"А почему молчит народ? Вот всем вопросам вопрос! " (с)
Недавно в ходе
разговора с товарищем о том, почему безмолвствует наш народ, глядя на, по сути дела, собственную гибель, длящуюся последние лет тридцать, мне был задан вопрос:
"А что за секретное знание, каков наш народ? Разве такое может быть?"
Отвечаю: представление это, разумеется, не секретное. Если коротко отвечать на вопрос, то можно сказать так.
Те люди из глубинки, которые массово хлынули в региональные центры и обе столицы в ходе развала экономики в 90-е и нулевые года, во многом являются носителями тех взглядов, а значит, и носителями тех правил социального поведения, которые были характерны для русского крестьянства еще в конце 19 века. Чтение книги А.Н. Энгельгардта "Письма из деревни", состоящей из очерков, составленных автором, ведшим хозяйство в пореформенной смоленской деревне в 70-е - 80-е годы ХIХ-го века, хорошо это показывает. Прочитаем отрывок из письма четвертого, где речь зашла о школьном образовании в крестьянской среде и, что важно для нас, о политических процессах на селе.
Итак, слово автору:
" Да что говорить о педагогах: вы редко встретите не то крестьянина, а даже дворника, целовальника, который бы, например, понимал, что такое гласный и какая разница между гласным и присяжным заседателем. Не найдете крестьянина, который бы не боялся идти свидетелем в суд и был бы уверен, что председатель суда не может его выпороть.
- Однако ж как вы объясните выбор г. Корфа?
- Очень просто. Может быть, г. Корф, как добрый помещик, заслужил любовь соседних крестьян, и они, узнав о его желании быть гласным, избрали его в эту должность. Это возможно, это я допускаю. Но может быть и совсем другое: может быть, г. Корф имеет за себя посредника, посредник, в свою очередь, заказал кому следует выбрать г. Корфа, и вот он на трех крестьянских съездах избран в гласные от крестьян. Я не утверждаю, что было так; очень может быть, что крестьяне почему-нибудь любят г. Корфа, но вероятнее, что дело было так, как я предполагаю.
Потому что обыкновенно это так бывает.
-Не может быть!
-Крестьянам все равно, кого выбирать в гласные - каждый желает только, чтобы его не выбрали. А в газетах сейчас пропечатают: "Отрадно видеть, что крестьяне умеют ценить" и пр. или: "Прискорбно видеть, что местная интеллигенция не щадит себя самой, высказываясь против лица, за которое высказывается четыре пятых населения всего уезда", и пр.
-Значит, посредник имеет огромное значение?
-Посредник - все. И школы, и уничтожение кабаков, и пожертвования, все это от посредника. Захочет посредник, крестьяне пожелают иметь в каждой волости не то что школы - университеты. Посредник захочет - явится приговор, что крестьяне такой-то волости, признавая пользу садоводства, постановили вносить по столько-то копеек с души в пользу какого-нибудь Гарлемского общества разведения гиацинтовых луковиц. Посредник захочет - и крестьяне любого села станут пить водку в одном кабаке, а другой закроют.
-Да как же так? Почему же так?
-Оттого, что начальство. Сами посудите. Волостной и писарь зависят от посредника, а крестьяне от писаря и волостного..."
Наблюдая то, как относятся к политике окружающие меня в моем городе люди, я вижу, что их тоже не особо волнует, кто будет градоначальником, кто - губернатором, что все любят Президента, в чем не последнюю роль играет пропаганда, ведь все видят достижения путинской политики, но мало кто понимает ту глубину и тот системный характер общенационального кризиса, в котором мы находимся последние лет 25-30. Все также мало кто понимает устройство государственной машины, алгоритмы ее работы, большинство все также видит Президента как всевластного правителя, большинство все также уповает на него, не на себя, не на сотрудничество региональных властей, в деле решения общегосударственных задач, вокруг все таже правовая безграмотность... Да и сами базовые принципы работы власти в стране в принципе копируют работу как коммунстической власти, так и докоммунистической. Но это уже другой разговор.
