Деревянный дембель
Известие о «деревяхе» пришло 5 мая 1987 года к вечеру, когда вызвал меня в каптёрку старшина Соколов. Его лужёное хайло издавало звуки вполовину тише обычного, тон спокойный, что было непривычно, но новость обескураживала:
- Собрать тебя приказано, младший сержант, вводная на сбор. В войска завтра отправляешься...
- Как в войска? Я думал, сержантом остаюсь? - наивность моя выдавливала безнадёгу.
- Ка́ком кверху! Сказано: подготовить, проверить! Беги в казарму, тащи что скопил. Покажу, как собирается вещмешок и укладываются пожитки. Заодно пройдём списком по обмундированию и обеспечению сухпайком. Велено на сутки...
Делать нечего: ка́ком кверху - значит ка́ком кверху! Побрёл в казарму; в голове сумбур без ответа, а переспросить не у кого: взводного у нас не было, все месяцы его замещал Пиваваренок, ротный до дому подался и вряд ли вернётся до утра следующего дня. Смотрю, Бояркин лежит на койке в мечтах о беззаботном черпачестве, я к нему: «Шеф, все пропало, всё пропало! Гипс снимают, клиент уезжает!» Всмотрись, говорю, в горизонт: корячится там «деревяшка», но далеко не моя. Мечтатель сверкнул золотым резцом, цыкнул и рванул наводить справки о дальнейшей участи. Столь несвоевременная новость вызвала у комода полную потерю веры в светлое будущее, так как продление службы в показательной учебке ему не прельщало. Он рвался в войска, и туманное известие не могло не напрячь...
В этот вечер я ничего не прояснил. Полночи глаз не смыкал, размышляя о будущем: Валеру Кашина в Калининград отправили, Андрея Симушкина и Олега Малова по полигонам гоняют денно и нощно, в Афганистан готовят, а меня куда закинут? Провиант на одни сутки обещали: может, в Средней Азии останусь? - мелькнула догадка, с ней видимо и уснул…
На утреннем разводе капитан Тарасенко назвал фамилии курсантов отправлявшихся в войска и объявил дообеденную готовность. На вопрос о сержантстве ротный ответил, решено оставить Бояркина! Не прошло пары часов, как нескольких выпускников учебки связи, в том числе несостоявшегося комода, выстроили у трибуны в полном выходном сборе, отметили отдельным списком и погрузили в бортовую колымагу. Привезли на железнодорожный вокзал. За ночь я свыкся с догадкой, что останусь в Азии, на перроне теперешний покупатель соизволил подтвердить - служить предстоит в Ашхабаде. С персидского «город любви», добавил. На наивный вопрос, как там с погодкой? - прапорщик интрижно брякнул: «Знаю, среднегодовая температура в Туркмении выше, чем в Узбекистане. Круглый год тепло и светло! Город чист и зелен, но случаются бури пылевые, а бывает, потряхивает изредка!»
Ничего себе, пальнул романтикой, но слова не испугали: лучше дослуживать, где теплее, думаю, нежели в северных широтах зимой различные выпирающие части тела морозить...
Задумавшись о будущем, решил я сунуться в вещмешок и поискать там маршальский жезл. Наполеон говаривал, в ранце каждого солдата лежит жезл маршала - в моём не было! Вот и думай: я такой растяпа, либо мою карьеру похерил Соколов?..
В поезде разместились компактно, уместились в три отсека допотопного плацкартного вагона, дышавшего на ладан и выглядевшего ужасной развалюхой. Нас довёз бы без приключений и прямым ходом на металлолом. Пластик межотсечных перегородок зашарпан; поручни расхлябаны, хром наполовину облуплен; дерматин сидушек истерзан, засижен до дыр; стёкла биты в общих местах, тамбуре и туалете - словом, романтика в воздухе витает и климат-контроль бесплатный нате вам! Кури, где изволишь - дым отсасывается в щели принудительно. Ладно, хоть не пустопорожняя «теплушка» военных времён!
Многолюдные Бухару и Чарджоу проехали, дальше беднейший на впечатления заоконный пейзаж: томящие малежи выбеленного солнцем песка, по волнам барханов скачут полупрозрачные катыши перекати-поля, гонимые даже небыстрой кинетикой поезда - посмотреть не на что! Признаков жизнедеятельности нет по обе стороны чугунки, час за часом пустота, скукота и бесконечное уныние в минорных тонах! Изредка попадаются городишки, где предусмотрены короткие остановки, но коли увидишь на полустанке с дюжину зевак - принимаешь за массовку. Поезд тоже полупустой, отчего круговерть попутчиков крайне заметна. Сошло на остановке десяток пассажиров - взойдёт вроде столько же. Откуда берутся?..
Поезд изредка притормаживает у неказистых станционных строений, но чисто для соблюдения расписания. На полустанках чаще всего торчит смотритель в сопровождении безразличного ко всему ишака и бесцельно шатающихся дромадеров. В пределах некоторых неприметных переездов виднеются давно истлевшие трупы всё тех же верблюдов, ставшие знаковыми. Крупный череп, возле в линию уложены подзанесённые песком массивные позвонки, над ними непременно вздымается остов из рёбер, на котором коварные суховеи треплют пучки бурой шерсти. Верблюд издох, доходяга, откинул мозоленогие «копыта» - туша так и лежит на месте последнего преткновения. Прикапывать скот кочевники сыздавна смысла не искали, мертвечина оставалась на съедение местным падальщикам.
Однако кормятся трупами только всемогущие ветра...
В Ашхабад въехали под покровом ночи шестого мая. Столичный вокзал оказался небольшим, но не провинциальным в оформлении: залы застеклены, кассы, колонны, шпиль, звезда в венке лавра - нормальная высокопарная архитектура сталинских времён. Народ рассосался, на обезлюдевшем перроне остались одни солдаты. Никто нас не встречал и тут, девчушки с хлебом-солью под сопутствующие фанфары отсутствовали, и дорожка коврами и лепестками роз не выстлана, почему-то...
Снова не продумали! Даже проныра Ильич, стоявший супротив вокзала на постаменте, и тот отвернулся, проходимец...
Прапорщик ушёл телефонировать в часть, предупредив, чтобы на парадной лестнице столичного вокзала не галдели и не хулиганили. В ожидании машины придётся потерпеть!
Войсковая часть находится в Ашхабаде - машину подали, не прошло часа. Нашим взорам предстал замызганный, в смысле пыльный или выгоревший на солнце незатентованный кабриолет ГАЗ-66 с табличкой «дежурная» за правым лобовиком. Дальше мизансцена: из кабины высовывается ряха «а у милого лицо занимает всё крыльцо!» довольного жизнью солдата и в тонах закадычного другана докладывает: «Карета подана, тыщ прапщик!» Устав пустил слезу от доклада, но прапорщик съязвил шуткой, поздоровался с водилой обычным рукопожатием, когда тот соизволил снизойти, а нам кивком дал понять, чтобы прыгали в кузов. Горластых злыдней, каких в учебке пруд пруди, честно говоря, за последние полтора года службы я больше не встречал. Служба тут доверием ценится...
Расселись быстро и поехали, не скажу медленно. Многие тотчас прильнули к переднему борту, вцепившись в поручни за кабиной. Весьма прилично освежает мозги терпкий запах спящей столицы: жизнь есть - захолустья так не пахнут!
Хорошо освещённым проспектом ехали недолго, видами насладиться не успели. Подъезжая к месту дислокации части, из кабины крикнули сесть. Ночь на дворе, но попадать на глаза мало ли неспящего начальства не хотелось. Шишига попрыгала на колдобинах, сквозь брешь в заборе проскочила внутрь огороженной территории и замерла, окутавшись клубами липкой пыли, нагнавшей потоком воздуха. Водитель высунулся в окно: «Всё, приехали! Молодёжь, разгружаемся без тормозов!»
Высадились. Осмотрелись. Заметили: въезд блокируется нарядом. Догадались: КПП! Отвесили комплимент, типа «в какую дыру загнали», обогатив память впечатлениями. Внешний вид пункта контроля кратко можно описать как триумфальная пробоина каменного ограждения двухметровой высоты. Видимо батальон связи решился возвести отдельный от Кишинского полка КПП, место определил, но к строительству не приступал. Бесформенной толпой - строиться приказа не было, прошли неширокий плац, вошли в одноэтажное здание. Двумя шеренгами растянулись по коридору возле комнаты дежурного по части. Вчерашние курсанты шевельнуться боялись, словно как в учебке строевой столбняк отрабатывали. Тут же прошла вечерняя поверка прибывших: никого не потеряли!
