этой мысли ужаса нет.
Хотя в последнее время тема собственной конечности меня всё чаще настигает.
Странное.
Из живого могу лишь отметить великую скорбь, что когда я умру, люди точно так же либо не придут проститься, либо придут просто потому что так положено, хоть сами и не хотят.
Это бьёт по моим больным частям - брошенным, обесцененным, объявленным неважными ничтожествами, мёртвыми ещё при жизни.
Они сейчас вопят в отчаянии: на нас, конечно, будет всем наплевать. Даже не скинутся на венок - и поделом, ты ведь тоже наплевала на старую подружку, тоже не скинулась.
Разумеется, из здоровой части ничего такого не прёт.
Близкие будут горевать взаправду.
Я сумела выстроить какие-никакие связи, какую-никакую близость - и не только с дочерью, сестрой, мужыком и несколькими подругами.
Я была искренней.
Я умела любить.
Я умела дружить.
Я вкладывалась в отношения.
Я не притворялась благополучной, когда хуёво, и принимала поддержку с благодарностью.
Я не была идеальной - кто-то обязательно бросит и недоброе в адрес покойной, и будет за что.
Но я была живой.
А живое не испаряется просто так бесследно в никуда.
Темы на самом деле две, и обе требуют простыней.
Первое, посчитанное менее важным, но, как обычно это бывает, разбудившее дремавших чудовищ.
Вот рядовая бытовая ситуация, повторяющаяся несколько раз на дню.
Маман любит посещать оба санузла и кухню, не включая свет. И периодически оставляет после себя следы различной жизнедеятельности. На кухне это уляпанный пятнами и крошками стол, немытые брошенные где попало ножи, вилки, мусор от съеденного.
В подавляющем большинстве случаев я сама за ней подтираю, позже высказывая своё фе и вопя, чтоб щёлкала выключателем. Хотя вот кухню она засирает вне зависимости от освещённости. Просто потому что может.
И сильнее всего меня бесят со стороны бабки во всей этой истории два пункта: обесценивание и пассивная агрессия.
Потому что этими её милыми паттернами пропитана и отравлена вся моя жизнь от начала и до сегодняшнего момента.
И я завожусь с полпинка мгновенно и сильно именно с фраз: "Крошки, ну и что?", "Где пятна, я не вижу пятен, нет никаких пятен... ах, вот пятна? Ну и подуууумаешь!", "Да, я измазала говном туалетный бачок, а что ты орёшь из-за такой мелочи!" (обесценивание) и "Ой, да, да, прям утомилась вся убрать за матерью! Уработалась, бедняжка!" (пассивная агрессия). Всё это приправлено мимикой и прочей невербалкой так густо, что глаза щиплет.
И я взрываюсь немедленно по стобалльной шкале агрессии с пяти до ста двадцати.
На сессию выносила с таким вопросом.
Мать не переделать, вспышками ярости я только обессиливаю себя же. И надо, наверное, как-то учиться абстрагироваться, не обращать внимания и тыды.
С другой стороны, ну не в отрицание же уходить, бессмысленное и беспощадное: раз меня так сильно возмущают эти штуки, делать вид, что их нет - всё равно что заткнуть себе рот, завалить себя камнями, изнасиловать себя.
И хоть я ей высказываю прямо в моменте, что её обесценивание и пассивная агрессия меня бесят, это не имеет смысла. До неё не доходит, разумеется, и не дойдёт никогда. В её всегдашней, не только нынешней картине мира окружающие - лишь фигуры, крутящиеся вокруг её настроения и желаний, статисты, приложение к её особе, обслуживающий персонал. Так было раньше и так останется.
А мне что делать? Спокойно реагировать на ежедневные триггеры? Но это невозможно, на то они и триггеры. Сдерживать порывы ярости? Прастити, вредно для здоровья. Продолжать крутить эту шарманку? Сказка про белого бычка. Я в растерянности и не понимаю, как быть.
