Sorta new life, bro
- Я еду домой! Что-нибудь ку... - По привычке спрашивает муж.
Я улыбаюсь и молчу в телефон, и никак не могу подобрать подходящих интонаций. Промолчать ли мне деликатно, как будто я не расслышала последнюю фразу, или промолчать ехидно, мол, сам-то понял, что сказал. Но пока я выбираю модусы молчания, Юра восстанавливает связь с реальностью и говорит:
- А. Ну да. Что ж. Тогда я еду домой.
- Хорошо, - коротко отвечаю я. - Жду!
Вот уже четыре дня как мы ведем скромную и, в целом, безгрешную жизнь людей, не дотянувших до зарплаты.
Началось все с того, что мы - вот сюрприз - переехали. Прощай, лестница в кухню, прощай, вид на шоколадную фабрику. До свидания, Московская площадь и вообще Правый берег. Теперь я сижу на Черниговской, и мне уже провели интернет.
В общем, это все. В моем домашнем хозяйстве есть интернет. Еще есть холодильник (пустой), запас круп и макарон, бутыль медицинского спирта (которую свекор выдал мне лично в руки со словами: «Это важно. В доме должен быть спирт») и две складные матерчатые табуретки, изъятые также у свекра и ранее употреблявшиеся им в рыболовных целях. От сидения на них у меня болит, эмм, ну, короче, болит, а вместо стола я использую краешек строительных козел, заставленных банками с краской.
В моем новом жилище вовсю продолжается ремонт.
Переехали мы в этот театр военных действий дом без мебели и прочих излишеств по нескольким причинам. Во-первых, закончился договор аренды на предыдущее жилье, и мы решили не суетиться и не продлевать его. Потому что, во-вторых, после февральских холодов на нас снова напала черная плесень. Она захватила промерзшую стену, где безнаказанно росла и ширилась, воздействуя мне прямо на нервную систему. В-третьих, со всей неотвратимостью стало ясно: если мы не въедем, ремонт не закончится никогда. А если все-таки перетащим прямо в него наш матрас и две колонки «Радиотехника», то появится шанс, что рано или поздно строительные работы затихнут сами собой. Преимущественно по причине наших назойливых попыток жить, несмотря ни на что.
Вот, живем. Пытаемся.
Опытным путем было доказано, что человек может выжить без стульев, стола, микроволновки, чайных ложек и раковины в ванной. Но не может без утюга. И очень, очень плохо выживает без гладильной доски. Проведя серию экспериментов - в частности, мы вывешивали рубашки в ванной и надеялись, что под воздействием пара и гравитации они если не разгладятся, то отвисятся, - мы плюнули и поехали за утюгом в магазин. Без двух минут десять вечера, в воскресенье, подгоняемые острой необходимостью и злым кассиром, которому, цитирую, «еще кассу сводить», мы вылетели из «Эльдорадо», неся в клювах вожделенные предметы быта.
Признаюсь, мы их не выбирали. Мы поверили на слово консультанту, который клятвенно заверил, что нам нужен именно этот утюг, а доска все равно была одна. Вот мы ее и взяли. Отдельная история, как мы оплачивали наши покупки: со всех имеющихся карт мы соскребали какие-то остатки; понадобилось четыре транзакции и один отказ, чтобы собрать нужную сумму, но у нас получилось.
Правда, из этого следует логический вывод, что с воскресенья мы сидим без денег - на последнюю сотню я в припадке отчаяния провела интернет. И поэтому вопросы мужа, купить ли чего-нибудь по дороге домой, носят чисто рефлективный характер.
В связи со сложившейся ситуацией я нервничаю. Нет, у нас есть, что поесть: я успешно освоила четыреста простых блюд из лука и картофеля, ну и, к тому же, всегда можно съездить отужинать у родителей: у нас есть талоны на безнин. Но ведь в квартире идут строительные работы! Работают люди! Людям нужно давать на чай. А если не давать им на чай, то нужно хотя бы кормить их бутербродами. А у меня для бутербродов - только стратегическая упаковка соленого бекона, которую я берегу на случай холестериновой ломки. Ну и еще у Юры есть полбанки «Мармайта», но это еда очень на любителя. И пакетик арахиса.