Невесть откуда, перед строем аки тать в нощи появился худощавый прапорщик, чёрные нависающие усы которого оттеняли впалые щёки и прикрывали хитроватую ухмылку. «Котяра усатый» - первое впечатление, оказавшееся недалеко от истины. Котяра сощурился, окинул шеренги взглядом, преисполненным сочувствия, и вполголоса спросил, есть ли среди вновь прибывших ремонтники РЭА? Пришлось как на духу отозваться «йа!» Кивнув проверяющему «этот мой», прапор велел мне следовать за долговязым военнослужащим срочной службы в телесах атланта и погонах младшего сержанта, а сам снова растворился в сумраке. Я и не понял, куда он так живо исчез...
Верзила возложил руку на моё плечо и представился:
- Андрей! Пошли, мастерскую покажу! Повезло тебе!
- Повезло в чём? - честно непонимающе переспросил я, представившись в ответ. Что, масленица продолжается? Или он каким-то коварным вывертом над новичком ёрничает?
- Повезло, в ремвзвод попал, счастливчик! Забросим щас шмотки и спать. Завтра сам всё поймёшь...
Обойдя казарму, мы подошли к обветшалому строению, претерпевшему некий природный катаклизм. А может над ним не природа корпела, не время калечило, а поверглось вероломным наскоком банды басмачей? Казарма же со времён борьбы с басмачеством? Архитектура, похоже, довоенных лет...
Через подобие арыка или ливнёвки проложена бетонная плита с решётчатыми ограждениями подчресельной высоты, направлявшими, по всей видимости, к бывшей парадной этой развалюхи. Дряхлая крыша пыталась являть себя крышей, забитые замшелой фанерой оконные проёмы бессмысленно доказывали, что некогда считались окнами, а приглушённое эхо в глубинах выморочного строения прекрасно отпугивало незваных гостей. Правду говорят: нежилая изба хуже кладбища!
В здании жизнь не обнаружилась без обращения внимания на сопутствующие артефакты. Что изредка здесь обитают люди, выдавала вытоптанная в деревянном полу тропинка, ведущая в левое крыло коридора, где по соображениям одинокое эхо и обитало. Внутренняя атмосфера стратегического объекта своею затхлостью напоминала сухой чулан деревенского дома, но сталкер уверенно вёл вперёд, выдерживая маршрут.
Верзила, ночью, отвёл на задворки, в развалины? Сходу в башку вонзается мысль: «Вот тут-то меня и похоронят!» Брр...
В упятье левого крыла коридора последние два помещения справа числились за ремвзводом: каптёрка и мастерская. С мрачного торца прохода прорисовывался силуэт единственного окна. В шахматном порядке оно ещё имело треснутые стёкла, сквозь разводы грязи, слабо пропускавшие свет луны, но в основном было заколочено той же фанерой, картоном, или ещё каким светонепроницаемым материалом...
В эту полночь мы зашли только в мастерскую взвода ремонтников - закуток квадратов двадцать площади, от которого сталкер носил ключ, цепочкой по моде пристёгнутый к штанам. Оставив вещмешок, личные вещи и документы на одном из столов ремонта аппаратуры, вернулись в казарму. Там провожатый показал кубрик и сказал, чтобы я выбирал любую пустую койку, какую захочу. Раздевшись и сложив хэ-бэ на табурет, опять же как в учебке дрессировали, я безоговорочно залез на второй ярус, сметливо не выпендриваясь на первый.
Только сейчас я начал сознавать, что представляет собой незыблемая мощь загадочной для ворогов Советской Армии и каким образом она держится в постоянной боеготовности. Никакой ворожина не догадается что спецобъект Отдельного Батальона Связи - ремонтная мастерская, находится вне понятий рабочей области мозга любого милитаризированного индивида, любой армии с сопредельной территории. В эту рохлю свой не полезет какую-то там хвалёную радиомастерскую искать, не то что чужой. Тайна на тайне, тайнами скрытая!
Уснул не сразу. Надо же было обмозговать навалившиеся эмоции? Да и прикидывал, как действовать, если вдруг захочет какой вояка познакомиться под «дедовщину». Сержанты учебки любили подпугивать курсантов дедовщиной в войсках, будто сами о ней что знали. Но усталость меня всё же выключила, хотя до подъёма парочку сновидений продемонстрировала.
Проснулся неожиданно, оттого что какой-то голосистый поло́хало в другом конце казармы протяжно звонко практически провыл: «Па-адъё-ом!». Не прошло минуты, как уже рядом тот же голос нараспев спокойно попросил: «Рем хоз взвод, под-ни-ма-ем-ся!» По привычке я очнулся и от первого приевшегося созвучия, но, не наблюдая шевелений вокруг себя, ждал развития событий. После повторения просьбы, прозвучавшей даже застенчивее, чем вначале, показалось, откуда-то с нижнего яруса сонный и явно не собиравшийся просыпаться сиповатый прокуренный басок заворчал сквозь тишь спального отсека:
- Чижи, я не понял, кому сказано падъём?
- Естькомусказано! - недовольная фистула́ без пауз поиздевалась над басом, но вялое движение началось. Молодёжь встала и неторопливо принялась заправлять койки. Я тоже не спешил; никто никого не гнал, потому и мне не стоило обличать свою выучку. Старички нехотя поднялись и ушли, ковыляя, небрежно одевшись или просто схватив форму в охапку. Защитники! За ближайшие минуты кубрик нашей части казармы обезлюдел, только пара бойцов осталась наводить марафет. Один из них предположительно первого года службы разгильдяйского вида солдат со взрывом торчащими чупрунами обратился ко мне в интонациях закадычного дружбана:
- Ты новенький? Пашли со мной, - а в сторону крикнул, - Пшеницын, кубрик добивай. Мы на мастерскую. Андрей, меня зовут, - снова обернулся ко мне и подал руку.
- Юра! - представился я в ответ, протягивая свою.
- Младший сержант? Из учебки что ли?
- Да, ночью привезли...
- Короче, я и Валерка Пшеницын тут по полгода служим; мы «молодые», ты у нас третьим во взводе будешь. Осваивайся, присматривайся сегодня - завтра как все!
- Что означает «как все»?
- На молодых уборка в кубрике, в мастерской и территория вокруг. Будет чисто - никто трогать не будет.
- А есть, кого бояться?
- Не сделаешь своё - узнаешь!
- Понятно, - дальше я не расспрашивал. Пошли в мастерскую, где накануне были оставлены вещи. Из какого-то загашника Андрей достал ведро, швабру и исчез. В мастерской, склонившись над столами, три бойца пытались воспроизвести некстати прерванные сны. Присиденившись за свободный и, не понимая, что делать дальше, я тоже от истомы почти задремал.
Засони ухом не моргнули на появление нового бездельника, но за час раскачались и по мере возврата в реальность знакомились: Костя Кравченко и Вова Шуфлин отслужили год, Женька Седых - полтора. Все трое попали в ремвзвод из самаркандской учебки связи и оказались выпускниками семнадцатой роты. Жека начинал службу в одном взводе с Арисом Пиваваренком, Костя и Вовка уже под его командованием. Получается строевой сержант учебки «передавал» нас другу, то бишь войсковому, по цепочке, можно представить. Вовка занимал ту же койку что и я, кстати, только полугодием раньше.
Мир тесен! Потому что Земля круглая? Или плоская?
Расспросив о ночных проводниках, узнал, что вчерашний крупный парень это Андрей Швец, год прослужил, прапорщик - командир взвода ремонтников Котов Александр Васильевич. Недаром я кота помыслил, увидев усача первый раз - первое впечатление мало когда обманывает. Достатком добродушный человек, но строгий беззастенчивый правдоруб, впоследствии показала жизнь, а главное - мастеров в обиду не давал!
Ближе к восьми часам утра ремвзвод собрался на улице около мастерской. Время идти на завтрак. Сообразив некое подобие строя, выдвинулись в столовую. Странно, но песни петь никто не собирался. Видать не принято, да и собралось нас всего-то душ десять. Как я заметил, под песню в столовку ходила только молодёжь ПУС-ов. Старики обычно не привлекали внимания и вялым хвостом вихлялись позади общего строя.
Столовая торчала посреди военного городка отдельным зданием, питала не один батальон связи, поэтому время расписано. Табльдот нечета учебке: названия блюд одни, но стряпня вкуснее. Сервировка под копирку - кружки, ложки, чаплашки и казанок сложены по старинке кучкой на краю столешницы; в две сажени скамейки по обе стороны - устав для всех одинаков. Один или двое раздатчики, молодые - тут тоже ничего нового. К приёму пищи ремонтники приступали без чьей-либо команды, временем не сильно ограничивались. Это было непривычно после учебки и несказанно радовало! Тем паче к концу 87-го столовую заметно осовременили, соорудив конвейер общепитовской раздаточно-подносной системы. Заходить стали очередью по одному и на поднос набирать хавчик, ставший не в хвальбу вкуснее. Ремонтники хоть могли садиться кто где хочет, но по привычке ютились за одним общим столом.
