(no subject)
Седой раскинется предутренний туман,
Расставив руки шире небосвода
И рек подземных сладостный дурман
Живой мишенью выпустит свободу.
Ее дыханье страшно, но тепло,
Ее руки касание тревожит,
И будоражит, словно терпкое вино,
И взглядом вечным странны формы множит.
Предания забыты старины
Давно и прочно. Лишние мотивы
Беспамятным пророкам не нужны,
Как умершим приборам не нужны штативы.
Но час приходит, первозванный час
И силой дремлющей, проросшая свобода
Дрожит и бьётся, пробуждая нас
Рождать слова немыслимого рода.
Расставив руки шире небосвода
И рек подземных сладостный дурман
Живой мишенью выпустит свободу.
Ее дыханье страшно, но тепло,
Ее руки касание тревожит,
И будоражит, словно терпкое вино,
И взглядом вечным странны формы множит.
Предания забыты старины
Давно и прочно. Лишние мотивы
Беспамятным пророкам не нужны,
Как умершим приборам не нужны штативы.
Но час приходит, первозванный час
И силой дремлющей, проросшая свобода
Дрожит и бьётся, пробуждая нас
Рождать слова немыслимого рода.