Ренегаты. В Бушин о Е Евтушенко (Гангнус)
Целая серия была посвящена отношениям Евтушенко и Бродского. Почему Лев Толстой за всю жизнь ни разу не встретился с Достоевским, хотя плакал при известии о его смерти, мне интересно. Интересно и то, что стоит за строками Маяковского:
Алексей Максимович,
как помню,
между нами
вышло что-то
вроде драки или ссоры.
Я ушел,
блестя потертыми штанами,
взяли вас
международные рессоры.
Интересно и открытое письмо Цветаевой Маяковскому, и поздравительная телеграмма Шолохова Эренбургу по случаю его юбилея. А эти! Е. говорит, что он спас Б. от КГБ, а тот говорит, что в его деле Е. помогал КГБ, был "экспертом" с членским билетом ССП. И какое мне до этого дело? А то, что Евгений Александрович был с КГБ на дружеской ноге, давно известно хотя бы из воспоминаний генерала Судоплатова, что у него был личный телефон Андропова, как и Брежнева, мы знаем из его собственного признания. Ну и хватит нам этих сведений, больше знать совсем неинтересно.
Странное дело, писатель, а почти ничего не говорил о литературе, хотя бы о своих книгах, о других писателях, кроме Бродского, а всё только о женах, о каких-то политических передрягах… Хочется отчасти восполнить пробел. Известно, как Евтушенко в позднюю пору превозносил Пастернака ("Гений! Гений!") и его "Живаго" ("Самый великий роман ХХ века!"). Но когда Пастернака исключали из Союза писателей, и дело дошло до голосования, Евтушенко слинял из зала. А встретив тут же в фойе Бориса Слуцкого, выступившего против Пастернака, обвинил его в предательстве. Это было в 1958 году.
Но прошли годы. Пастернак умер. В 1981 году у Евтушенко вышла книга "Точка опоры". Это собрание литературных портретов писателей. Здесь Блок, Маяковский, Есенин, Смеляков, Твардовский, Кедрин, Мартынов, есть даже Щипачёв, названный "большим поэтом". Тут ещё и Хемингуэй, Маркес…Прекрасно! А для гениального, обожаемого Пастернака места в книге не нашлось. Не подходил он тогда для точки опоры. А ведь прошло больше двадцати лет со дня его смерти. Чего бояться-то?
Прошло ещё несколько лет. Выходит книга "Политика - привилегия всех". 625 страниц, тираж 200 тысяч. Её хвалил даже Горбачев, уже будучи президентом.. И что же мы видим? Началась демократия, ускорение, новое мышление, свобода. И вот результаты. Если в "Точке" было 27 фотографий драгоценного автора, то в "Политике" уже 53. Это 100% роста! Ускорение… В той книге - фотографии, на которых автор чуть не в обнимку с Фиделем Кастро и Луисом Корваланом, но в этой их нет, а есть Ричард Никсон и Киссинджер, с которыми поэт чуть не в обнимку. В прежней книге было несколько фотографий, запечатлевших автора с простыми рабочими как советскими, так и американскими, причем снимков с нашими рабочими было раза в три больше; теперь американские рабочие как были, так и остались, а советских - ни одного, как ветром сдуло. Вылетели из круга его интересов и симпатий строители Колымской ГЭС, магнитогорские металлурги, портовики Лены.
И то сказать, что делать "русским коалам" в такой прогрессивной книге. Наконец, в той книге мы видели автора рядом с Назымом Хикметом и Валентином Распутиным, а в этой - их тоже нет, а есть американцы Апдайк и Миллер. Там - композитор Эдуард Колмановский, с которым автор сочинял весьма неплохие песни, здесь - американский композитор Пол Винтер, с которым он ничего не сочинял. Так что же всё это такое? Новое мышление и подготовка к передислокации в США. И вскоре, в этом же году, оно состоялось…
Бросить республику
с думами, с бунтами,
лысинку
южной зарёй озарив?
Разве не лучше,
как Феликс Эдмундович,
сердце отдать
временам на разрыв!
(В.Маяковский. Письмо Максиму Горькому на Капри)
Был в передаче занимательный сюжет о том, как смело, решительно Евтушенко разговаривал с Хрущевым на его известной встрече с писателями:
- Не пугайте нас, Никита Сергеевич, времена не те! И мы не те! Не позволим! и т.д.
Никогда я не был так близок к самоубийству, как в те минуты, когда слушал это.