В общем-то, без незримых мелочей мы всегда всё делали совместно, не обращая внимания на другие подразделения батальона. За эти первые часы, проведённые в новой дружине, я не увидел абсолютно никакой пугающей напряжённости в отношениях между военнослужащими, щепетильности и уставной строгости выполнения внутреннего расписания.
Грядущее нашёптывало спокойствие!
Приближался утренний развод, наступило время праздничного построения и знакомства с местными достопримечательностями, законами, правилами и обычаями. Батальон выстроился на плацу вдоль единственной казармы: первый ПУС, второй, все поротно, в конце строя наши рем и хоз взвода. Прозвучали поздравления с Днём Радио от командования батальоном, как-то непривычно быстро прошёл праздничный марш, довёлся распорядок дня свободным, распоряжения заступающим в наряды - как везде в Советской Армии. Праздник закончился без затяжек, новички осмотреться не успели, как войско определилось с планами, и плац опустел. Командир ремонтного взвода поставил неотложные задачи только двум мастерам-ремонтникам, остальные, сдаётся мне, сами понимали, что следует делать дальше. Я замер в первой шеренге, ждал чего-то неординарного, но ничего особенного в отношении меня так и не добавив, Котов скомандовал разойтись. Всех отправил в мастерскую, сам позже подойдёт, загадочно обронил.
В этот день прапорщика Котова я больше не видел.
День Радио начался в полном смысле слова беззаботно. Мои новые сослуживцы самоотверженно колотили баклуши - я с трудом за ними поспевал. Обалдеть можно - настали тяготы?
Первый день в войсках проходил в праздной болтовне и завязывании знакомств. Без лишней надобности из мастерской не выходил и большую часть дня отсутствовал в полудрёме, а назавтра мне исполнялось девятнадцать лет. Парни о моём дне рождения уже почву прозондировали, конечно, по такому случаю замкомвзвод Женька предложил увольнение в город.
Вот везение! Солдат второй день в расположении части и сразу увал - красота! Встречай Ашхабад мой первый променад!
Ну, а столица Туркмении привлекательна по-своему: небольшая площадью, малоэтажна, безмятежна. Ни техногенной, ни людской сутолоки. Люди доброжелательны, чувство вьётся, «все тут одним миром мазаны». Дворы полны ватаг ребятишек, пенсионеры по беседкам и балаганам тянут будни настольными играми, и что ни двор, то крохотный оазис. Даже ботанический сад раскинут от местного сельхозинститута. Город усажен акациями, тутовником, чинарами, да мало ли чем - радует, что растительность создаёт тень и манит укрыться в прохладу.
Насколько мне известно, оуба (село) Асхабад ведёт историю с незапамятных времён, было даже хорошо укреплённой крепостью, но многие города прикопетдажья были разорены в средние века многочисленными ордами Чингисхана. В их числе Асхабад. Долгое время оставаясь перевалочным пунктом, в середине XIX-го века селение вновь было обнесено крепостными укреплениями и вкоротке разрослось до нескольких тысяч кибиток. Городом и административным центром Закаспийской области Асхабад стал в 1881 году, а в начале двадцатого века оседлое население насчитывало уже около тридцати тысяч человек. Примерно поровну русских, иранцев и армян. Туркменов практически не было, что довольно странный факт, но туркмены всегда были кочевые племена и на протяжении всей своей истории жили в кочевьях вокруг Каракумов.
Туркмены испокон веков были номадами, не принимали осёдлости, не занимались земледелием и редко скотоводством. До завоевания кочевых территорий в конце 18-го века Российской империей жили в основном опустошительными аламанами (набегами). Кровавыми, грабительскими разбоями с убийствами стариков и детей, полонением слабых соседних племён, трудоспособного и детородного шиитского населения Персии и продажи в рабство в богатых узбекских городах. Равносильные родовые племена формировали дружественные союзы, но как только одно давало слабину, его разграбляли и переподчиняли ушлые родичи. Туркменская поговорка гласит, например: Если неприятель грабит дом твоего отца - грабь вместе с ним!
Молодые туркмены, становясь карабчи (разбойниками) и батырями (героями), изощряли способности и предавали огню и мечу целые персидские селения, лишь бы иметь наживу. «Тут все грабили всех, единственным правом признавалась сила, - писал учёный исследователь Туркмении, генерал Н. Г. Петрусевич, безвременно павший во время осады Геок-Тепе, - сарыки нападали на салыров, на текинцев, на бухарские, персидские и хивинские земли. Текинцы делали то же самое, грабя вдобавок йомудов и гоклан; гокланы и йомуды не оставались в долгу. Но больше всего доставалось от туркменских грабежей Персии, её северным и северо-восточным провинциям, составляющим громадную область, известную под именем Хорасана».
Прочтите рассказ Андреева А. П. «Туркменский аламан» и вы ужаснётесь варварством той жизни. Жесточайшая, дикая была жизнь и считаю я, что времена после присоединения закаспийских областей к Российской империи, а тем более спокойные годы СССР - это золотой век Туркмении за всю историю существования огузских племён и всей Средней Азии.
В оправдание и подслащение сей горькой пилюли скажу: в свете тогдашних веяний весь просвещённый мир в большей или меньшей степени занимался чем-то подобным, устраивая избиение младенцев, крестовые походы и охоты на ведьм...
После революции Асхабад переименовали в Полторацк, в честь некоего местного пассионария Павла Полторацкого, первого председателя Совнархоза Туркестанской республики, но с 1925 года и весь советский период город назывался Ашхабад - «город любви», большинство привыкли думать, хотя краеведы поправляют, что более точный перевод - «приятное место».
Ох, коварно то «приятное место!» Летом чудовищная жара, от которой «сохнет мозг и лопаются глаза», зимой, большей частью похожей на благословенную болдинскую осень, может неожиданно заснежить все подгорья, но к утру снова вертается осень. Изменчивость климата располагает к инфекциям, такие как малярия и пендинская язва держат здесь штаб-квартиру.
Зона сейсмически активная, высотные здания наперечёт. Старую саманную застройку, прятавшую за глухими дувалами глинобитные мазанки из необожжённого кирпича, стёрло землетрясением середины XX века. Город отстроили вновь, каждая союзная республика возвела квартал и теперь чередой европейского модерна с искусно вплетённым азиатским ретро он только выигрывал. Напыщенные Дворцы, Дома Культуры, монументы, обелиски, стелы. По центральным паркам, прогулочным скверам и аллеям разбросаны ансамбли фонтанов, есть, что в увольнении посетить: кинотеатры, театры, музеи, цирк...
После разрушительного землетрясения 1948 года город возводился в традициях светской архитектуры. Что могли, восстановили, в том числе знаковый и самый оригинальный в мире памятник дедушке Ленину. Изваяние Ильича, естественно с вытянутой рукой, посылающей всех на... архиправильнейший путь развития, отлили из бронзы, расплавив под это дело старинные пушки царского имения Байрам-Али. Скульптурой завершили инсталляцию из нескольких каменных параллелепипедов, выставленных двухъярусной пирамидой на коробчатом основании-мавзолее, готовом упокоить тело великого. Но дубликата вождя несуществующим детям и внучатам взять было негде и в зиккурате устроили музей единственному.
Зато снаружи пьедестал великому вождю пролетариата оформили с национальным колоритом, обложив коврами из глазурованной плитки. Подобными изразцами ранее украшали минареты и мавзолеи Средней Азии. Возрождал производство цветовой майолики специально приглашённый из Ленинграда химик-мозаист Н. Назаров. Однофамилец - потому и запомнил историю возникновения шедевра. В советское время площадь перед грандиозным сооружением была сакральным как ложе новобрачных местом - здесь становились пионерами октябрята Ашхабада. Ленин является культурной ценностью Туркменистана и как жил, так в тех пионерах доднесь жив...
Памятное увольнение в город подрядился провести Жека - самый молчаливый гид. Не по своему желанию подрядился - он по натуре больше слушатель, но я-то с языком дружбу вожу и по ходу экскурсии расспрашивал без устали.
Выход в город осуществлялся сквозь ту же прореху в заборе. Первой попалась взору возведённая в дореволюционные времена, в годы очередных гонений разорённая каменная церковь, от которой остались только стены и фронтон с закомарами. Купола с крестами, световой барабан и всю атрибутику религиозного сооружения разрушили, а остов приспособили под вещевой склад кишинского полка. Не окстившись - набожными нас не назовёшь, но осудив святотатство, двинулись дальше, ибо стоять, глазеть и злопыхать было бессмысленно.