Свекровь, правда, категорически запрещает давать строителям деньги и еду. Сами строители коммунизма от моих попискиваний типа «чай» тоже как-то шарахаются и преувеличенно бодро говорят: «У нас все свое!» Но я же неврастеник. Я все равно волнуюсь. Очень. Я так волнуюсь, что к вечеру устаю, хотя целый день только и делаю, что сижу как мышь, ну и изредка принимаю решение повышенной важности: как прикрутить ножки к тумбочке, более центрее или более ширше. Жутко утомительное занятие - ремонт!
В общем, я почти извелась. К тому же у меня кончился кофе. И мы с Юрой взаимно достали друг друга вопросами: «А сколько у тебя есть?..», «А может, тебе дать?..» и «А тебя спасет?..» - при этом речь идет о баснословных суммах в двадцать, тридцать и сорок гривен. Поэтому когда сегодня утром, собираясь на работу, этот мой неорганизованный муж жестом фокусника вытащил из кармана пучок купюр, завалявшихся в кармане давно не ношеного пиджака, я почти потеряла дар речи.
- Ах ты... - Сказала я ему и прикусила язык. Я стояла в коридоре, вместе со строителями, а Юра, вертя в руках свою добычу и корча мне издевательские рожицы, прятался за дверями, так что я могла его видеть, а строители - нет.
Помолчав немного, пережив обуревавшие меня эмоции - четыре дня воздержания плохо сказываются на моем моральном облике, - выдохнув излишки кислорода, я продолжила:
- Ах ты! - И снова не нашла подходящего слова. Потому что назвать его нужно было так, чтобы, с одной стороны, ему самому стало понятно, как плохо и одновременно хорошо быть таким неорганизованным и не знать, куда распихиваешь деньги, и как я это осуждаю в целом, но как я этому рада в частности сейчас, потому что у меня будет кофе, и даже, возможно, с молоком. С другой стороны, два невольных слушателя моих монологов при этом не должны были задаться вопросом, с чего это я вдруг, на ровном месте, взъелась на супруга. Вот есть такое слово в русском языке? - Ах ты... жук! У, какой ты жук! Жучище просто.
- Чего это я жук? - С комичной сварливостью осведомился Юра и бережно уложил найденное обратно в карман.
Но я решила не объяснять. Я вообще не отвечаю на провокационные вопросы, и в особенности на те, которые могут лишить меня чашки кофе. Тем более - с молоком.
Я улыбаюсь и молчу в телефон, и никак не могу подобрать подходящих интонаций. Промолчать ли мне деликатно, как будто я не расслышала последнюю фразу, или промолчать ехидно, мол, сам-то понял, что сказал. Но пока я выбираю модусы молчания, Юра восстанавливает связь с реальностью и говорит:
- А. Ну да. Что ж. Тогда я еду домой.
- Хорошо, - коротко отвечаю я. - Жду!
Вот уже четыре дня как мы ведем скромную и, в целом, безгрешную жизнь людей, не дотянувших до зарплаты.
Началось все с того, что мы - вот сюрприз - переехали. Прощай, лестница в кухню, прощай, вид на шоколадную фабрику. До свидания, Московская площадь и вообще Правый берег. Теперь я сижу на Черниговской, и мне уже провели интернет.
В общем, это все. В моем домашнем хозяйстве есть интернет. Еще есть холодильник (пустой), запас круп и макарон, бутыль медицинского спирта (которую свекор выдал мне лично в руки со словами: «Это важно. В доме должен быть спирт») и две складные матерчатые табуретки, изъятые также у свекра и ранее употреблявшиеся им в рыболовных целях. От сидения на них у меня болит, эмм, ну, короче, болит, а вместо стола я использую краешек строительных козел, заставленных банками с краской.
В моем новом жилище вовсю продолжается ремонт.
Переехали мы в этот театр военных действий дом без мебели и прочих излишеств по нескольким причинам. Во-первых, закончился договор аренды на предыдущее жилье, и мы решили не суетиться и не продлевать его. Потому что, во-вторых, после февральских холодов на нас снова напала черная плесень. Она захватила промерзшую стену, где безнаказанно росла и ширилась, воздействуя мне прямо на нервную систему. В-третьих, со всей неотвратимостью стало ясно: если мы не въедем, ремонт не закончится никогда. А если все-таки перетащим прямо в него наш матрас и две колонки «Радиотехника», то появится шанс, что рано или поздно строительные работы затихнут сами собой. Преимущественно по причине наших назойливых попыток жить, несмотря ни на что.
Вот, живем. Пытаемся.