Стараясь понять то отношение к власти, начальству, которое имеет место сейчас, я вижу, что оно очень похоже на то, которое показывает в Смоленской губернии своего времени Энгельгардт. Наше общество все также слабо дифференцировано, в нем также невозможно выделить классы так, как они существуют, скажем, в Англии (а если нет классов, больших сознающих себя собой групп населения - то нет субъектов социальной борьбы). Прочитайте книгу Кейт Фокс "Наблюдая за англичанами. Скрытые правила поведения", и вы увидите огромную разницу между жизнью английского общества, жестко разделенного на классы и внутриклассовые слои, различающиеся в повседневной жизни массой деталей поведения, отношения к жизни, и русским обществом.
Характер общественных процессов в России , вообще говоря, мне кажется, гораздо лучше схватывает русская литература (не всегда высокая, но все таки именно литература). Приведу пример. Возьмем стихотворение Всеволода Емелина "Крах креативного класса". Емелин, конечно, не Тютчев, но в данном случае важна не философская высота творчества, а именно характерная черта русской литературы - понимать русское общество с его особенностями.
Итак, он пишет:
"...Останусь со своим народом,
Где Абрамович, Депардье.
Останусь со своим народом
Среди бушующих веков,
Где токари с вагонзаводов
И их начальники цехов.
Где борются за дело мира,
Где каждый прост и сердцем чист,
Где вместе Путин и Кадыров,
Полонский и бульдозерист.
Где депутаты всех собраний,
Большие люди из Кремля
И с ними бабы, слобожане,
Учащиеся, слесаря…
Меж нами никакой нет розни,
Единство выросло в боях,
И всем привет с Багамов Познер
Шлет в полосатых труселях."
Вот это "...где депутаты всех собраний, большие люди из Кремля и с ними бабы, слобожане, учащиеся, слесаря…" и есть формула русского общества, причем не только сегодня, но и на протяжении последних столетий. Именно "...с ними бабы, слобожане, учащиеся, слесаря...", то есть слабодифференцированная социальная масса, не разделенная непреодолеваемыми социальными барьерами и социальной дистанцией - важнейшая характеристика русского общества на протяжении веков. Не только предельные смыслы (метафизика), но и важнейшие особенности социального устройства наследуются русским обществом несмотря на все социальные катаклизмы и трансформации.
Классовая борьба (в т.ч. профсоюзная) с противостоянием массовых политизированных сообществ (не всякая публичная деятельность - политика) такая, какой ее ждут отечественные марксисты (и особенно вульгарные марксисты) и прочие социалисты - феномен Запада, который основывается на разделении общества на оформившиеся крупные социальные группы (т.е. напоминающие пресловутые "классы в себе"), что является характерной чертой этого общества, начиная со средневековья. В период до модерна это были монашеские, рыцарско-монашеские ордена, цеха (они не были только производственными кластерами, но и социальными корпорациями), университеты, которые получили значительную социальную автономию еще, если не ошибаюсь, в 12 веке... У нас ничего подобного не было, то есть у нас нет исторической базы для формирования таких автономных крупных социальных групп.
В период модерна, т.е. капитализма в Европе стали формироваться классы в привычном их понимании (те же ордена и цеха - это все таки не классы), то есть те субъекты, которые были способны вести социальную борьбу. У нас ничего подобного не было. Наши работники государственных (это важнейшее обстоятельство, кстати, связанное со спецификой построения западоподобных форм жизни, т.е. капитализма, в России), мануфактур, созданных Петром I-м, больше напоминали рабов, чем ранний полупролетариат на заре капитализма в Европе. Да и тот "пролетариат", который все время хотели возглавить русские марксисты, тоже не был настоящим пролетариатом, и не только по причине отсутствия классового самосознания. Он просто по своей социальной и экономической природе им не был.
Отличная формула русского общества начала ХХ-го века дана Волошиным в его стихотворении "Русская революция":
"Но жизнь и русская судьба
Смешала клички, стёрла грани:
Наш «пролетарий» - голытьба,
А наши «буржуа» - мещане.