Дабы унять негодование, посетили магазин на территории штаба 36 армейского корпуса, в котором также ютился и узел связи с не связным позывным «Автоклуб». Штабной узел Женька упомянул потому, что за время службы придётся неоднократно сюда являться с целью что-нибудь починить. Привратниками секретного военного объекта нам не было задано ни единого останавливающего вопроса, да и немудрено: связисты шныряли туда-сюда постоянно, капэпэшные наряды к тому были привычны. Свободно прошмыгнув на закрытую территорию, ходоки направились прямиком в торговый закуток просто в ознакомительных для меня целях. Осмотрев выставленные на продажу закрома скудной войсковой торговли и не найдя ничего заслуживающего внимания, вышли в город.
Следующим на пути красовался кинотеатр «Космос», хорошо известный каждой военизированной единице военного городка. Бегло просмотрев скудный репертуар, мы не облагодетельствовали кинематограф сиюминутным посещением и неспешно двинулись вперёд на свободу по проспекту Свободы.
Цирк, в смысле само здание - круглый, большой, солнцем сверкающий. Сотни раз за службу я фланировал возле него с друзьями, а посетить ни разу не удосужился. Зато чуть дальше рядом с кинотеатром «Мир» есть «Оптика», так как мы с Женькой очкарики, то оный никому не нужный ориентир оказался для меня чрезвычайно важным. В этой «Оптике» неоднократно я линзы для очков заказывал. Либо симулировал заказы...
Знаете, кто такой Карл Либкнехт? Вот и я тогда не знал (я и сейчас не знаю, собственно), но улица, вернее аллея именем его названная, запомнилась хорошо. Пройдя пару кварталов по этому короткому и тихому зелёному бульвару, я впервые попал на современный восточный Русский Базар - Гулистан.
Гулистан оказался всецело цивилизованным строением. Причём эксклюзивным, ибо подобной архитектуры я не встречал больше никогда и нигде. Двухъярусный периметр, полностью обложенный мраморной или гранитной плитой, занимали магазины промтоварного ширпотреба, центр оккупировали прилавки с продовольствием. Сходу бросалось в глаз, как много здесь продаётся красивых ковров, для полного обзора и рекламы свешенных с перил-ограждений верхнего этажа. Недаром Туркмения славится производством ковровых изделий, в немалом количестве, не раскрою секрета, кустарным...
За время службы я немало по базарам хаживал, и каждый поход вызывал интерес с точки зрения простого любопытства. Вскоре я узнаю, в сезон урожая городские продовольственные рынки поражают разнообразием выбора. Алыча, черешня, персик, гранат, арбуз и знаменитая туркменская дыня «вахарма́н» сентябрьской зрелости, апельсин, виноград, орехи всех сортов - всё будет в изобилии. Цены у торговцев бросовые, бахча отдавалась по пять копеек килограмм, например, а если поторговаться, громадный «ослиный огурец» (арбуз, в переводе с персидского) выуживался всего копеек за пятнадцать. Дыня «торпеда» стоила двугривенник - почитай даром!
Базар в любое время года радовал выбором! Даже сейчас, поздней, но весной, пока не перецвёл эргуан, у торговцев уже встречались ранняя алыча, абрикосы и черешня, хотя в основном мельтешили бесконечные россыпи сухофруктов, орехов и пряностей, выложенных подобием горных хребтов. Прилавки манили также молочными деликатесами и ароматом выпечки. Именно на Русском Базаре я впервые испробовал солоноватую сузьму и чал с кислинкой, естественно из верблюжьего молока местные сливки, называемые «агаран». А также нечто напоминавшее домашнюю брынзу как крёстный самодельничал...
Вообще, иначе рисовал я восточный базар. Виделась мне вереница купеческих лабазов с вычурными на азиатский манер мансардами, заострёнными арочными сводами фасадов и лепниной публичных постойных домов. Лабазы обустроены впритык, защищая до толчеи забитое торговцами и менялами торговище под открытым небом. В затенённом суконным навесом балагане должна ютиться чайхана. Под пушистым как копёшка сена тельпеком, в стёганом доне (халате), опоясанный шёлковым кушаком-оберегом восседает седовласый бабай в чарыках на босу ногу и с порога потчует гостей пиалой духмяного чая...
Похоже, я сказок в детстве переначитался...
Кстати, нечто подобное видел я на фотографиях Караван-сарая - торжища, постоя ли, находившегося на месте нынешнего базара. Один завсегдатай аксакал поведал однажды, что и до наших дней под Гулистаном ветвятся подвальные катакомбы, в былые годы используемые под хранение скоропортящихся продуктов в относительной прохладе, в сравнении с иступляющей жарой на поверхности. Подвалы раскинуты под землёй минимум на целый квартал шире территории современного торгового центра. Позже я тоже узнал, что аксакал дословно - «белая борода», и стариков здесь зовут иначе. Пожилых огузов с диковинными белыми бородками зовут «яшулы». Наши северные старики носят бороды пышные, окладистые, ниже носа до кадыка ничего не видно, считай, а у яшулы лица чистые от волос, лишь от уха до уха окаймлены выцветшими насаждениями, похожими на неухоженные бакенбарды, разросшиеся в подбородок и не заходящие в область рта и щёк...
Ашхабад снабжение имел первоклассное и лаптем щи не хлебал. Население численности небольшой, ассортимент товара радовал глаз. Особо провиант. Консервы любые, рыбных не счесть, сгущёнка молочная и кофейная, сыры не одного сорта, колбасы. Мебель и техника дефицитная не скажу в переизбытке, но найти можно много привлекательного. Офицеры рассказывали, родня косяками наезжала и сметала практически всё, что встречала. Шмотьё тащили тюками, книг уйма, хотя большая часть на туркменском языке (то есть буквы кириллицей, а слова туркменские, многим это становилось откровением уже дома - до смеха), но не было сложностей найти Пикуля на русском, Дрюона и того же нетленного Дюма, к примеру...
Полдень разразился пеклом. Пустоходы нашли укромное место в кафе «Теремок», притаившемся посреди Аллеи Славы, центрального пешеходного бульвара города, эспланады к площади Карла Маркса. Ужаревшие солдаты нередко охлаждались коктейлями и мороженым в этом укрытом зеленью заведении.
В итоге, незабываемый первый день в увольнении в столице Туркменской ССР я провёл сказочно. Смотрел город, просто радовался свободе и вдосыть наслаждался вкусностями...
В тот майский день я пересмотрел и с удовольствием перепробовал на вкус целое ассорти наивкуснейших продуктов, учитывая, увольнительное время длительностью не располагало. Как выяснилось практикой, солдатские желудки оказались бездонными, мы набивали их, не замечая наполнения...
Сладости выторговывал за копейки. Денег кот наплакал, и их следовало сохранить до вечера. После отбоя я собирался прописаться на новом месте службы, поэтому под конец увольнения и по случаю дня рождения растратился на чуреки, молоко, творог и тому подобные быстро поглощаемые продукты и вывалил гостинцы на столы в мастерской. Алкоголь не брал - сам не рискнул, а намекнуть никто не додумался, хотя в Союзе любой нежадный человек, вовремя проставившийся пузырём-другим водки, всегда становился практически сродником.
Сослуживцам, после отбоя сбежавшим в мастерскую, досталось всем. На междусобойчик сбежали обыкновенно через окна хозвзвода, выходящие на рохлю с реммастерской. Вероятно, дежурным по части заступил офицер строгого отношения к дисциплине и мы решили не красоваться перед открытой дверью его служебной комнаты. Кубрики на наше присутствие не проверялись, в ремонтный закуток чужие не заглядывали, окна мастерской мы зашторивали байковыми одеялами и смело затворничали без происков непрошеных гостей. Ремонтники точно всем составом отметились на импровизированной вечеринке, а накупленное не дожило и до полуночи.
Чаю кушали из стаканов и ложечку после размешивания сахара не вынимали. Это божественное ощущение поцеживать заваренную нарезь чайного листа, указательным пальцем ритуально придерживая ложку, без которой чаепитие походит на пустое водохлёбство. Даже чифирить из алюминиевой кружки несравнимо. Советский гранёный стакан, кто-то из дядьёв звал его «маленковский», вещица уникальная. Народное мерило договорных обязательств непреложно должно иметь, со слов того же знатока, не меньше шестнадцати граней, соответствующих количеству союзных республик - на момент запуска изделия в производство Карельская автономия в составе РСФСР была преобразована в Карело-Финскую ССР в составе Союза.