Перво-наперво разделили два момента.
Заставлять мать убирать за собой даже в мелочах таки нужно. И для поддержания её дееспособности (а я вовсе не принуждаю к действиям, которые ей объективно трудны: она не моет пол, не выносит мусор, не чистит лоток даже за своей кошкой - но помыть свою же чашку, выкинуть пустую упаковку из-под печенья в мусорное ведро, протереть стол от крошек влажной губкой и стульчак туалетной бумагой от капель собственной мочи ей по силам и возможностям). И ввиду того, что я вовсе не обязана исполнять роль санитарки в интернате для престарелых. Всё, что мать в силу заболевания действительно не может для себя делать, я везу на себе. Остальное - увольте. Не хочу.
Второй момент - как раз то, что её стиль поведения сильно меня цепляет.
Если представить, что я ухаживаю за посторонней старушкой, волновали бы меня её выходки точно так же?
Ну... тут сложно сказать. Такие же - да, безусловно. Потому что попадали бы ровнёхонько в больное. Потому что моя собственная мама всё время, сколько я себя знаю и помню, густо оперировала именно обесцениванием и пассивной агрессией. Я варилась в этом котле без шанса глотнуть другого воздуха. Мне оно остоебенило. Агрессия моя фирменная, вполне активная которая, явная, выросла отсюда (впрочем, папенька тоже удружил - будем считать, оба постарались). Вот и в пассивную умею только в путь, как и в обесценивание, они, по сути, мои вторые натуры, привитые воспитанием, самой средой, в которой меня растили. Спасибо, конечно, годам психотерапии, но обе эти сущности до сих пор временами прорываются, стоит мне устать, или отвлечься, или витать в чём-то своём, или впасть во временный регресс... Близкие знают. Хотя, конечно, в целом я стараюсь не допускать сей гадости.
Так что факт, что эти призраки прошлого до сих пор со мной, я всецело признаю.
А дальше Ира обронила фразу, после которой я принялась реветь, как ни сдерживалась.
Что я была совсем одна со всем этим говнищем. Со своими чувствами от него. И мне негде было их разместить.
От этого меня просто по стенке размазало, как то кошачье говно, что бабка периодически возюкает по разным плоским поверхностям.
Я просто задохнулась, захлебнулась воспоминаниями - их было так много, что никакой полной конкретики, только вспышки разных ситуаций в совершенно разных моих возрастах, просто толпы, заполняющие собой площадь, текущие по прилегающим улицам, набивающие весь город до отказа.
И я среди всего этого - абсолютно одинокая, не находящая, куда выплеснуть обиду, несправедливость, злость, ощущение неправильности происходящего. Да даже сама не осознающая, что именно не так. Это сейчас я могу назвать словами и разложить по стеллажам, а тогда - что в детстве, что во взрослом уже возрасте - было лишь смутное понимание, что происходит хуйня какая-то. А неведомую хуйню к делу не пришьёшь.
Более того. Даже если бы мне пришла в голову безумная мысль что-то (что?) матери предъявить, кому-то (кому?) рассказать о своих (каких?) чувствах, меня бы не поняли и не приняли. То есть на самом деле неизвестно, но сама я была в этом убеждена.
Потому что что? Потому что мать у меня героическая героиня, стоически поднимает двоих детей в одиночку после предательства мужа, не бросила, не забила, положительная, не пьёт, не курит, по мужикам не шляется, работает в три горла, в четвёртое горло на даче пашет, заботится обо мне, я сыта-одета-обута, всем обеспечена, и чего же мне ещё надо? А если я чем-то недовольна - так сама виновата, довожу мамочку, ленюсь, не помогаю, вместо прополки капусты весь день прогуляла с дачной подружкой, плохо посуду вымыла и плинтусы за диваном не протёрла. Другие вон за такое ремнём по жопе бьют, а моя святая мать всего лишь отчитывает в свойственной ей манере! Курорт!
