Блудный сон
- А приходили ко мне от покойницы Трюхиной?
- Покойницы? Да разве она умерла?
А. Пушкин. «Гробовщик»
Однажды Н. приснилось чувство невыразимого счастья. Смешивалось оно со стыдом, так как в жизни Н. был угрюм, о счастье уже не мечтал и тяготой души своей чуть ли не упивался. Во сне он видел себя отцом маленькой, русоволосой, пухлой и розовощекой дочки. Рядом тут же была его другая, настоящая дочь, уже взрослая двадцатипятилетняя девушка, а малышка была ее вылитая копия в раннем детстве. Зная об этом, она, хотя тоже немного стыдилась такого позднего отцовства у своего пожилого отца, и даже, пожалуй, злилась на него, старого грешника, однако же не могла сдержать умильных взглядов на свою сестренку и даже прыскала иногда на ее проделки. Она знала, что малышка слеплена по ее образу и подобию, и это ей льстило. Да и куда забавнее рассматривать живого человечка, каким была некогда в нежном детстве, чем перебирать безжизненные детские фотки. Наконец, она была еще не замужем и втайне мечтала о ребёночке.
Н. смотрел этот сон с вороватым наслаждением, ибо детей он скорее ненавидел, чем любил. Хоть он и спал достовернейшим образом, однако задним умом самому себе изумлялся, сквозь сон вопрошая, как может он радоваться такому? А происходило во сне всего-то ничего. Н. и его взрослая дочь сидели у себя дома, с улицы доставили, с гулянья, раскрасневшуюся малышку, Н. поцеловал ее в самый мокрый ротик, в пухлые губки, и они оба со взрослой дочкой умиленно расхохотались, когда маленькая сказала: "Хочу еще морской салат!" Они стали повторять это маленькое требование на все лады, покатываясь со смеху. "Морского салата хочет! Крабного, что ли? Ну умора! Ну, как тебе твоя сестренка? Вылитая ты!"
Старшая и конфузилась, и отмахивалась, не находя в себе сил сердиться.
Н. это сновиденное счастье так сдавило сердце, так горячо запало в душу, что он полдня ходил улыбаясь, и даже, заигрывая с мечтой, строил планы сказку сделать былью. Он уже полгода вдовел, но до сих пор гнал от себя мысли о вторичной женитьбе. Ему казалось, что он о том и не думал вовсе! Мысли о новом браке, если и являлись к нему, то в обличье нелепицы и бреда, как бы извне подсунутые кем-то, всякими кумушками и свахами, которые скрываются во всякой женщине.
И вот на тебе! Причем соседства новой жены в доме, да и в постели он мало желал, ибо к 55 годам охладел, но малышку ему страсть как захотелось иметь, как в детстве игрушку. Он думал об этом не переставая.
Он дождался, пока одна молоденькая студентка на его курсе сдаст экзамен (Н. был профессором в нью-йоркском колледже), а через день, вызвав ее в коридор, сделал ей предложение. Джесси было тогда 19 лет. Она всегда встречала его испанским приветствием "Ола!", хотя сама была беленькая, тоненькая, хрупкая, гибкая, как прутик, с вьющимися рыжеватыми волосами, и выглядела на 15 лет. К нему она относилась с большим уважением, в котором можно было при желании углядеть промельки нежности, но он всегда видел в ней не больше чем дочь. Выбрал же он ее в юные жены по наитию, что эта вот будет в состоянии произвести на свет малышку, виденную им во сне. Он умозрительно понимал, что Джесси сама еще ребенок и слишком молода для него, что он ее мало знает, что она почти наверняка заведет молодого и дерзкого любовника. Все это его не останавливало. Главное, чтобы она подарила ему дочь! Он все это ей и бухнул, делая предложение, с бредовым хитроумием избавив ее объяснения в любви.
И вот именно оттого, что у них с Джесси не было никаких отношений, даже и намека, что она и думать не думала ни о замужестве, ни о нем, как о муже, девушка, выслушав больного на голову профессора и покраснев, как вишня, согласилась. Что из всей этой авантюры выйдет, ни он, ни она не задумывались. Ей никто еще не делал такого предложения, а тут целый профессор. Она еще недавно в куклы играла, а тут жена седовласого оратора, всем на удивление и на зависть.
Скажут: «и вот таким безответственным людям мы доверяем наши будущие поколения!»