Так началась моя служба во взводе ремонтников войсковой части 92526 мастером по ремонту радиостанций малой и средней мощности. Пока заштатно, но подобающая запись в военном билете не главное. Штатником я стал в начале осени...
https://zen.yandex.ru/media/blackmuzzle/dereviannyi-dembel-5a6d8c83e86a9ebd134ab810
- Собрать тебя приказано, младший сержант, вводная на сбор. В войска завтра отправляешься...
- Как в войска? Я думал, сержантом остаюсь? - наивность моя выдавливала безнадёгу.
- Ка́ком кверху! Сказано: подготовить, проверить! Беги в казарму, тащи что скопил. Покажу, как собирается вещмешок и укладываются пожитки. Заодно пройдём списком по обмундированию и обеспечению сухпайком. Велено на сутки...
Делать нечего: ка́ком кверху - значит ка́ком кверху! Побрёл в казарму; в голове сумбур без ответа, а переспросить не у кого: взводного у нас не было, все месяцы его замещал Пиваваренок, ротный до дому подался и вряд ли вернётся до утра следующего дня. Смотрю, Бояркин лежит на койке в мечтах о беззаботном черпачестве, я к нему: «Шеф, все пропало, всё пропало! Гипс снимают, клиент уезжает!» Всмотрись, говорю, в горизонт: корячится там «деревяшка», но далеко не моя. Мечтатель сверкнул золотым резцом, цыкнул и рванул наводить справки о дальнейшей участи. Столь несвоевременная новость вызвала у комода полную потерю веры в светлое будущее, так как продление службы в показательной учебке ему не прельщало. Он рвался в войска, и туманное известие не могло не напрячь...
В этот вечер я ничего не прояснил. Полночи глаз не смыкал, размышляя о будущем: Валеру Кашина в Калининград отправили, Андрея Симушкина и Олега Малова по полигонам гоняют денно и нощно, в Афганистан готовят, а меня куда закинут? Провиант на одни сутки обещали: может, в Средней Азии останусь? - мелькнула догадка, с ней видимо и уснул…
На утреннем разводе капитан Тарасенко назвал фамилии курсантов отправлявшихся в войска и объявил дообеденную готовность. На вопрос о сержантстве ротный ответил, решено оставить Бояркина! Не прошло пары часов, как нескольких выпускников учебки связи, в том числе несостоявшегося комода, выстроили у трибуны в полном выходном сборе, отметили отдельным списком и погрузили в бортовую колымагу. Привезли на железнодорожный вокзал. За ночь я свыкся с догадкой, что останусь в Азии, на перроне теперешний покупатель соизволил подтвердить - служить предстоит в Ашхабаде. С персидского «город любви», добавил. На наивный вопрос, как там с погодкой? - прапорщик интрижно брякнул: «Знаю, среднегодовая температура в Туркмении выше, чем в Узбекистане. Круглый год тепло и светло! Город чист и зелен, но случаются бури пылевые, а бывает, потряхивает изредка!»
Ничего себе, пальнул романтикой, но слова не испугали: лучше дослуживать, где теплее, думаю, нежели в северных широтах зимой различные выпирающие части тела морозить...
Задумавшись о будущем, решил я сунуться в вещмешок и поискать там маршальский жезл. Наполеон говаривал, в ранце каждого солдата лежит жезл маршала - в моём не было! Вот и думай: я такой растяпа, либо мою карьеру похерил Соколов?..
В поезде разместились компактно, уместились в три отсека допотопного плацкартного вагона, дышавшего на ладан и выглядевшего ужасной развалюхой. Нас довёз бы без приключений и прямым ходом на металлолом. Пластик межотсечных перегородок зашарпан; поручни расхлябаны, хром наполовину облуплен; дерматин сидушек истерзан, засижен до дыр; стёкла биты в общих местах, тамбуре и туалете - словом, романтика в воздухе витает и климат-контроль бесплатный нате вам! Кури, где изволишь - дым отсасывается в щели принудительно. Ладно, хоть не пустопорожняя «теплушка» военных времён!
Многолюдные Бухару и Чарджоу проехали, дальше беднейший на впечатления заоконный пейзаж: томящие малежи выбеленного солнцем песка, по волнам барханов скачут полупрозрачные катыши перекати-поля, гонимые даже небыстрой кинетикой поезда - посмотреть не на что! Признаков жизнедеятельности нет по обе стороны чугунки, час за часом пустота, скукота и бесконечное уныние в минорных тонах! Изредка попадаются городишки, где предусмотрены короткие остановки, но коли увидишь на полустанке с дюжину зевак - принимаешь за массовку. Поезд тоже полупустой, отчего круговерть попутчиков крайне заметна. Сошло на остановке десяток пассажиров - взойдёт вроде столько же. Откуда берутся?..
Поезд изредка притормаживает у неказистых станционных строений, но чисто для соблюдения расписания. На полустанках чаще всего торчит смотритель в сопровождении безразличного ко всему ишака и бесцельно шатающихся дромадеров. В пределах некоторых неприметных переездов виднеются давно истлевшие трупы всё тех же верблюдов, ставшие знаковыми. Крупный череп, возле в линию уложены подзанесённые песком массивные позвонки, над ними непременно вздымается остов из рёбер, на котором коварные суховеи треплют пучки бурой шерсти. Верблюд издох, доходяга, откинул мозоленогие «копыта» - туша так и лежит на месте последнего преткновения. Прикапывать скот кочевники сыздавна смысла не искали, мертвечина оставалась на съедение местным падальщикам.
Однако кормятся трупами только всемогущие ветра...
В Ашхабад въехали под покровом ночи шестого мая. Столичный вокзал оказался небольшим, но не провинциальным в оформлении: залы застеклены, кассы, колонны, шпиль, звезда в венке лавра - нормальная высокопарная архитектура сталинских времён. Народ рассосался, на обезлюдевшем перроне остались одни солдаты. Никто нас не встречал и тут, девчушки с хлебом-солью под сопутствующие фанфары отсутствовали, и дорожка коврами и лепестками роз не выстлана, почему-то...
Снова не продумали! Даже проныра Ильич, стоявший супротив вокзала на постаменте, и тот отвернулся, проходимец...
Прапорщик ушёл телефонировать в часть, предупредив, чтобы на парадной лестнице столичного вокзала не галдели и не хулиганили. В ожидании машины придётся потерпеть!
Войсковая часть находится в Ашхабаде - машину подали, не прошло часа. Нашим взорам предстал замызганный, в смысле пыльный или выгоревший на солнце незатентованный кабриолет ГАЗ-66 с табличкой «дежурная» за правым лобовиком. Дальше мизансцена: из кабины высовывается ряха «а у милого лицо занимает всё крыльцо!» довольного жизнью солдата и в тонах закадычного другана докладывает: «Карета подана, тыщ прапщик!» Устав пустил слезу от доклада, но прапорщик съязвил шуткой, поздоровался с водилой обычным рукопожатием, когда тот соизволил снизойти, а нам кивком дал понять, чтобы прыгали в кузов. Горластых злыдней, каких в учебке пруд пруди, честно говоря, за последние полтора года службы я больше не встречал. Служба тут доверием ценится...
Расселись быстро и поехали, не скажу медленно. Многие тотчас прильнули к переднему борту, вцепившись в поручни за кабиной. Весьма прилично освежает мозги терпкий запах спящей столицы: жизнь есть - захолустья так не пахнут!
Хорошо освещённым проспектом ехали недолго, видами насладиться не успели. Подъезжая к месту дислокации части, из кабины крикнули сесть. Ночь на дворе, но попадать на глаза мало ли неспящего начальства не хотелось. Шишига попрыгала на колдобинах, сквозь брешь в заборе проскочила внутрь огороженной территории и замерла, окутавшись клубами липкой пыли, нагнавшей потоком воздуха. Водитель высунулся в окно: «Всё, приехали! Молодёжь, разгружаемся без тормозов!»
Высадились. Осмотрелись. Заметили: въезд блокируется нарядом. Догадались: КПП! Отвесили комплимент, типа «в какую дыру загнали», обогатив память впечатлениями. Внешний вид пункта контроля кратко можно описать как триумфальная пробоина каменного ограждения двухметровой высоты. Видимо батальон связи решился возвести отдельный от Кишинского полка КПП, место определил, но к строительству не приступал. Бесформенной толпой - строиться приказа не было, прошли неширокий плац, вошли в одноэтажное здание. Двумя шеренгами растянулись по коридору возле комнаты дежурного по части. Вчерашние курсанты шевельнуться боялись, словно как в учебке строевой столбняк отрабатывали. Тут же прошла вечерняя поверка прибывших: никого не потеряли!