Короче, поплакала я там немножко в кота скайп.
Чуть-чуть. Стараясь поскорее себя в норму привести.
Ибо установка "ты не имеешь права жаловаться, ты должна быть взрослой и сильной, а не размазывать сопли по щекам и не ныть в 50 лет, как тебя когда-то в детстве, ну ладно, не только в детстве, а всегда мамочка обесценивала и всячески гнобила, позор какой для возрастной бабы".
Ну и понятно, что не в возрасте дело. В 40 лет я так же считала. И в 30. И в 20. Оно ж вдолбленное той же мамочкой на подкорку. Хотя там и тогда, в те 40-30-20, я б даже близко не заподозрила возможность вот так взять и поразбирать свои детские непроработанные горести. Не принято было такоэ в те времена. Давно живу, да. Динозавриха.
А сейчас...
Сейчас Ира говорит, что нужно вытаскивать эти чувства. Рассказывать о них. Прям о каждом вспоминающемся эпизоде, прям без ремарок, прям сколь угодно надрывно, прям без оглядки, прям столько, сколько захочется, сколько потребуется, пока этот колодец не иссякнет сам собой. Жаловаться. Высказывать матери накипевшее - хоть в психодраме на группе, хоть посредством психолога на личных консультациях. Говорить о своей боли, горечи, отчаянии, обо всём, что всплывает. Отгорёвывать. Если придётся долго - значит, долго. Психотерапевтическое пространство для того и существует. Так-то вообще-то.
А я головой соглашаюсь, а фактически это сделать мне очень трудно. Даже с Ирой с глазу на глаз, не говоря уж о группе, на которой пока отношения не устоялись.
И не из-за недоверия.
А потому что установка эта дурацкая.
Будь взрослой и сильной.
Нельзя быть незрелой и слабой.
И - опять же из головы - понимаю всю её абсурдность.
А нутром замираю вся.
Такие дела.
Второе, посчитанное более важным, которое я из-за первого неважного (сарказм) не успела полноценно обсудить.
Те, кто в телеге, знают, остальным предыстория.
В прошлую среду позвонила подруга из прошлой жизни, назовём её Н., и сказала, что общая наша, а моя ещё и школьная подружка, назовём её Г., умерла.
Я и с той, и с другой давно, несколько лет не контачила.
Хотя с позвонившей периодически сталкиваемся на улице, тогда болтаем, узнаём, как у кого дела. Мы остались в хороших отношениях, просто как-то постепенно отошли друг от друга.
А вот умершую давно не видела.
Хотя мы все втроём живём в одном дворе.
При этом у Н. и Г. дочери дружат, да и сами они периодически перезванивались, хоть в последние годы и совсем редко.
Меня удивила собственная реакция на саму новость.
Обычно предполагается шок, ужас, сочувствие, сожаление, печаль, в конце концов.
Тема смерти невероятно сильна, а смерть твоих ровесников, к тому же лично знакомых, к тому же с которыми у тебя пусть и в прошлом, но какие-никакие отношения имелись, особенно.
Я же не почувствовала ни-че-го.
А, хотя вру.
Раздражение.
Типа на хрена вы ко мне с этим ваще лезете.
Ну, умерла и умерла.
Ну, жаль.
Ну, кря.
То есть я пообсуждала, конечно, с Н. подробности. Как, от чего, когда.
Н. сама не сильно в теме, но основное знает.
Г. давно болела (тут я в курсе), там разное: многолетний диабет, что-то по гинекологии, плюс предрасположенность к онкологии (оба родителя и старшая сестра умерли от рака), плюс что-то, что я забыла... Н. добавила ещё, что пару лет назад Г. делали операцию и занесли гепатит С. Который сейчас Г. и убил посредством цирроза печени. Двое суток в реанимации, и всё.
Понятно, поохали с Н. по-бабьи.
