Свобода, мама!
Была темная зимняя заполярная ночь 1997 года. Я сидел в плацкартном вагоне поезда, который медленно полз по Кольскому полуострову из Мурманска в Москву.
На полке напротив меня сидел большой очень худой человек лет тридцати пяти, одетый в спортивный костюм, и широко улыбался, тускло блестя железными зубами. Он сидел на корточках, широко расставив на полке крупные ступни в толстых шерстяных носках. Широкой татуированной пятерней он поглаживал иссиня-бритую голову, покрытую шрамами и ссадинами, и с любопытством оглядывался по сторонам.
Рядом с ним у окна сидела маленькая сухая старушка. Они зашли на какой-то небольшой едва освещенной станции под Мурманском, где поезд задержался лишь на минуту. Вещей у них почти не было, не считая небольшой котомки, которую двумя руками сжимала старушка. Когда человек вышел в туалет, старушка сказала, что он ее сын, что его только что выпустили из зоны, где он провел двенадцать лет за то, что зарубил топором то ли участкового, то ли еще какого-то начальника. Зарубил, спьяну, но за дело, суть которого я уже не помню. Сейчас она забрала его из зоны и возвращается в родной поселок.
Человек страстно впитывал мир вокруг себя всем своим худым жилистым телом. В полумраке вагона он с интересом разглядывал соседей, останавливая взгляд то на их лицах, то на одежде или обуви, то на сумках. Его пальцы гладили дермантин обивки, останавливались на блестящем металлическом поручне, ковыряли бортик столика. Иногда он легко терся бритым затылком о верхнюю полку, и улыбка не сходила с его губ. Ему все было в удовольствие и все было в диковинку.
Ворота заполярной зоны закрылись за ним, когда Горбачев только сменил Черненко, но еще не успел провозгласить перестройку и гласность. Политические реформы, хлопковое дело, пустые магазины, землетрясение в Армении, этнические конфликты на Кавказе и в Средней Азии, ранний Ельцин, развал Союза, путч, расстрел Белого дома, "голосуй сердцем" - все это прошло мимо него. Он не слышал Юру Шатунова и "Комбинацию", не пил "Херши-колу" и не видел "Сникерсов" и иномарок.
И сейчас он постигал этот невероятно изменившийся мир, пришедший на смену тому, тоже уже почти забытому, который он оставил двенадцать лет назад. Каждый раз, когда разносчица проходила мимо с обычным набором конфет и печений, он обязательно что-нибудь покупал у нее и светился от восторга. Купленное он не съедал, а подолгу держал в руках, осторожно перебирая пальцами. Обладание было ему приятнее, чем потребление.
Один раз, купив очередную пачку вафлей, он склонился к старушке и хриплым шепотом произнес: "Свобода, мама!"
Они сошли в Кандалакше. По тускло освещенной платформе гуляла метель. Все провожали их взглядами: высокий худой мужчина в ватнике и ушанке и то ли держащая, то ли поддерживающая его маленькая старушка с котомкой. Через сколько шагов они растворились в темноте.
Я к чему это сейчас все вспомнил. Так получилось, что последние три года я работал без отпуска, а зачастую и без выходных, и что-то совсем отошел от путешествий. И вот вдруг отпуск случился. А когда это стало понятно, я несколько бессистемно накупил пачку билетов во все направления и сейчас думаю, как их наилучшим образом использовать все одновременно. Пока придумал название путешествия, вполне отражающее хаотичность движения: "Большой батут - 2016".
На полке напротив меня сидел большой очень худой человек лет тридцати пяти, одетый в спортивный костюм, и широко улыбался, тускло блестя железными зубами. Он сидел на корточках, широко расставив на полке крупные ступни в толстых шерстяных носках. Широкой татуированной пятерней он поглаживал иссиня-бритую голову, покрытую шрамами и ссадинами, и с любопытством оглядывался по сторонам.
Рядом с ним у окна сидела маленькая сухая старушка. Они зашли на какой-то небольшой едва освещенной станции под Мурманском, где поезд задержался лишь на минуту. Вещей у них почти не было, не считая небольшой котомки, которую двумя руками сжимала старушка. Когда человек вышел в туалет, старушка сказала, что он ее сын, что его только что выпустили из зоны, где он провел двенадцать лет за то, что зарубил топором то ли участкового, то ли еще какого-то начальника. Зарубил, спьяну, но за дело, суть которого я уже не помню. Сейчас она забрала его из зоны и возвращается в родной поселок.
Человек страстно впитывал мир вокруг себя всем своим худым жилистым телом. В полумраке вагона он с интересом разглядывал соседей, останавливая взгляд то на их лицах, то на одежде или обуви, то на сумках. Его пальцы гладили дермантин обивки, останавливались на блестящем металлическом поручне, ковыряли бортик столика. Иногда он легко терся бритым затылком о верхнюю полку, и улыбка не сходила с его губ. Ему все было в удовольствие и все было в диковинку.
Ворота заполярной зоны закрылись за ним, когда Горбачев только сменил Черненко, но еще не успел провозгласить перестройку и гласность. Политические реформы, хлопковое дело, пустые магазины, землетрясение в Армении, этнические конфликты на Кавказе и в Средней Азии, ранний Ельцин, развал Союза, путч, расстрел Белого дома, "голосуй сердцем" - все это прошло мимо него. Он не слышал Юру Шатунова и "Комбинацию", не пил "Херши-колу" и не видел "Сникерсов" и иномарок.
И сейчас он постигал этот невероятно изменившийся мир, пришедший на смену тому, тоже уже почти забытому, который он оставил двенадцать лет назад. Каждый раз, когда разносчица проходила мимо с обычным набором конфет и печений, он обязательно что-нибудь покупал у нее и светился от восторга. Купленное он не съедал, а подолгу держал в руках, осторожно перебирая пальцами. Обладание было ему приятнее, чем потребление.
Один раз, купив очередную пачку вафлей, он склонился к старушке и хриплым шепотом произнес: "Свобода, мама!"
Они сошли в Кандалакше. По тускло освещенной платформе гуляла метель. Все провожали их взглядами: высокий худой мужчина в ватнике и ушанке и то ли держащая, то ли поддерживающая его маленькая старушка с котомкой. Через сколько шагов они растворились в темноте.
Я к чему это сейчас все вспомнил. Так получилось, что последние три года я работал без отпуска, а зачастую и без выходных, и что-то совсем отошел от путешествий. И вот вдруг отпуск случился. А когда это стало понятно, я несколько бессистемно накупил пачку билетов во все направления и сейчас думаю, как их наилучшим образом использовать все одновременно. Пока придумал название путешествия, вполне отражающее хаотичность движения: "Большой батут - 2016".