Контрреволюция ставит вопрос -
Как подключить к тебе мой насос?
Шелестит шоколадками вечная глупость,
Твоя дальнозоркость, моя близорукость...
ДДТ
Вчерашняя погода не располагала в прогулкам. Вечером немилосердно дул ветер, срывался снег, было сыро и как-то по-особенному холодно, как это бывает, когда организм еще не вполне осознал факт смены резины сезона. В такие вечера хочется быть беззаботным котовладельцем. В такие вечера котовладельцы мирно дремлют на диванах, и главная печаль их в том, что суммарная плотность котов и ноутбуков существенно превышает возможности коленей.
Собаковладельцев беспокоят другие вопросы. Они угрюмо бродят по квартире, стараясь не встречаться глазами с жалостливым взглядом пса, который переминается с лапы на лапу у дверей и всем своим видом демонстрирует желание пойти погулять минуток двести. О, этот взгляд. Он реанимирует даже давно мумифицированную совесть. Подбадривая себя патетическими вариациями на тему «ты этого хотел, Жорж Данден!» и другими невразумительными восклицаниями, собаковладельцы разыскивают носки потеплее, сапоги понепромокаемее и прочую экипировку любителя подледной рыбалки на лыжах.
В общем, как-то так мы вчера выбрели гулять. Я - чертыхаясь и проклиная погоду, Эксюня - вопя от радости и как обычно.
Поскольку Эксюне для моциону требуется побегать километров двадцать, я завела себе шагомер, который обязывает меня проделывать десять тысяч энергичных шагов в сутки. В километрах это около семи, а поскольку пес всю дорогу бегает вокруг в радиусе от десяти до ста метров, то я искренне верю, что свой норматив по пешей ходьбе, бегу трусцой, галопом, рысью и иноходью собака выполняет. Даже с учетом остановок на подожрать какой-нибудь тухляш.
Однако - погода. Вчера вечером мы протопали не более тысячи шагов, когда я поняла, что так дело не пойдет, наши не пляшут и ну его совсем, тот моцион, пора домой, там теплый пол и теплый чай.
Эксюня тоже решила притормозить, потому как встретила знакомого пекинеса. Это, для справки, такая комнатная собачка, туловищем похожая на скамеечку для ног, а лицом - на персидского кота, такой вот курьез китайской собакопромышленности селекции.
Пекинес комплектовался невозможно говорливым морозостойким дедулей. Вообще, в течение всех полутора лет моей собачьей жизни я встречала этого дедулю только в одном виде: с телефоном возле уха. Почему этим вечером дед не участвовал в телефонных дебатах, неизвестно, но поскольку он обрадовался нам как родным, было очевидно, что информационный вакуум его тяготит.
- А я вот вчера встретил Клёпу, - с места в карьер начал он свою речь. - Маленькая такая тоже, длинненькая, знаете? Ну, Клёпа. Черненькая. Так ее на поводке водили. Потому что тут на днях, - понизил дед голос до драматического шепота, - собачка тоже маленькая отравилась, да.
- Вот ужас-то, - с тоской отозвалась я, пытаясь разглядеть в кромешной тьме маленькую, черную, очень быстро бегающую собаку с маниакальной склонностью подбирать все объедки. Но, во-первых, собака потеряла четыре спецфонаря с ошейника и очередную партию нам пока не доставили, а во-вторых, я по какой-то причине забыла надеть очки. Задача из трудноразрешимой превратилась в принципиально нерешаемую.
- Ну, мой-то, - кивнул дед в сторону пекинеса, - вообще-то не подбирает, тем более, что я его накормил перед выходом. Ну, супца дал ему куриного, наваристого такого, с мелкой вермишелью, батончика туда накрошил, и колбасы нажевал дешевой. Мы такую не едим, не. Я ему специально покупаю колбасу, жую, выплевываю, и он ест. А иной раз не ест, так я беру чайную ложку, и прямо в рот ему! Он рот откроет, а я ему туда ложечку! У него ж морда вон какая, сам укусить ничего не может, так и ест с ложки. Ну чисто как ребенок.
Мои представления о собачьей диетологии переживали тяжкое потрясение. Вермишель с батоном и жеваной колбасой плохо укладывалась в схему питания породного пса. Дед, тем временем, увлекся:
- Вот, значит, я ему нажую, он и ест. А жена иной раз кусочками порежет, так его того... Тошнит. А еще вареных костей нельзя давать, знаете?
- Знаю, - пискнула я. - Понос может быть.