Как жалко дочку - учится в медтехникуме на платном отделении, Г. влезла в очередной раз во все возможные и невозможные кредиты, теперь и платить некому стало, и кредиты нечем отдавать.
Муж и отец там давнооо работает дома охранником дивана и игровой приставки.
Вернее, Н. поведала, что щас он вроде просто охранник где-то неофициально. С копеечной зарплатой. Уже прогресс.
И ведь, главное, только-только немножко вздохнули, когда Г. стала получать пенсию по инвалидности. Они с дочкой более-менее питаться нормально начали. А теперь всё. Девочке 18 уже есть, никакой потери кормильца, крутись как знаешь.
(То есть представляете уровень нищеты, да? Если от крохотной пенсии по инвалидности два человека вздохнули с облегчением).
Лейтмотивом звучало, что надо собирать деньги на похороны.
И тут я поняла, что отчаянно не хочу помогать деньгами.
Хотя могу - ну, хотя бы минимально как-то.
И мне не жалко расстаться с некоторой суммой.
А вот ровно по цитате:
"Профессор, вы не сочувствуете детям Германии?- Сочувствую. - А, полтинника жалко? - Нет. - Так почему же? - Не хочу…"
И ещё не хочу идти на похороны.
Ни на похороны, ни просто на прощание, ни на поминки.
Нет, не потому что страшно: я не боюсь гробов, вида мёртвого тела, тягостной обстановки и т.д.
А потому что мне... всё равно.
Обе моих реакции - социально неодобряемые.
Проводить человека в последний путь. Воздать дань уважения. Вспомнить о нём всё хорошее. Попрощаться достойно, по-людски. Оказать посильную материальную помощь нуждающимся родственникам, а если родственники не нуждаются - вложиться в венок хотя бы.
Это принято.
Это правильно.
Я тоже считаю это правильным, да.
Мы так воспитаны, это часть нашей культуры.
Но вот лично мне конкретно в этом случае... не хочется.
У меня нет никаких актуальных чувств к усопшей. Мне только очень грустно и очень жалко её - но не оттого, что она умерла, а от того, как она жила.
И этих грусти и сожаления оказалось недостаточно, чтоб стремиться попрощаться с ней, как принято.
И что делать?
Заставить себя и притащиться на траурную церемонию?
Может, там я и почувствую, что выполнила свой долг (опять же, почему долг? когда, кому и сколько я успела задолжать?).
А может, только раздражение усилится - вот на хрена, что я здесь делаю, мне это не надо...
Или не ходить никуда, но дать денег? Откупиться, по сути?
Тут снова солирует профессор Преображенский: не хочу.
Даже несмотря на понимание нехватки средств у родственников. Которых вообще-то практически нет: муж-объелся-груш да дочка-студентка. Больше у Г. никого рядом. Две племянницы от давно умершей сестры где-то в Пензе - это сто лет назад, а сейчас они могут быть вообще приблизительно где угодно.
Вообще очень странно.
К совершенно посторонним незнакомым жителям разбомбленных путинскими ракетами домов, погибшим под завалами, я испытываю гораздо больше ярких и бурных чувств, чем к лично знакомой девочке, с которой нас связывали хоть и поверхностные, но всё-таки личные отношения.
Когда-то в школе я с ней дружила. Ну, как дружила... Мы считались подругами, но не всё так однозначно (с). Особой любви я к ней никогда не питала, как и негатива, впрочем. Скорее, там было лёгкое пренебрежение. Это была подружка на безрыбье, скажем так. Запасной аэродром. Никаких страстей, никаких острых чувств.
... Всего нас было пятеро. Такой кружочек одноклассниц.
Ближе всего мне была О., с которой с первого класса. Две других пришли, соответственно, в четвёртом и пятом. В целом мы внутри нашей группы перемешивались, в старших классах О. больше прилипала к Ю., пока та не уехала в Литву после девятого, а я - к Ж. Хотя всё равно в целом продолжали дружить все со всеми.
