The last autumn
Гадания на музыкальной шкатулке все забавнее больше цепляют.
Белая Гвардия.
Печорин.
Когда небосвод над источником пепельно черен,
Спускается с гор по тропе утомленный Печорин,
И силы природы, проснувшись, приходят в движенье,
И звезды во мгле говорят о его приближеньи.
Назавтра известье о нем облетает салоны,
С утра в будуарах у барышень дым коромыслом.
В саду, на аллеях, в бювете все те же поклоны,
Но это поклоны с каким-то особенным смыслом.
А мне бы исчезнуть, растаять, я очень устала,
Но вот он идет, увлеченный все той же игрою,
И я ни с того, ни с сего разбиваю пиалу,
И, выдав себя, поднимаю глаза на героя...
Он, замечая меня, переводит дыханье,
Он весел, галантен, умен, беспощаден и жалок,
И непредсказуем: то лед, то огня полыханье,
Чем сводит с ума ослепительно юных весталок.
Я делаю то же, что он, и в расчете на то же:
Опять улыбаюсь в пространство, одетое в китель.
Пространство острит, собирает осколки... О, Боже!
И жадный до сплетен тотчас собирается зритель.
Игра не закончена, новая жертва напрасна:
Княжна влюблена и собой не владеет порою,
Рассержена, сломлена, очень бледна и прекрасна,
С мольбой и надеждой сквозь слезы глядит на героя...
Последняя осень была неуютной на водах.
Тебя не дождавшись отъезд переносим на среду.
Здесь скучно, и нечего делать, и что-то с погодой,
Я больше сюда никогда-никогда не приеду!
Я знаю, он будет убит на случайной дуэли,
Я брошусь к окну и разбитые ставни прикрою...
Последняя буря, и листья уже облетели,
А я продолжаю стоять и смотреть на героя.
Мы едем в Тифлис, а потом в Амстердам или в Баден,
Но вряд ли я смену названий в дороге замечу.
Я все променяю на толику этого ада,
И тысячу лет - на одну мимолетную встречу...
Белая Гвардия.
Печорин.
Когда небосвод над источником пепельно черен,
Спускается с гор по тропе утомленный Печорин,
И силы природы, проснувшись, приходят в движенье,
И звезды во мгле говорят о его приближеньи.
Назавтра известье о нем облетает салоны,
С утра в будуарах у барышень дым коромыслом.
В саду, на аллеях, в бювете все те же поклоны,
Но это поклоны с каким-то особенным смыслом.
А мне бы исчезнуть, растаять, я очень устала,
Но вот он идет, увлеченный все той же игрою,
И я ни с того, ни с сего разбиваю пиалу,
И, выдав себя, поднимаю глаза на героя...
Он, замечая меня, переводит дыханье,
Он весел, галантен, умен, беспощаден и жалок,
И непредсказуем: то лед, то огня полыханье,
Чем сводит с ума ослепительно юных весталок.
Я делаю то же, что он, и в расчете на то же:
Опять улыбаюсь в пространство, одетое в китель.
Пространство острит, собирает осколки... О, Боже!
И жадный до сплетен тотчас собирается зритель.
Игра не закончена, новая жертва напрасна:
Княжна влюблена и собой не владеет порою,
Рассержена, сломлена, очень бледна и прекрасна,
С мольбой и надеждой сквозь слезы глядит на героя...
Последняя осень была неуютной на водах.
Тебя не дождавшись отъезд переносим на среду.
Здесь скучно, и нечего делать, и что-то с погодой,
Я больше сюда никогда-никогда не приеду!
Я знаю, он будет убит на случайной дуэли,
Я брошусь к окну и разбитые ставни прикрою...
Последняя буря, и листья уже облетели,
А я продолжаю стоять и смотреть на героя.
Мы едем в Тифлис, а потом в Амстердам или в Баден,
Но вряд ли я смену названий в дороге замечу.
Я все променяю на толику этого ада,
И тысячу лет - на одну мимолетную встречу...