черные ленты
Вот она - постукивающая, давящая, скрипящая, ноющая, барахтающаяся в грязи, тянущая. Бесящаяся, мчащаяся. Её бросает из стороны в сторону, она бьётся об стены и острые углы. Моя боль. Персональная. Индивидуальная. Никто не узнает, как это. Никто не поймет.
Вот так проснешься утром...а стены пустые-пустые.
Или я пустая-пустая, а они наполнены? Звуками, чувствами, воспоминаниями. Видели ли они когда-нибудь мои сны?
Мы снился белый паром со светящимися дырочками-окнами, Стокгольм. А потом я потерялась. В метро. Вышла не на той станции без друзей. Они поехали дальше, а я потерялась. Без связи, без денег. Ходила и заглядывала в глаза шведам. Один из них с медовыми глазами в бронзовую прожилку улыбался, тряс меня за руку и повёл за собой. Говорил, что всё наладится, я обязательно найдусь. А пока - "выпей бражку и грусть пройдёт". Сначала боялась, не доверяла рыжеволосому незнакомцу. Потом подумала - что терять? - и выпила.
А дальше пустота. Холодный северный ветер бьёт по лицу. Я стою на перроне в богом забытом месте, вся в лохмотьях, подпоясанная какой-то веревкой, с выцветшим платком на голове. И рельсы, бесконечные, тянущиеся в вечность. Иду в горизонт, а в ветер издевается, сбивает с ног, разрывает одежду.
Не доверяйте незнакомцам с медовыми глазами...
Я проснулась.
Пронизанная иголочками-сомнениями и страхом. Страх был такой большой и черный, что казалось, что он смог бы поглотить пол мира в свою черную глотку. Всё сгущалось. Голова пухла.
Апотом - бах - трещина на стенке бокала, заржавело лезвие, лопнул сосуд на веке и тело покрылось испариной и свело судорогами.
И страх, черный-черный. Его можно заплетать в косы, черные траурные ленты. Они гармоничны с первым нежным снегом, медленно тающем за окном.
И только мягкий перестук хрустальных бусин по паркету...
Вот она - кульминация.
Вот так проснешься утром...а стены пустые-пустые.
Или я пустая-пустая, а они наполнены? Звуками, чувствами, воспоминаниями. Видели ли они когда-нибудь мои сны?
Мы снился белый паром со светящимися дырочками-окнами, Стокгольм. А потом я потерялась. В метро. Вышла не на той станции без друзей. Они поехали дальше, а я потерялась. Без связи, без денег. Ходила и заглядывала в глаза шведам. Один из них с медовыми глазами в бронзовую прожилку улыбался, тряс меня за руку и повёл за собой. Говорил, что всё наладится, я обязательно найдусь. А пока - "выпей бражку и грусть пройдёт". Сначала боялась, не доверяла рыжеволосому незнакомцу. Потом подумала - что терять? - и выпила.
А дальше пустота. Холодный северный ветер бьёт по лицу. Я стою на перроне в богом забытом месте, вся в лохмотьях, подпоясанная какой-то веревкой, с выцветшим платком на голове. И рельсы, бесконечные, тянущиеся в вечность. Иду в горизонт, а в ветер издевается, сбивает с ног, разрывает одежду.
Не доверяйте незнакомцам с медовыми глазами...
Я проснулась.
Пронизанная иголочками-сомнениями и страхом. Страх был такой большой и черный, что казалось, что он смог бы поглотить пол мира в свою черную глотку. Всё сгущалось. Голова пухла.
Апотом - бах - трещина на стенке бокала, заржавело лезвие, лопнул сосуд на веке и тело покрылось испариной и свело судорогами.
И страх, черный-черный. Его можно заплетать в косы, черные траурные ленты. Они гармоничны с первым нежным снегом, медленно тающем за окном.
И только мягкий перестук хрустальных бусин по паркету...
Вот она - кульминация.