А Г., ныне покойная, постоянно как-то на обочинке.
Не просто поздний, а очень поздний ребёнок.
Когда мы учились в средних классах, старшая сестра Г. давно уже жила в Пензе и имела семью с собственными детьми.
У Г. в доме было всё очень размеренно, правильно, спокойно.
Вещи на своих местах.
Всему свой порядок.
Непоздним вечером Г. уже не выпускали гулять.
Каждым вздохом распоряжалась мама, статная красивая украинка. Папа во всём с ней соглашался.
Нет, девочки, Г...чка не выйдет, уже семь часов.
Девочки, собирайтесь домой, Г...чке пора садиться за уроки.
Да, девочки, Г...чка сможет к вам присоединиться через час, когда обернёт все учебники и подпишет тетрадки.
Г. воспринималась приложением к своей маме.
Она не производила впечатления страдающей от этого.
Подростковый бунт её тоже миновал.
Помню, как Г. делилась с нами в разгар пубертата, что о ужас, вчера накричала на маму! Представляете! Представляете!!!
Мы, давно уже считавшие предков полными идиотами, ничего не понимающими в жизни, и мотавшие им нервы кто во что горазд, только недоумённо переглядывались. Ну, представляем... и чо?
В итоге Г. всё-таки звали в свою тусню, но неохотно - не только я, все. И это мы с ней, считалось, дружили. Остальные одноклассники её вообще за мебель принимали.
Во-первых, а смысл звать? Всё равно мама не отпустит в 80% случаев.
Во-вторых, сама по себе Г. была... никакая. Пресная. Скучная. С очень правильным книжным языком и манерами - но не как у подкованной и хорошо воспитанной отличницы, а как у запрограммированного робота. Ни интересов, ни увлечений, ни особенностей характера - неважно, со знаком плюс или минус, но за которые можно хотя бы зацепиться. Как будто у неё не было никакой собственной личности. (Личность, конечно, была, но вот такая вот.)
Так она и жила дальше.
После 8 класса поступила в фармучилище вместе с нашей же подружкой Ж. Которая после закатывала глаза, рассказывая о совместной практике и прочих пересечениях с Г. в стенах альма-матер.
Закончила. Работала в аптеке - такой же чистенькой, упорядоченной и безликой, как и сама Г.
Конечно, в кого-то влюблялась - и рассказывала об этом с той же страстью, как и когда-то подростком послала маму на хуй разок крикнула на маму.
Мы продолжали общаться более-менее. Звали друг друга на дни рождения. Гуляли иногда. Болтали. Потом уже без Г. между собой беззлобно удивлялись, как это на неё хоть кто-то положил глаз: внешне Г. всегда, с детства была не менее странной, чем внутренне. Не некрасивая даже... Несуразная.
Нравился Г. один парень, и она всё пыталась с ним как-то что-то... О, у меня даже есть фотка: кажется, на деточкин годик среди прочих гостей Г. как раз с ним. Они то расходились, то сходились, то расходились снова... Г. страдала... Не в смысле то жили вместе, то не жили - нет, жила Г. всегда с родителями.
И параллельно возникал парень второй. К которому Г. была равнодушна, но раз уж он сам оказывает знаки внимания, то ладно.
За него она и вышла замуж.
К тому времени папа уже умер.
Новоявленный муж оставил свою комнатёнку в коммуналке и переехал к жене и тёще в трёшку в самом центре.
Не помню, что случилось раньше: Г. родила дочку или умерла от рака её мама.
Потеря мамы - ужасный удар, ужасное горе.
Это для каждого так (ну, почти для каждого), а для Г. - просто конец света, конечно.
Жизнь шла.
Давно распался наш школьный кружок. Из всех только я осталась жить, где жила, не считая года в Севастополе. Ну, и Г.
Уже после школы появилась Н., с которой мы в среду созванивались (см. начало текста).
И вообще круг подруг расширялся, менялся.