На это можно ответить только, что Н. преподавал литературу, Джесси собиралась стать психологом, так что весь кавардак происходил с ними в порядке вещей.
Ума не приложу - зачем ему еще дети? У него над столом висело изречение Байрона: "Я ненавижу детей с такой силой, что не могу не питать признательности к царю Ироду". Выше этого изречения на полтора метра, над его головой, недавно поселилась семья с двумя детьми, и он, изнуренный беготней их ног по потолку и громом опрокидываемой мебели, ходил жаловаться в домовую контору, гдн сделал заявление, заставившее конторщицу, у которой были внучата, чисто обалдеть.
- Вот как вы сами думаете, почему в наших домах запрещают держать домашних животных?
- Не знаю, - Кэрол пожала плечами. - Не желают жильцы. Так повелось.
- А это связано с тонкостью стен и перекрытий, ведь четвероногие бегают, стуча всеми лапами по полу.
Конторщица округлила глаза:
- Хорошо хоть дети не о четырех ногах.
Он горестно кивнул. Его спаленка выходила окнами на парк, куда в солнечную погоду приходили навизжаться родители с детьми; иногда, измучась шумным прибоем жизни, засыпая на закате солнца, он слушал рев веселящейся толпы, бушевание и голосьбу, и ему казалось, он уснул на арене, где дикие звери рвут на куски первых христиан, или корчатся на кровавом песке гладиаторы, или он тонет в море, среди галдящих купальщиков, или, извлекаемый из минутного забытья внезапными взрывами ликования, хлопков и свистков, грезил, что это вскидываются мертвецы, когда к ним на кладбище завалятся черти и с хохотом поволокут в ад.
Как уверяют знающие люди, когда мы молоды, самая игра жизненных сил порождает в нас иллюзии. Не то в зрелом человеке, или в пожилом. В загустелом возрасте иллюзий не наживешь. Счастлив, кто сумел на всю оставшуюся жизнь запастись ими вдоволь, чтобы его и похоронили с ними. Хуже, у кого в душе вместо прекрасных заблуждений выжженная земля: им некуда спастись от грубой яви. Чтобы вернуть сновидения, они готовы потрясти судьбу любой катастрофой, разразить над головой грозу, разверзнуть под ногами пропасть. Теплится, знаете ли, слабая надежда, что это повлечет за собой решительный, воскресительный перелом.
Сыграли свадьбу. В джессином приветствии "Ола!" Н. иногда чудилась девичья застенчивость, а иногда скрытая издевка. Именно потому, что он интересовался испанским языком и пытался со всякими чернорабочими изъясняться на испанском, и это часто происходило на глазах у Джесси, она и стала окликать его так. По первости, его это умиляло - видать, хотела быть с ним по-дружески накоротке, но чем дальше, тем больше яда звучало в этом "Ола!"
Даже выйдя замуж, она не хотела бросить это свое, прилипшее к губам, обметанным подростковой сыпью, приветствие. Проснутся утром в постели, она, вместо "Здравия желаю!" - "Ола!"
Что за глупое баловство! Оно уже начинало Н. и раздражать. Чудная была эта Джесси, избегала глядеть на себя в зеркальце. Если же убедишь ее глянуть и сосчитаешь до десяти, странная происходила перемена: и щеки, и нос, и лоб покрывались воспаленной сыпью. Из-за этого она вечно просила подружек расчесывать ей волосы, а потом фотографировать на скороснимки, и давать ей. Так они изъяснялись по поводу прически и той малости макияжа, какую она на себя накладывала.
Но вот девушка стала округляться, и чем больше отдалялась она пухнущим пузом своим от мужа, тем волнительней становилось у Н. на душе, жаждавшей ребенка. Поводов же ревновать девушка ему не давала. Хотя теперь смотрелась как наливное яблочко - прыщи тоже прошли и не показывались ни на счет десять, ни на какой другой.
Н. философствовал, что должен скоро завестись у Джесси молодой любовник, но ему все казалось, что эта посторонняя тень и крайняя плоть ее ничуточки его не обеспокоит. В конце концов, он промерз от стужи, в одиночку не сможет разжечь костер, и потому готов разделить пламя с неведомым компаньоном, лишь бы и ему, пожилому парню, перепали крохи тепла. Это даже справедливо. Подозреваю, так издали смотрят на этот предмет старые женихи молоденьких невест, грязные сладострастники, а что они клянут брачные измены и задыхаются в бурях ревности - самодельное, знаете ли, отчаянье: в трельяжах отражается… размягчение мозга, от которого они нахватали себе в жены мокрощелок.