Невесть откуда, перед строем аки тать в нощи появился худощавый прапорщик, чёрные нависающие усы которого оттеняли впалые щёки и прикрывали хитроватую ухмылку. «Котяра усатый» - первое впечатление, оказавшееся недалеко от истины. Котяра сощурился, окинул шеренги взглядом, преисполненным сочувствия, и вполголоса спросил, есть ли среди вновь прибывших ремонтники РЭА? Пришлось как на духу отозваться «йа!» Кивнув проверяющему «этот мой», прапор велел мне следовать за долговязым военнослужащим срочной службы в телесах атланта и погонах младшего сержанта, а сам снова растворился в сумраке. Я и не понял, куда он так живо исчез...
Верзила возложил руку на моё плечо и представился:
- Андрей! Пошли, мастерскую покажу! Повезло тебе!
- Повезло в чём? - честно непонимающе переспросил я, представившись в ответ. Что, масленица продолжается? Или он каким-то коварным вывертом над новичком ёрничает?
- Повезло, в ремвзвод попал, счастливчик! Забросим щас шмотки и спать. Завтра сам всё поймёшь...
Обойдя казарму, мы подошли к обветшалому строению, претерпевшему некий природный катаклизм. А может над ним не природа корпела, не время калечило, а поверглось вероломным наскоком банды басмачей? Казарма же со времён борьбы с басмачеством? Архитектура, похоже, довоенных лет...
Через подобие арыка или ливнёвки проложена бетонная плита с решётчатыми ограждениями подчресельной высоты, направлявшими, по всей видимости, к бывшей парадной этой развалюхи. Дряхлая крыша пыталась являть себя крышей, забитые замшелой фанерой оконные проёмы бессмысленно доказывали, что некогда считались окнами, а приглушённое эхо в глубинах выморочного строения прекрасно отпугивало незваных гостей. Правду говорят: нежилая изба хуже кладбища!
В здании жизнь не обнаружилась без обращения внимания на сопутствующие артефакты. Что изредка здесь обитают люди, выдавала вытоптанная в деревянном полу тропинка, ведущая в левое крыло коридора, где по соображениям одинокое эхо и обитало. Внутренняя атмосфера стратегического объекта своею затхлостью напоминала сухой чулан деревенского дома, но сталкер уверенно вёл вперёд, выдерживая маршрут.
Верзила, ночью, отвёл на задворки, в развалины? Сходу в башку вонзается мысль: «Вот тут-то меня и похоронят!» Брр...
В упятье левого крыла коридора последние два помещения справа числились за ремвзводом: каптёрка и мастерская. С мрачного торца прохода прорисовывался силуэт единственного окна. В шахматном порядке оно ещё имело треснутые стёкла, сквозь разводы грязи, слабо пропускавшие свет луны, но в основном было заколочено той же фанерой, картоном, или ещё каким светонепроницаемым материалом...
В эту полночь мы зашли только в мастерскую взвода ремонтников - закуток квадратов двадцать площади, от которого сталкер носил ключ, цепочкой по моде пристёгнутый к штанам. Оставив вещмешок, личные вещи и документы на одном из столов ремонта аппаратуры, вернулись в казарму. Там провожатый показал кубрик и сказал, чтобы я выбирал любую пустую койку, какую захочу. Раздевшись и сложив хэ-бэ на табурет, опять же как в учебке дрессировали, я безоговорочно залез на второй ярус, сметливо не выпендриваясь на первый.
Только сейчас я начал сознавать, что представляет собой незыблемая мощь загадочной для ворогов Советской Армии и каким образом она держится в постоянной боеготовности. Никакой ворожина не догадается что спецобъект Отдельного Батальона Связи - ремонтная мастерская, находится вне понятий рабочей области мозга любого милитаризированного индивида, любой армии с сопредельной территории. В эту рохлю свой не полезет какую-то там хвалёную радиомастерскую искать, не то что чужой. Тайна на тайне, тайнами скрытая!
Уснул не сразу. Надо же было обмозговать навалившиеся эмоции? Да и прикидывал, как действовать, если вдруг захочет какой вояка познакомиться под «дедовщину». Сержанты учебки любили подпугивать курсантов дедовщиной в войсках, будто сами о ней что знали. Но усталость меня всё же выключила, хотя до подъёма парочку сновидений продемонстрировала.
Проснулся неожиданно, оттого что какой-то голосистый поло́хало в другом конце казармы протяжно звонко практически провыл: «Па-адъё-ом!». Не прошло минуты, как уже рядом тот же голос нараспев спокойно попросил: «Рем хоз взвод, под-ни-ма-ем-ся!» По привычке я очнулся и от первого приевшегося созвучия, но, не наблюдая шевелений вокруг себя, ждал развития событий. После повторения просьбы, прозвучавшей даже застенчивее, чем вначале, показалось, откуда-то с нижнего яруса сонный и явно не собиравшийся просыпаться сиповатый прокуренный басок заворчал сквозь тишь спального отсека:
- Чижи, я не понял, кому сказано падъём?
- Естькомусказано! - недовольная фистула́ без пауз поиздевалась над басом, но вялое движение началось. Молодёжь встала и неторопливо принялась заправлять койки. Я тоже не спешил; никто никого не гнал, потому и мне не стоило обличать свою выучку. Старички нехотя поднялись и ушли, ковыляя, небрежно одевшись или просто схватив форму в охапку. Защитники! За ближайшие минуты кубрик нашей части казармы обезлюдел, только пара бойцов осталась наводить марафет. Один из них предположительно первого года службы разгильдяйского вида солдат со взрывом торчащими чупрунами обратился ко мне в интонациях закадычного дружбана:
- Ты новенький? Пашли со мной, - а в сторону крикнул, - Пшеницын, кубрик добивай. Мы на мастерскую. Андрей, меня зовут, - снова обернулся ко мне и подал руку.
- Юра! - представился я в ответ, протягивая свою.
- Младший сержант? Из учебки что ли?
- Да, ночью привезли...
- Короче, я и Валерка Пшеницын тут по полгода служим; мы «молодые», ты у нас третьим во взводе будешь. Осваивайся, присматривайся сегодня - завтра как все!
- Что означает «как все»?
- На молодых уборка в кубрике, в мастерской и территория вокруг. Будет чисто - никто трогать не будет.
- А есть, кого бояться?
- Не сделаешь своё - узнаешь!
- Понятно, - дальше я не расспрашивал. Пошли в мастерскую, где накануне были оставлены вещи. Из какого-то загашника Андрей достал ведро, швабру и исчез. В мастерской, склонившись над столами, три бойца пытались воспроизвести некстати прерванные сны. Присиденившись за свободный и, не понимая, что делать дальше, я тоже от истомы почти задремал.
Засони ухом не моргнули на появление нового бездельника, но за час раскачались и по мере возврата в реальность знакомились: Костя Кравченко и Вова Шуфлин отслужили год, Женька Седых - полтора. Все трое попали в ремвзвод из самаркандской учебки связи и оказались выпускниками семнадцатой роты. Жека начинал службу в одном взводе с Арисом Пиваваренком, Костя и Вовка уже под его командованием. Получается строевой сержант учебки «передавал» нас другу, то бишь войсковому, по цепочке, можно представить. Вовка занимал ту же койку что и я, кстати, только полугодием раньше.
Мир тесен! Потому что Земля круглая? Или плоская?
Расспросив о ночных проводниках, узнал, что вчерашний крупный парень это Андрей Швец, год прослужил, прапорщик - командир взвода ремонтников Котов Александр Васильевич. Недаром я кота помыслил, увидев усача первый раз - первое впечатление мало когда обманывает. Достатком добродушный человек, но строгий беззастенчивый правдоруб, впоследствии показала жизнь, а главное - мастеров в обиду не давал!
Ближе к восьми часам утра ремвзвод собрался на улице около мастерской. Время идти на завтрак. Сообразив некое подобие строя, выдвинулись в столовую. Странно, но песни петь никто не собирался. Видать не принято, да и собралось нас всего-то душ десять. Как я заметил, под песню в столовку ходила только молодёжь ПУС-ов. Старики обычно не привлекали внимания и вялым хвостом вихлялись позади общего строя.
Столовая торчала посреди военного городка отдельным зданием, питала не один батальон связи, поэтому время расписано. Табльдот нечета учебке: названия блюд одни, но стряпня вкуснее. Сервировка под копирку - кружки, ложки, чаплашки и казанок сложены по старинке кучкой на краю столешницы; в две сажени скамейки по обе стороны - устав для всех одинаков. Один или двое раздатчики, молодые - тут тоже ничего нового. К приёму пищи ремонтники приступали без чьей-либо команды, временем не сильно ограничивались. Это было непривычно после учебки и несказанно радовало! Тем паче к концу 87-го столовую заметно осовременили, соорудив конвейер общепитовской раздаточно-подносной системы. Заходить стали очередью по одному и на поднос набирать хавчик, ставший не в хвальбу вкуснее. Ремонтники хоть могли садиться кто где хочет, но по привычке ютились за одним общим столом.