Но с Г. мы таки общались от случая к случаю, ну, и дни рождения - это святое.
Муж её помыкался по всяким непонятным подработкам и осел дома.
Г. начала болеть.
Из аптеки уволилась, устроилась в 25 медсанчасть на полставки: полный рабочий день не выдерживала, отекали ноги, шкалило давление, кружилась голова.
Денег постоянно не хватало, жили в бедности на грани нищеты.
При этом от детских вещей б/у Г. отказывалась: у её дочки должно быть всё не просто новое и красивое, но обязательно фирменное.
Я тогда тоже жила трудно, спасалась как раз отданными вещами, а что не удавалось получить даром, покупала на распродажах, не гонясь за маркой.
Г. занимала, перезанимала, не хватало на обычное житьё, но ребёнок одевался как куколка.
Дальше ребёночек подрос.
Пошли требования гаджетов и опять же дорогих шмоток.
Г. влезала в кредиты.
Мы давно перестали встречаться специально.
Когда сталкивались случайно, конечно, трепались, чо каво у каво.
Г. выглядела скверно: горб не горб, но какая-то скособоченность, ни капли косметики (я без осуждения, женщина вовсе не обязана краситься, просто описываю), перманентная усталость от жизни, проблемы со здоровьем, потеря зубов, передних в том числе, сокрушения о том, что их не на что вставить, приходится ходить, как Баба-Яга, прикрывая рот (её слова, не мои)... Одна доченька радует, умница, красавица. (Забегая вперёд: ЕГЭ по математике эта умница не сдала совсем, ну, то есть не на низкий бал, а провалила полностью, репетитора нанять было не на что, да доченька и сама желанием не горела). Однажды они завели котёнка, кормили самым дешёвым китекэтом и рыбой. Котик вырос и вскоре сдох в муках от мочекаменной. Плакали...
В последние годы я Г. не встречала.
Пару раз видела вдалеке, но меняла траекторию, чтоб не столкнуться.
Постоянно одно и то же: тоска, безнадёга, какое-то вязкое болото, окутывающее и увлекающее за собой, в себя, в густую непрозрачную муть беспросветности.
Бывало, с Н. мы удивлялись, почему Г. хотя бы не турнёт мужа, который не просто бесполезен - обременителен: работать где попало он не хочет, не где попало не может, не берут, а вот покрикивать, почему суп без мяса, вполне в состоянии. (Даже секса, Г. признавалась смущённо, нет уже много лет. То есть хотя бы ради колбаски этого кабана держать тоже смысла не имело).
Такая вот история. Тоскливая и нерадостная.
Получается, я всё равно помянула Г., пусть даже и таким неуклюжим образом.
Она была никаким хорошим человеком. И прожила тяжёлую жизнь.
Сейчас, после спонтанных воспоминаний, я всё-таки стала испытывать к ней хоть что-то.
Сожаление.
Печаль.
Нечто человеческое.
Но это к ней самой.
По поводу её смерти по-прежнему ничего нет.
В тот же день мне позвонила ещё одна из наших школьных подруг, О., та самая, с которой с первого класса. (Она, кстати, крёстная моей дочери - хоть после школы дружба наша ослабла и постепенно сошла на нет, я её выбрала, ибо О. с юных лет вся такая верующая, воцерковлённая, замужем за священником таким же истово набожным математиком, трое одарённых детей, батюшка на свадьбе, "Многая лета" за именинным столом, иконы в каждом углу, куча разномастных крестников - и ноль внимания к Рите после того, как она в четыре года, отведённая крёстной за ручку в храм на Рождество, баловалась и громко говорила, в то время как двухлетний сынок самой О. вёл себя как чистый ангелочек).
Говорила, какой для неё смерть Г. шок. Как это ужасно. Всё такое.
Я поддакивала.
Это была среда - день.
Вечером я заболела.
Более поздним вечером созвонились ещё в вотсе с Н.