А грозный демон «Капитал» -
Властитель фабрик. Князь заботы,
Сущность отстоенной работы,
Преображённая в кристалл, -
Был нам неведом:
нерадивы
И нищи средь богатств земли,
Мы чрез столетья пронесли,
Сохою ковыряя нивы,
К земле нежадную любовь…
России душу омрачая,
Враждуют призраки, но кровь
Из ран её течёт живая."
Призраки, о которых пишет Волошин - это западные призраки либерализма и марксизма. То есть, русская жизнь существенно иная, чем было принято у нас понимать ее, опираясь на западные теории. По видимому, прав был Пушкин , когда говорил, что русская история нуждается в собственной формуле.
Таким образом, в России просто нет того массового субъекта, который мог бы не только приобрести самосознание, но и вести социальную борьбу. И одним только привнесением в массы идей тут не обошлось бы, начни кто-то строить в России классы. Понадобилась бы прочная база в виде повседневной созидательной практики, создающей такие сообщества, в которые можно привнести идеи, которые захватили бы это сообщество. Массы русского простонародья в последние лет 800 иначе, чем сознательные пролетарии, ведущие организованную борьбу, выражали свое отношение к творящейся вокруг них несправедливости - они могли стихийно взывать к власти, писать петиции, как крестьяне начала ХХ века, а когда убеждались в невозможности договориться с ней, вспыхивал русский бунт - бессмысленный и беспощадный, когда горели барские усадьбы, а самих бар поднимали на вилы. Но такой бунт не есть способ социальных преобразований.
Отсюда следует вывод: изменение вектора развития русского общества есть дело (в степени гораздо большей, чем в Европе) небольших (в масштабе общества) сплоченных групп, вооруженных идеями, способными найти отражение в русских массах. Правда, сегодняшняя ситуация имеет серьезное отличие от той, которая сложилась на момент революции 17-го года. Оно состоит в том, что на тот момент огромное большинство населения страны было объединено общими культурными нормами и, кроме того, общим социальным положением. Речь о русском крестьянстве, населявшим центральные губернии страны, наиболее многочисленные из всех русских губерний. Сейчас общего культурного поля практически нет. Ведь невозможно назвать культурой тот паршивый фастфуд, которым население кормит шоубизнес, построенный на примитивном развлекалове. Да и современная литература и публицистика тоже пока не сформировали своих толстых, достоевских, тургеневых, успенских, златовратских. И не видно в обществе предпосылок для их формирования. А это опять таки означает, что появление их может быть вопреки господствующим трендам делом только небольших сообществ, погруженных в русскую культуру, ведь других претендентов на эту роль не видно. Погрузившись в русскую простонародную и классическую культуру, начав трансляцию ее содержания в массы можно получить шанс на восстановление народа в качестве субъекта исторических свершений. Мы не получим аналога европейского общества с его некогда социально активными пролетариями, но мы получим тот субъект, который можно будет повести к национально-историческому творчеству. Кстати, эта погруженность - принципиальное условие успеха в деле вытаскивания самих себя из болота. Прав был Кургинян, когда говорил, что восстановление образования (то есть матрицы народного самосознания) надо начать с медленного чтения русской классики. От себя я добавил бы, что кроме классики, надо читать те произведения, которые открывали бы характер масс русского простонародья. Ведь именно эти массы и делали своими усилиями русскую историю, именно в них находили отклик те силы, которые стояли во главе русских исторических процессов - скажем, в деле заселения северо-востока Евразии, делании его Россией, или в деле его преображения в советское время. И, повторю, самое главное на сегодня то, что без объединяющей людей в народ культуры не может быть народа как субъекта исторических свершений. Не будет культуры - дело распространения идей восстановления страны не даст нужного результата. Таким образом историческая перспектива России может быть сформирована прежде всего и более всего рекультуризацией населения.
P.S. Есть еще один важный момент, касающийся социального поведения, но о нем - отдельно.