В общем-то, без незримых мелочей мы всегда всё делали совместно, не обращая внимания на другие подразделения батальона. За эти первые часы, проведённые в новой дружине, я не увидел абсолютно никакой пугающей напряжённости в отношениях между военнослужащими, щепетильности и уставной строгости выполнения внутреннего расписания.
Грядущее нашёптывало спокойствие!
Приближался утренний развод, наступило время праздничного построения и знакомства с местными достопримечательностями, законами, правилами и обычаями. Батальон выстроился на плацу вдоль единственной казармы: первый ПУС, второй, все поротно, в конце строя наши рем и хоз взвода. Прозвучали поздравления с Днём Радио от командования батальоном, как-то непривычно быстро прошёл праздничный марш, довёлся распорядок дня свободным, распоряжения заступающим в наряды - как везде в Советской Армии. Праздник закончился без затяжек, новички осмотреться не успели, как войско определилось с планами, и плац опустел. Командир ремонтного взвода поставил неотложные задачи только двум мастерам-ремонтникам, остальные, сдаётся мне, сами понимали, что следует делать дальше. Я замер в первой шеренге, ждал чего-то неординарного, но ничего особенного в отношении меня так и не добавив, Котов скомандовал разойтись. Всех отправил в мастерскую, сам позже подойдёт, загадочно обронил.
В этот день прапорщика Котова я больше не видел.
День Радио начался в полном смысле слова беззаботно. Мои новые сослуживцы самоотверженно колотили баклуши - я с трудом за ними поспевал. Обалдеть можно - настали тяготы?
Первый день в войсках проходил в праздной болтовне и завязывании знакомств. Без лишней надобности из мастерской не выходил и большую часть дня отсутствовал в полудрёме, а назавтра мне исполнялось девятнадцать лет. Парни о моём дне рождения уже почву прозондировали, конечно, по такому случаю замкомвзвод Женька предложил увольнение в город.
Вот везение! Солдат второй день в расположении части и сразу увал - красота! Встречай Ашхабад мой первый променад!
Ну, а столица Туркмении привлекательна по-своему: небольшая площадью, малоэтажна, безмятежна. Ни техногенной, ни людской сутолоки. Люди доброжелательны, чувство вьётся, «все тут одним миром мазаны». Дворы полны ватаг ребятишек, пенсионеры по беседкам и балаганам тянут будни настольными играми, и что ни двор, то крохотный оазис. Даже ботанический сад раскинут от местного сельхозинститута. Город усажен акациями, тутовником, чинарами, да мало ли чем - радует, что растительность создаёт тень и манит укрыться в прохладу.
Насколько мне известно, оуба (село) Асхабад ведёт историю с незапамятных времён, было даже хорошо укреплённой крепостью, но многие города прикопетдажья были разорены в средние века многочисленными ордами Чингисхана. В их числе Асхабад. Долгое время оставаясь перевалочным пунктом, в середине XIX-го века селение вновь было обнесено крепостными укреплениями и вкоротке разрослось до нескольких тысяч кибиток. Городом и административным центром Закаспийской области Асхабад стал в 1881 году, а в начале двадцатого века оседлое население насчитывало уже около тридцати тысяч человек. Примерно поровну русских, иранцев и армян. Туркменов практически не было, что довольно странный факт, но туркмены всегда были кочевые племена и на протяжении всей своей истории жили в кочевьях вокруг Каракумов.
Туркмены испокон веков были номадами, не принимали осёдлости, не занимались земледелием и редко скотоводством. До завоевания кочевых территорий в конце 18-го века Российской империей жили в основном опустошительными аламанами (набегами). Кровавыми, грабительскими разбоями с убийствами стариков и детей, полонением слабых соседних племён, трудоспособного и детородного шиитского населения Персии и продажи в рабство в богатых узбекских городах. Равносильные родовые племена формировали дружественные союзы, но как только одно давало слабину, его разграбляли и переподчиняли ушлые родичи. Туркменская поговорка гласит, например: Если неприятель грабит дом твоего отца - грабь вместе с ним!
Молодые туркмены, становясь карабчи (разбойниками) и батырями (героями), изощряли способности и предавали огню и мечу целые персидские селения, лишь бы иметь наживу. «Тут все грабили всех, единственным правом признавалась сила, - писал учёный исследователь Туркмении, генерал Н. Г. Петрусевич, безвременно павший во время осады Геок-Тепе, - сарыки нападали на салыров, на текинцев, на бухарские, персидские и хивинские земли. Текинцы делали то же самое, грабя вдобавок йомудов и гоклан; гокланы и йомуды не оставались в долгу. Но больше всего доставалось от туркменских грабежей Персии, её северным и северо-восточным провинциям, составляющим громадную область, известную под именем Хорасана».
Прочтите рассказ Андреева А. П. «Туркменский аламан» и вы ужаснётесь варварством той жизни. Жесточайшая, дикая была жизнь и считаю я, что времена после присоединения закаспийских областей к Российской империи, а тем более спокойные годы СССР - это золотой век Туркмении за всю историю существования огузских племён и всей Средней Азии.
В оправдание и подслащение сей горькой пилюли скажу: в свете тогдашних веяний весь просвещённый мир в большей или меньшей степени занимался чем-то подобным, устраивая избиение младенцев, крестовые походы и охоты на ведьм...
После революции Асхабад переименовали в Полторацк, в честь некоего местного пассионария Павла Полторацкого, первого председателя Совнархоза Туркестанской республики, но с 1925 года и весь советский период город назывался Ашхабад - «город любви», большинство привыкли думать, хотя краеведы поправляют, что более точный перевод - «приятное место».
Ох, коварно то «приятное место!» Летом чудовищная жара, от которой «сохнет мозг и лопаются глаза», зимой, большей частью похожей на благословенную болдинскую осень, может неожиданно заснежить все подгорья, но к утру снова вертается осень. Изменчивость климата располагает к инфекциям, такие как малярия и пендинская язва держат здесь штаб-квартиру.
Зона сейсмически активная, высотные здания наперечёт. Старую саманную застройку, прятавшую за глухими дувалами глинобитные мазанки из необожжённого кирпича, стёрло землетрясением середины XX века. Город отстроили вновь, каждая союзная республика возвела квартал и теперь чередой европейского модерна с искусно вплетённым азиатским ретро он только выигрывал. Напыщенные Дворцы, Дома Культуры, монументы, обелиски, стелы. По центральным паркам, прогулочным скверам и аллеям разбросаны ансамбли фонтанов, есть, что в увольнении посетить: кинотеатры, театры, музеи, цирк...
После разрушительного землетрясения 1948 года город возводился в традициях светской архитектуры. Что могли, восстановили, в том числе знаковый и самый оригинальный в мире памятник дедушке Ленину. Изваяние Ильича, естественно с вытянутой рукой, посылающей всех на... архиправильнейший путь развития, отлили из бронзы, расплавив под это дело старинные пушки царского имения Байрам-Али. Скульптурой завершили инсталляцию из нескольких каменных параллелепипедов, выставленных двухъярусной пирамидой на коробчатом основании-мавзолее, готовом упокоить тело великого. Но дубликата вождя несуществующим детям и внучатам взять было негде и в зиккурате устроили музей единственному.
Зато снаружи пьедестал великому вождю пролетариата оформили с национальным колоритом, обложив коврами из глазурованной плитки. Подобными изразцами ранее украшали минареты и мавзолеи Средней Азии. Возрождал производство цветовой майолики специально приглашённый из Ленинграда химик-мозаист Н. Назаров. Однофамилец - потому и запомнил историю возникновения шедевра. В советское время площадь перед грандиозным сооружением была сакральным как ложе новобрачных местом - здесь становились пионерами октябрята Ашхабада. Ленин является культурной ценностью Туркменистана и как жил, так в тех пионерах доднесь жив...
Памятное увольнение в город подрядился провести Жека - самый молчаливый гид. Не по своему желанию подрядился - он по натуре больше слушатель, но я-то с языком дружбу вожу и по ходу экскурсии расспрашивал без устали.
Выход в город осуществлялся сквозь ту же прореху в заборе. Первой попалась взору возведённая в дореволюционные времена, в годы очередных гонений разорённая каменная церковь, от которой остались только стены и фронтон с закомарами. Купола с крестами, световой барабан и всю атрибутику религиозного сооружения разрушили, а остов приспособили под вещевой склад кишинского полка. Не окстившись - набожными нас не назовёшь, но осудив святотатство, двинулись дальше, ибо стоять, глазеть и злопыхать было бессмысленно.
