666-ая запись, или Новый социализм
Не хочу впадать в мистику, тем более что нет ничего более мистического, чем политика. Поэтому мой 666-ой постинг именно о ней, родимой. Точнее, о либерализме, фашизме и тоталитаризме. Ну и о социализме в придачу. Пошумим немного о шуме.
Не секрет, что именно либералы чаще всего раздают обвинения в фашизме. Только очень ленивый либерал не обзывал кого-нибудь фашистстким прихвостнем - особенно, конечно, националистов. Не нужно детального психоанализа, чтобы понять, насколько такое обвинение выступает как проговорка, своего рода исповедь. Как показывает вся дискуссия вокруг 70-летия пакта «Молотова-Риббентропа», либералы отнюдь не против фашизма, они против «тоталитаризма». Либералы предпочитают фашизм без тоталитарности.
Вот с этим мы и будем разбираться. Фашизм знаменует экстаз корпоративного духа, представляя корпорацию как неразложимый далее на части первоэлемент социального мира. Говоря иначе, корпорация играет в социальном мире, устроенном по фашистской модели, роль монады Лейбница (идеальная корпорация, подобно монаде, описываемой в «Монадологии», не имеет ни окон,ни деверей). Тоталитарный фашизм делает фундаментальным первоэлементом не просто корпорацию, а корпоративное государство, воспринимая его как предпосылку и высшее воплощение системы корпораций. В противоположность этому либералы мыслят общество как конгломерат корпоративных институций, который увенчан образцовым корпоративным агентом - атомизированным индивидом (выступающим как тело всех тел).
Этому «фашизму без тоталитарности» хотя бы в порядке мыслительного эксперимента следует противопоставить «тоталитарность без фашизма». Суть её в понимании практики как альтернативы смерти и небытия. Одновременно «тоталитарность без фашизма» означает новое преодоление природы - уже не физической, выражающей собой «существование», а метафизической, которая берёт на себя функции «сущности».
Прологом к тоталитарности без фашизма могла бы стать философия Нанси, если бы не либеральное умиление перед социальным атомизмом, которым оборачивается его беспрецедентная философия телесности. Таким прологом могла бы стать и социология Бурдье, если бы не методологическое узаконение им понимания политики как объекта капитализации. (Впрочем, именно Бурдье делает осознанный шаг в сторону от социальной монадологии корпораций к социальной монадологии социальных позиций).
Как бы то ни было, новая тоталитарность не только вполне возможна, но и неизбежна. Сущность выступает синонимом корпоративности, на дне сущности обнаруживается корпорация. Горизонт сопротивления этому симбиозу просвечивает по мере того, как невинный постмодернистский тезис: «Сущностей не существует» оборачивается чем-то большим. Беспощадной войной за их истребление! Битвой с энтелехиями! Форма новой тоталитарности - сетевой социализм без метастазов корпоративности.
Его приход не стоит ждать как календарного праздника или прихода «новой эпохи». Он выражается в несистематических, принципиально «рассеянных» проявлениях коммуникации без формы, причины и цели. Новый социализм представляет результат информационного шума, нагнетаемого sms-сообщениями, социальными сетями, чатами, рингтонами и блоггингом.
Не секрет, что именно либералы чаще всего раздают обвинения в фашизме. Только очень ленивый либерал не обзывал кого-нибудь фашистстким прихвостнем - особенно, конечно, националистов. Не нужно детального психоанализа, чтобы понять, насколько такое обвинение выступает как проговорка, своего рода исповедь. Как показывает вся дискуссия вокруг 70-летия пакта «Молотова-Риббентропа», либералы отнюдь не против фашизма, они против «тоталитаризма». Либералы предпочитают фашизм без тоталитарности.
Вот с этим мы и будем разбираться. Фашизм знаменует экстаз корпоративного духа, представляя корпорацию как неразложимый далее на части первоэлемент социального мира. Говоря иначе, корпорация играет в социальном мире, устроенном по фашистской модели, роль монады Лейбница (идеальная корпорация, подобно монаде, описываемой в «Монадологии», не имеет ни окон,ни деверей). Тоталитарный фашизм делает фундаментальным первоэлементом не просто корпорацию, а корпоративное государство, воспринимая его как предпосылку и высшее воплощение системы корпораций. В противоположность этому либералы мыслят общество как конгломерат корпоративных институций, который увенчан образцовым корпоративным агентом - атомизированным индивидом (выступающим как тело всех тел).
Этому «фашизму без тоталитарности» хотя бы в порядке мыслительного эксперимента следует противопоставить «тоталитарность без фашизма». Суть её в понимании практики как альтернативы смерти и небытия. Одновременно «тоталитарность без фашизма» означает новое преодоление природы - уже не физической, выражающей собой «существование», а метафизической, которая берёт на себя функции «сущности».
Прологом к тоталитарности без фашизма могла бы стать философия Нанси, если бы не либеральное умиление перед социальным атомизмом, которым оборачивается его беспрецедентная философия телесности. Таким прологом могла бы стать и социология Бурдье, если бы не методологическое узаконение им понимания политики как объекта капитализации. (Впрочем, именно Бурдье делает осознанный шаг в сторону от социальной монадологии корпораций к социальной монадологии социальных позиций).
Как бы то ни было, новая тоталитарность не только вполне возможна, но и неизбежна. Сущность выступает синонимом корпоративности, на дне сущности обнаруживается корпорация. Горизонт сопротивления этому симбиозу просвечивает по мере того, как невинный постмодернистский тезис: «Сущностей не существует» оборачивается чем-то большим. Беспощадной войной за их истребление! Битвой с энтелехиями! Форма новой тоталитарности - сетевой социализм без метастазов корпоративности.
Его приход не стоит ждать как календарного праздника или прихода «новой эпохи». Он выражается в несистематических, принципиально «рассеянных» проявлениях коммуникации без формы, причины и цели. Новый социализм представляет результат информационного шума, нагнетаемого sms-сообщениями, социальными сетями, чатами, рингтонами и блоггингом.