- Нельзя вареных костей, потому как у него запор! - Гнул свое дед. - Я как дам ему костей, так он потом все ходит, ходит, садится, садится - и все никак. Ну, тогда я несу его домой, там клизму ему, и на улицу потом выношу, чтобы значит.
Тут нужно сделать необходимое пояснение. Этика собаковладельца категорически запрещает разворачиваться и убегать, когда другой собаковладелец повествует о сложностях кормления и особенностях пищеварения своего питомца. Это что-то на уровне ущемления мозжечка, понять могут только люди с тем же синдромом. Молодые матери, например. Это надо принять и простить, как стихийный приезд дальних родственников, как революцию, как ПМС и прочие нездоровые и независящие от тебя вещи. Любая попытка влиять на это все чревата травмами разной степени тяжести и практически гарантированным развитием посттравматического расстройства.
- А еще я сегодня, значит, на Европейской площади был, - озабоченно сказал дед, не делая особенной паузы между этим фактом и собачьей клизмой. - Ну да, был, значит. Народу там много, палатки стоят. С колбасой.
- Да ну, - недоверчиво сказала я, глазея по сторонам в поисках собаки. Похоже, у деда с колбасой связано что-то очень личное.
- Да, вот прямо палатки, и там бутерброды. Хорошие, с колбасой, с сыром! Столы такие стоят, в начале, значит, режут, маслом мажут, потом колбасу кладут, сухую, или вареную - но дорогую! - и в конце выдают. Как на конвейере. Это я там был... Когда ж я был... Где-то в два часа. А из дому вышел, значит, в десять, в одиннадцатом часу то есть. Проголодался уже, конечно, - так бутербродов там и поел. Чай еще там, сок, кофе...
Дед хихикнул. По правде говоря, он уже был необычайно близок к тому, чтобы вызвать мое восхищение. Однако он решил не останавливаться:
- А там еще одежды нанесли, - ну, этим, которые там сидят. Много, разной! Я даже видел, как один мужик шубу женскую взял, не знаю, может, хорошая шуба? Но я вдруг смотрю - лежит там фуфайка. Советская еще, армейская. У нас у деревне все в таких ходют, только у всех они уже драные, заплатанные, а там совсем новая фуфаечка, не надеванная ни разу, с ценником еще, ну, с этим еще, штампом «ОТК»... Я на нее стал и смотрю! Хорошая фуфаечка... Может, у кого дома лежала, место занимала, так мужик ее и принес, или баба, ну, чтобы не валялась, не мешала в хате... Смотрю я на нее, значит, и так и эдак, - и тут мне парень какой-то и говорит, мол, дед, замерз ты, наверное, уже, давно тут стоишь, бери фуфайку! Ну... Я и взял! - С восторгом закончил свою речь дед.
В моей душе звучали аплодисменты.
- А хорошая фуфайка-то! - Скороговоркой продолжил дед. - Рост у нее четвертый, хороший, рукав длинный, а вот размер где-то шисят-шисятвторой, широкая такая тут, - дед помахал руками в районе собственной талии.
- Ну так большая не маленькая... - неопределенно высказалась я.
- Это да, - благодушно согласился дед. И чтобы уж окончательно развеять мои сомнения добавил: - Так я ж там даже не стоял, я ж мимо проходил! И бутербродов поел, и кофейку попил, и фуфайку взял... Ну, пошли мы домой, значит. Потому как холодно.
***
Мы с Эксюней, изрядно продрогшие, тоже пошли домой. В голове у меня был полный сумбур. Единственная мысль, показавшаяся мне здравой на тот момент, состояла в том, чтобы пожертвовать революции древний, огромный и тяжелый, как смертный грех, армейский спальник, который супруг привез за каким-то хреном от бабушки.
Скорее всего, бабушка укутывала этим спальником синенькие и помидоры, когда здоровье еще позволяло ей развертывать полноценную овощезаготовочную кампанию на базе отдельно взятой квартиры, потому что зачем еще этот кошмар мог кому-либо пригодиться, представляется неясным. Когда это появилось у нас дома, я закатила скандал. Муж угрюмо ворчал, чтобы я отстала. Он якобы будет использовать это по прямому назначению.
- Если за год ты ни разу не используешь этот спальник как спальник, я его выкину, - кровожадно пообещала я, запихивая чудовище на антресоли.
Муж промолчал в том смысле, что это будет чуть ли не гвоздь в крышку гроба некоего, похоже, с самого начала не задавшегося, брака.
Я промолчала в том смысле, что через год он вообще не вспомнит о существовании этого спальника, и вот тогда!
Но ведь можно не дожидаться никакого тогда. А мимо Европейской площади обязательно будет проходить какой-нибудь хозяйственный дед...