На сносях Джесси мучилась от изжоги ужасно, капризничала, кривила губки: все как у всех и, наконец, родила. Роды прошли на удивление гладко, и грудная малышка была доставлена в дом. Молодые родители лишились с ней сна в первый год ее жизни, а на второй год Джесси их оставила, и его, и малышку, с молодым любовником.
Несчастье, разбившее голову старого авантюриста, затмило стократно прилив первого счастья, пережитого им во сне и с тех пор не возобновлявшегося. Малышка ему страшно докучала, а первая старшая дочь не хотела и слышать о топотушке, своем якобы живом портрете. Да и малышка никакого сходства с той, из первого сна, не имела. И вообще, чем больше Н. всматривался в нее, маленькую, тем темнее становилось у него на сердце. Он в первый год, недоумевая, расспрашивал Джесси, подсовывая ей то дочь, то зеркальце, может ли быть, что у них такая дочь, но Джесси говорила, морщась: "ах, уберите зеркальце, у меня опять прыщи начнутся" - довод, заставлявший предположить, что у нее мешается разум.
Убежав из дома с молодым любовником и оставив Н. с младенцем на руках, Джесси забросила учебу и устроилась работать педикюршей. Среди ее клиентов был один, работавший в сабвее, и приносивший оттуда всякие интересные новости из жизни города - давно замечено, что чем ниже занимает положение человек, тем лучше он осведомлен о жизни высших сил. Вахтер, проверяющий документы, или уборщик, метущий пол, или подсобный рабочий держат нити начальственного заговора в своих руках. Но однажды клиент не пришел в назначенный час - упав с платформы на рельсы, он лишился обеих ног. Естественным образом надобность в педикюре тоже отпала. Самое ужасное, что Джесси лишилась источника информации о жизни в городе, и не смогла предупредить малышку, чтобы не ходила с папой в метро, где совершенно трезвые люди падают на рельсы, лишая педикюрш заработка.
Вот однажды шли они по платформе и девочка, дергая папу за палец, беспрестанно обращалась к нему - "пап, а пап!" отчего все встречные и поперечные на платформе, кто с удивлением, кто с умилением глядели на них - контраст в возрасте и во внешности был тем разительней, чем сильнее и неотвязнее старило дурака-профессора горе. В нем все больше и больше накипало от их взглядов раздражение, и когда неуемная малышка в очередной раз воскликнула "папа, папа, а это что?" он завопил: "никакой я тебе не папа, ты не моя дочь!" "Почему, почему?" заплакала малышка. "Да потому что ты, проклятая, черная, как ночь!" взревел он, и схватив малышку на руки, швырнул ее под колеса локомотива, набегающего из тьмы туннеля и брызгающего фарами по глазурованной стене:
- Иди туда, откуда твой папа!
- А-а-а! - раздалось леденящее. - Держи его!
Это сбегались к нему со всех сторон подлинные полицейские и мнимые воры, отворачивая на бегу лацканы пиджаков, курток и полы юбок с магическими значками, ибо половина пассажиров в нью-йоркском сабвее переодетые сексоты, это всему свету известно…
... Н. пробудился в ледяном поту, соображая, что скажет в полиции по поводу убийства дочки, и сочтут ли в суде бегство жены за смягчающее обстоятельство? Наконец, он понял, что нет, не сочтут, ибо не убегала она никуда, это обстоятельство несуществующее, ибо он пока не вдовец, не был и женат на Джесси, не было у него от нее дочки, а ребенок, которого он швырнул на рельсы... впрочем, и ребенка никакого не было, и поезд из туннеля не вылетал, и до сессии целая еще неделя. С каждым новым открытием восторг его - преступление сошло ему с рук - нарастал, и разочарование нарастало тоже, пропорционально: так алкалось взаправду убить!
"Локо-мотива!" - плясало в мозгах - "Безумного мотива!" Ведь "локо" по-испански - сумасшедший![1]
Джесси на экзамене он завалил.
2008
[1] Loco, loca - безумный, безумная. Например, Juana La Loca - Королева Кастилии Хуана Безумная.
