Охота и политика на russia.ru
Охота и политика - в контексте политической антропологии темы очень существенные. Совершенствование искусства охоты происходит параллельно с совершенствованием политического искусства.
Что такое политика как искусство? Отнюдь не только пресловутая дрессировка возможностей. Это искусство противопоставлять цивилизацию природе, а животное человеку. Охотничья деятельность самое древнее и самое страшное по-своему из политических искусств, это наиболее брутальная форма культивации отличий между животным и человеческим. Охота, по сути, выступает ритуалом, воспроизводящим сценарий выхода из естественного состояния, а шире сценарий конфликта своей первой и второй натуры. Охотясь, человек убивает не столько конкретное животное, сколько абстрактную "тварь".
Вместилищем этой абстрактной "твари" является не "окружающая среда", "тварь" коренится в самом человеке. То есть охотясь за животными, человеческое существо нацелено на истребление "твари" внутри самого себя. Проблема, однако, в том, что происходит подмена, в рамках которой получающаяся в результате этого символического убийства "тварь" оказывается намного монструознее той твари, которую предполагалось убить. Основной конфликт таков: с одной стороны, человеки-волки, пожирающие друг друга в естественном состоянии, с другой - человек, который сам себе Левиафан, то есть искусственный супер-зверь.
Что лучше в данном случае - вопрос бессмысленный, ибо "естественное" и "искусственное" чередуются здесь в круге бесконечной инверсии. Для меня существенно то, что искусственный зверь всё равно остаётся зверем, даже в своём мягком "экологическом" понимании (за которое ратовала на ток-шоу Светлана Конеген), а также то, что упорный поиск человеческого в человеке неизменно оборачивается повышением ставок бесчеловечности, в каком бы "гуманитарном" обличье она о сбе не заявляла.
Все современные идентичности конструируются в логике эксперимента по созданию невиданной зверюшки, будь то, например, "гей", образ которого возникает на пересечении двух линий: феминистско-эмансипаторской ("Мы круче мужчин") и эколого-охранительной ("Всё, что естественно, не безобразно").