Ах, Евгений, друг ситцевый, ведь есть же стенограмма той встречи, она опубликована. Там большое, на шесть страниц, ваше выступление. Вот что в частности вы говорили: "Товарищи, когда-то Маяковский, выдающийся поэт нашей революции, чётко определил задачу социалистического искусства: "И песня, и стих - это бомба и знамя". Мы никогда не должны забывать эти слова". Вот взял бы сейчас бомбу и бросил в Соломона. Нет…
И продолжали вы тогда так: "Меня глубоко тронули, заставили задуматься слова Никиты Сергеевича о том, что у нас не может быть мирного сосуществования в области идеологии. Это правда, потому что вся наша жизнь - борьба, и если мы забудем, что должны бороться неустанно, каждодневно за окончательную победу идей ленинизма, выстраданных нашим народом, мы совершим предательство по отношению к народу… Сейчас, как никогда, я понимаю, что мы отвечаем за завоевания революции. На наших плечах ответственность перед ленинскими идеями. Бой за Советскую власть не окончен. Бой за Советскую власть продолжается!.. Многие представители западной прессы, эти проститутки капитализма, пытаются очернить советскую молодежь" (Известия ЦК КПСС №11, 1990. Стр.198). Тут надо заметить, что, как показало время, у социализма тоже есть свои проститутки. И они ничем не отличаются от проституток капитализма, более того, они способны переходить из одной ипостаси в другую и обратно.
Дальше Евтушенко говорил, что проститутки капитализма "заманивают нас в свои объятья, но мы не пошли и никогда не пойдём в их объятья". Ах, как поторопился дать обещание: никогда!.. Впрочем, ведь его, кажется, и не заманивали, сам побежал по волнам океана, аки посуху, с распростертыми объятьями: "Возьмите меня, я хороший!"
Есть ещё один трогательный момент в выступлении Евтушенко на той встрече. Упомянув, что кто-то как раз в дни встречи рассказывал о Хрущеве язвительные анекдоты, и это стало известно, он гневно воскликнул: "Если бы я увидел человека, который посмел рассказывать подобные анекдоты о Никите Сергеевиче, я, прежде всего, дал бы ему в морду, и хотя я никогда не писал заявлений, потом я написал бы заявление на этого человека, и написал бы совершенно искренно" (Там же, с.200). Доносы нередко пишутся совершенно искренно. Но не в этом дело.
Позже в статье "Фехтование с навозной кучей", которую Ф.Бурлацкий напечатал в "Литгазете", Евтушенко с усмешкой поведал, что анекдоты накануне вечером в ресторане ВТО ("У бороды") рассказывал ни кто иной, как именно он сам. То есть это самому себе на другой день он готов был дать в морду, на себя грозился написать донос. Ну, это цинизм чисто солженицынского закваса. Когда Твардовский возмущенно недоумевал, кто мог передать его письмо Федину на Би-Би-Си, тот усмехался: "Я и передал-с…".
А что касается "я никогда не писал заявлений", то это похоже на правду. Евтушенко предпочитал телефонные звонки: то Брежневу, то Суслову, Андропову, Ильичеву… Тут вспоминается история с фильмом "Сирано де Бержерак", который собирался ставить Э.Рязанов. Евтушенко ужасно хотелось сыграть заглавную роль, даже стихи написал:
Только когда я дышать перестану
И станет всё навсегда всё равно,
Россия поймет, что её, как Роксану,
Любил я, непонятый, как Сирано.
Трудно понять любовь через Атлантику, но самого поэта Россия, надо думать, поняла. А тогда на роль Сирано его не утверждали. Э.Рязанов писал: "Женя начал действовать по своим каналам". На этот раз - товарищу Суслову. Всё равно не помогло. Тов. Суслов уберег советское кино от образа Сирано-Евтушенко. Тогда поэт написал стихотворение, колорит которого определяли гневные вопли: труп!.. евнух… питекантроп!.. труп!.. И оно было напечатано в "Литературной газете" с посвящением не Суслову, а Рязанову. Никогда он не был так близок к мысли об убийстве Рязанова…
И всё-таки, и всё-таки…Больно и горько смотреть на старого, измятого жизнью человека, которого знал весёлым, голосистым, лихим, а теперь он там, далеко, за морями, за долами что-то ещё лепечет и хорохорится… Однажды мы встретились в мастерской Ильи Глазунова, когда тот жил ещё не в Калашном переулке около Дома журналиста у Арбатской площади, а где-то на окраине Москвы. С ним была Галя. Она весь вечер молчала. Обратно мы ехали вместе на их "Москвиче". О чем говорили? Кажется, как раз тогда он хвалил мои статьи о Николае Ушакове и Владимире Карпеко в газете "Литература и жизнь", а я тогда не сказал о нём еще ни единого слова упрека. На Смоленской площади, где тогда жил, я попрощался, вышел. Мела метель. "Метель мела во все концы, Во все пределы…". Я поднял воротник. Мне надо было перейти на ту сторону. Они тронули дальше, и вскоре их машина исчезла за снежной пеленой. Он хочет приехать в Россию и проделать путь от Калининграда до Владивостока. Что ж, дай Бог. Помешать могут только годы…
http://zavtra.ru/content/view/voron-k-voronu-letit/