Опытным путем было доказано, что человек может выжить без стульев, стола, микроволновки, чайных ложек и раковины в ванной. Но не может без утюга. И очень, очень плохо выживает без гладильной доски. Проведя серию экспериментов - в частности, мы вывешивали рубашки в ванной и надеялись, что под воздействием пара и гравитации они если не разгладятся, то отвисятся, - мы плюнули и поехали за утюгом в магазин. Без двух минут десять вечера, в воскресенье, подгоняемые острой необходимостью и злым кассиром, которому, цитирую, «еще кассу сводить», мы вылетели из «Эльдорадо», неся в клювах вожделенные предметы быта.
Признаюсь, мы их не выбирали. Мы поверили на слово консультанту, который клятвенно заверил, что нам нужен именно этот утюг, а доска все равно была одна. Вот мы ее и взяли. Отдельная история, как мы оплачивали наши покупки: со всех имеющихся карт мы соскребали какие-то остатки; понадобилось четыре транзакции и один отказ, чтобы собрать нужную сумму, но у нас получилось.
Правда, из этого следует логический вывод, что с воскресенья мы сидим без денег - на последнюю сотню я в припадке отчаяния провела интернет. И поэтому вопросы мужа, купить ли чего-нибудь по дороге домой, носят чисто рефлективный характер.
В связи со сложившейся ситуацией я нервничаю. Нет, у нас есть, что поесть: я успешно освоила четыреста простых блюд из лука и картофеля, ну и, к тому же, всегда можно съездить отужинать у родителей: у нас есть талоны на безнин. Но ведь в квартире идут строительные работы! Работают люди! Людям нужно давать на чай. А если не давать им на чай, то нужно хотя бы кормить их бутербродами. А у меня для бутербродов - только стратегическая упаковка соленого бекона, которую я берегу на случай холестериновой ломки. Ну и еще у Юры есть полбанки «Мармайта», но это еда очень на любителя. И пакетик арахиса.
Свекровь, правда, категорически запрещает давать строителям деньги и еду. Сами строители коммунизма от моих попискиваний типа «чай» тоже как-то шарахаются и преувеличенно бодро говорят: «У нас все свое!» Но я же неврастеник. Я все равно волнуюсь. Очень. Я так волнуюсь, что к вечеру устаю, хотя целый день только и делаю, что сижу как мышь, ну и изредка принимаю решение повышенной важности: как прикрутить ножки к тумбочке, более центрее или более ширше. Жутко утомительное занятие - ремонт!
В общем, я почти извелась. К тому же у меня кончился кофе. И мы с Юрой взаимно достали друг друга вопросами: «А сколько у тебя есть?..», «А может, тебе дать?..» и «А тебя спасет?..» - при этом речь идет о баснословных суммах в двадцать, тридцать и сорок гривен. Поэтому когда сегодня утром, собираясь на работу, этот мой неорганизованный муж жестом фокусника вытащил из кармана пучок купюр, завалявшихся в кармане давно не ношеного пиджака, я почти потеряла дар речи.
- Ах ты... - Сказала я ему и прикусила язык. Я стояла в коридоре, вместе со строителями, а Юра, вертя в руках свою добычу и корча мне издевательские рожицы, прятался за дверями, так что я могла его видеть, а строители - нет.
Помолчав немного, пережив обуревавшие меня эмоции - четыре дня воздержания плохо сказываются на моем моральном облике, - выдохнув излишки кислорода, я продолжила:
- Ах ты! - И снова не нашла подходящего слова. Потому что назвать его нужно было так, чтобы, с одной стороны, ему самому стало понятно, как плохо и одновременно хорошо быть таким неорганизованным и не знать, куда распихиваешь деньги, и как я это осуждаю в целом, но как я этому рада в частности сейчас, потому что у меня будет кофе, и даже, возможно, с молоком. С другой стороны, два невольных слушателя моих монологов при этом не должны были задаться вопросом, с чего это я вдруг, на ровном месте, взъелась на супруга. Вот есть такое слово в русском языке? - Ах ты... жук! У, какой ты жук! Жучище просто.
- Чего это я жук? - С комичной сварливостью осведомился Юра и бережно уложил найденное обратно в карман.
Но я решила не объяснять. Я вообще не отвечаю на провокационные вопросы, и в особенности на те, которые могут лишить меня чашки кофе. Тем более - с молоком.