черновики наших писем
...теперь я знаю, что видел и слышал. Я испытал абсолютную боль - такую, от которой структура нашего человеческого существа оказывается на грани распада. Я был пронизан болью и преломлен ею. Мое время остановилось. Это самое важное свойство боли - она останавливает наше внутреннее время. Секунда растягивается в вечность. Боль проходит через нас как поток бесконечной длительности. Я сказал бы, что это - встреча с бесконечностью нашего конечного тела. Абсолютная боль, если мы готовы принять ее, заставляет нас перестать быть телом, и, когда нам это удается, ее можно видеть как поток и слышать как звук. И даже попытаться осознать, что она такое по отношению к нам.
Посредством боли можно выйти из этого трехмерного мира и прикоснуться к вечности; именно боль открывает нам тайну, чем являемся мы по отношению ко Вселенной - я имею в виду возможность перестать быть телом. Вернуться в точку. Тогда боль перестает быть болью, превращаясь в поток бесконечной длительности. Я увидел его как сияющие струны или нити, и позволил увлечь меня с собой. И пространство стало разворачиваться...
В каждой заметке, оставленной в блоге, в отправленных и полученных письмах, в оставленных до поры черновиках, я смотрю за тем, как текст выстраивает себя сам. Как мозаика перестает быть россыпью цветных стекол, понемногу обретая глубину и угадывающийся единый узор.
В такие минуты я точно знаю, кто и зачем я - руки, набирающие текст, и чаша, сквозь которую течет и преломляется Слово... и все, что вне этого - ложь.
Посредством боли можно выйти из этого трехмерного мира и прикоснуться к вечности; именно боль открывает нам тайну, чем являемся мы по отношению ко Вселенной - я имею в виду возможность перестать быть телом. Вернуться в точку. Тогда боль перестает быть болью, превращаясь в поток бесконечной длительности. Я увидел его как сияющие струны или нити, и позволил увлечь меня с собой. И пространство стало разворачиваться...
В каждой заметке, оставленной в блоге, в отправленных и полученных письмах, в оставленных до поры черновиках, я смотрю за тем, как текст выстраивает себя сам. Как мозаика перестает быть россыпью цветных стекол, понемногу обретая глубину и угадывающийся единый узор.
В такие минуты я точно знаю, кто и зачем я - руки, набирающие текст, и чаша, сквозь которую течет и преломляется Слово... и все, что вне этого - ложь.