Снова то же самое: ужас, как же так, на что хоронить, надо собирать деньги... Н. выдала: О. уже сообщила живущим в Москве бывшим одноклассницам, те выслали какие-то суммы...
(Вот тут я почувствовала укол совести: даже давно уже совсем левые люди поучаствовали, а я собираюсь откосить!)
В четверг, проснувшись и сняв гаджеты с ночных режимов, обнаружила в вотсе сообщение от администратора стоматологии, что записана на пятницу на 14:30. Подтвердила визит.
Следом нашла кучу пропущенных от О. и даже голосовое с "Ира, это срочно, перезвони".
Набрала.
О.: "Прощание с телом в 25-й медсанчасти, где Г. работала, завтра в 14:30".
И я такая: "Блиннн, вот подстава, у меня стоматолог как раз на это время!"
О. удивилась: а что, перенести нельзя?
Нет, грю, там ппц, зуб рассверлен, надо делать прям вот щас!
Отмазка, короче.
О. холодно бросила "ну ладно, информацию я донесла, если получится, приходи", и мы попрощались.
А стоматолога я в 8 утра пятницы тоже отменила, ибо мне стало хуже. Температура попёрла и прочие сопутствующие прелести.
Настолько херово стало, что даже если бы хотела попасть на похороны, всё равно не смогла бы.
Теперь понятно, какого мнения обо мне будут и Н., и О., и все причастные и посвящённые.
На мнения мне плевать.
Кстати, если после этого случая О. от меня отвернётся, я не только не расстроюсь, но и не замечу.
По сути, наш контакт свёлся к звонку раз в год, когда она поздравляла меня с ДР. А я этим тяготилась и не снимала трубку, но тогда она перенабирала на домашний и хоть и не всегда, но порой меня ловила.
Сама я её давно не поздравляю, хотя прекрасно помню дату. Не потому что О. мне неприятна, а потому что безразлична, а вот звонить я ненавижу. Даже по радостным поводам, да. Хотя тут повод не радостный чисто эмоционально и лично для меня, а формальный. Соблюсти приличия.
Фтопку.
И мне не страшно и не стыдно признаться в тех самых социально неодобряемых чувствах и в таком же поведении публично.
Я чувствую то, что чувствую.
И не чувствую того, чего не чувствую.
Это не делает меня хорошей или плохой.
Мне самой жаль, что так.
Я бы хотела испытывать всё, что положено: скорбь, шок, потерю.
Но не испытываю. Не специально. Просто так вышло.
Да я даже на себя не переношу - в том смысле, что смерть ровесников и лично знакомых особенно недвусмысленно напоминает, что мы точно так же смертны в любой момент, хоть завтра.
Даже от этой мысли ужаса нет.
Хотя в последнее время тема собственной конечности меня всё чаще настигает.
Странное.
Из живого могу лишь отметить великую скорбь, что когда я умру, люди точно так же либо не придут проститься, либо придут просто потому что так положено, хоть сами и не хотят.
Это бьёт по моим больным частям - брошенным, обесцененным, объявленным неважными ничтожествами, мёртвыми ещё при жизни.
Они сейчас вопят в отчаянии: на нас, конечно, будет всем наплевать. Даже не скинутся на венок - и поделом, ты ведь тоже наплевала на старую подружку, тоже не скинулась.
Разумеется, из здоровой части ничего такого не прёт.
Близкие будут горевать взаправду.
Я сумела выстроить какие-никакие связи, какую-никакую близость - и не только с дочерью, сестрой, мужыком и несколькими подругами.
Я была искренней.
Я умела любить.
Я умела дружить.
Я вкладывалась в отношения.
Я не притворялась благополучной, когда хуёво, и принимала поддержку с благодарностью.
Я не была идеальной - кто-то обязательно бросит и недоброе в адрес покойной, и будет за что.
Но я была живой.
А живое не испаряется просто так бесследно в никуда.