Дабы унять негодование, посетили магазин на территории штаба 36 армейского корпуса, в котором также ютился и узел связи с не связным позывным «Автоклуб». Штабной узел Женька упомянул потому, что за время службы придётся неоднократно сюда являться с целью что-нибудь починить. Привратниками секретного военного объекта нам не было задано ни единого останавливающего вопроса, да и немудрено: связисты шныряли туда-сюда постоянно, капэпэшные наряды к тому были привычны. Свободно прошмыгнув на закрытую территорию, ходоки направились прямиком в торговый закуток просто в ознакомительных для меня целях. Осмотрев выставленные на продажу закрома скудной войсковой торговли и не найдя ничего заслуживающего внимания, вышли в город.
Следующим на пути красовался кинотеатр «Космос», хорошо известный каждой военизированной единице военного городка. Бегло просмотрев скудный репертуар, мы не облагодетельствовали кинематограф сиюминутным посещением и неспешно двинулись вперёд на свободу по проспекту Свободы.
Цирк, в смысле само здание - круглый, большой, солнцем сверкающий. Сотни раз за службу я фланировал возле него с друзьями, а посетить ни разу не удосужился. Зато чуть дальше рядом с кинотеатром «Мир» есть «Оптика», так как мы с Женькой очкарики, то оный никому не нужный ориентир оказался для меня чрезвычайно важным. В этой «Оптике» неоднократно я линзы для очков заказывал. Либо симулировал заказы...
Знаете, кто такой Карл Либкнехт? Вот и я тогда не знал (я и сейчас не знаю, собственно), но улица, вернее аллея именем его названная, запомнилась хорошо. Пройдя пару кварталов по этому короткому и тихому зелёному бульвару, я впервые попал на современный восточный Русский Базар - Гулистан.
Гулистан оказался всецело цивилизованным строением. Причём эксклюзивным, ибо подобной архитектуры я не встречал больше никогда и нигде. Двухъярусный периметр, полностью обложенный мраморной или гранитной плитой, занимали магазины промтоварного ширпотреба, центр оккупировали прилавки с продовольствием. Сходу бросалось в глаз, как много здесь продаётся красивых ковров, для полного обзора и рекламы свешенных с перил-ограждений верхнего этажа. Недаром Туркмения славится производством ковровых изделий, в немалом количестве, не раскрою секрета, кустарным...
За время службы я немало по базарам хаживал, и каждый поход вызывал интерес с точки зрения простого любопытства. Вскоре я узнаю, в сезон урожая городские продовольственные рынки поражают разнообразием выбора. Алыча, черешня, персик, гранат, арбуз и знаменитая туркменская дыня «вахарма́н» сентябрьской зрелости, апельсин, виноград, орехи всех сортов - всё будет в изобилии. Цены у торговцев бросовые, бахча отдавалась по пять копеек килограмм, например, а если поторговаться, громадный «ослиный огурец» (арбуз, в переводе с персидского) выуживался всего копеек за пятнадцать. Дыня «торпеда» стоила двугривенник - почитай даром!
Базар в любое время года радовал выбором! Даже сейчас, поздней, но весной, пока не перецвёл эргуан, у торговцев уже встречались ранняя алыча, абрикосы и черешня, хотя в основном мельтешили бесконечные россыпи сухофруктов, орехов и пряностей, выложенных подобием горных хребтов. Прилавки манили также молочными деликатесами и ароматом выпечки. Именно на Русском Базаре я впервые испробовал солоноватую сузьму и чал с кислинкой, естественно из верблюжьего молока местные сливки, называемые «агаран». А также нечто напоминавшее домашнюю брынзу как крёстный самодельничал...
Вообще, иначе рисовал я восточный базар. Виделась мне вереница купеческих лабазов с вычурными на азиатский манер мансардами, заострёнными арочными сводами фасадов и лепниной публичных постойных домов. Лабазы обустроены впритык, защищая до толчеи забитое торговцами и менялами торговище под открытым небом. В затенённом суконным навесом балагане должна ютиться чайхана. Под пушистым как копёшка сена тельпеком, в стёганом доне (халате), опоясанный шёлковым кушаком-оберегом восседает седовласый бабай в чарыках на босу ногу и с порога потчует гостей пиалой духмяного чая...
Похоже, я сказок в детстве переначитался...
Кстати, нечто подобное видел я на фотографиях Караван-сарая - торжища, постоя ли, находившегося на месте нынешнего базара. Один завсегдатай аксакал поведал однажды, что и до наших дней под Гулистаном ветвятся подвальные катакомбы, в былые годы используемые под хранение скоропортящихся продуктов в относительной прохладе, в сравнении с иступляющей жарой на поверхности. Подвалы раскинуты под землёй минимум на целый квартал шире территории современного торгового центра. Позже я тоже узнал, что аксакал дословно - «белая борода», и стариков здесь зовут иначе. Пожилых огузов с диковинными белыми бородками зовут «яшулы». Наши северные старики носят бороды пышные, окладистые, ниже носа до кадыка ничего не видно, считай, а у яшулы лица чистые от волос, лишь от уха до уха окаймлены выцветшими насаждениями, похожими на неухоженные бакенбарды, разросшиеся в подбородок и не заходящие в область рта и щёк...
Ашхабад снабжение имел первоклассное и лаптем щи не хлебал. Население численности небольшой, ассортимент товара радовал глаз. Особо провиант. Консервы любые, рыбных не счесть, сгущёнка молочная и кофейная, сыры не одного сорта, колбасы. Мебель и техника дефицитная не скажу в переизбытке, но найти можно много привлекательного. Офицеры рассказывали, родня косяками наезжала и сметала практически всё, что встречала. Шмотьё тащили тюками, книг уйма, хотя большая часть на туркменском языке (то есть буквы кириллицей, а слова туркменские, многим это становилось откровением уже дома - до смеха), но не было сложностей найти Пикуля на русском, Дрюона и того же нетленного Дюма, к примеру...
Полдень разразился пеклом. Пустоходы нашли укромное место в кафе «Теремок», притаившемся посреди Аллеи Славы, центрального пешеходного бульвара города, эспланады к площади Карла Маркса. Ужаревшие солдаты нередко охлаждались коктейлями и мороженым в этом укрытом зеленью заведении.
В итоге, незабываемый первый день в увольнении в столице Туркменской ССР я провёл сказочно. Смотрел город, просто радовался свободе и вдосыть наслаждался вкусностями...
В тот майский день я пересмотрел и с удовольствием перепробовал на вкус целое ассорти наивкуснейших продуктов, учитывая, увольнительное время длительностью не располагало. Как выяснилось практикой, солдатские желудки оказались бездонными, мы набивали их, не замечая наполнения...
Сладости выторговывал за копейки. Денег кот наплакал, и их следовало сохранить до вечера. После отбоя я собирался прописаться на новом месте службы, поэтому под конец увольнения и по случаю дня рождения растратился на чуреки, молоко, творог и тому подобные быстро поглощаемые продукты и вывалил гостинцы на столы в мастерской. Алкоголь не брал - сам не рискнул, а намекнуть никто не додумался, хотя в Союзе любой нежадный человек, вовремя проставившийся пузырём-другим водки, всегда становился практически сродником.
Сослуживцам, после отбоя сбежавшим в мастерскую, досталось всем. На междусобойчик сбежали обыкновенно через окна хозвзвода, выходящие на рохлю с реммастерской. Вероятно, дежурным по части заступил офицер строгого отношения к дисциплине и мы решили не красоваться перед открытой дверью его служебной комнаты. Кубрики на наше присутствие не проверялись, в ремонтный закуток чужие не заглядывали, окна мастерской мы зашторивали байковыми одеялами и смело затворничали без происков непрошеных гостей. Ремонтники точно всем составом отметились на импровизированной вечеринке, а накупленное не дожило и до полуночи.
Чаю кушали из стаканов и ложечку после размешивания сахара не вынимали. Это божественное ощущение поцеживать заваренную нарезь чайного листа, указательным пальцем ритуально придерживая ложку, без которой чаепитие походит на пустое водохлёбство. Даже чифирить из алюминиевой кружки несравнимо. Советский гранёный стакан, кто-то из дядьёв звал его «маленковский», вещица уникальная. Народное мерило договорных обязательств непреложно должно иметь, со слов того же знатока, не меньше шестнадцати граней, соответствующих количеству союзных республик - на момент запуска изделия в производство Карельская автономия в составе РСФСР была преобразована в Карело-Финскую ССР в составе Союза.
Так началась моя служба во взводе ремонтников войсковой части 92526 мастером по ремонту радиостанций малой и средней мощности. Пока заштатно, но подобающая запись в военном билете не главное. Штатником я стал в начале осени...
https://zen.yandex.ru/media/blackmuzzle/dereviannyi-dembel-5a6d8c83e86a9ebd134ab810