(no subject)
Вчера исполнилось 130 лет со дня рождения Сергея Николаевича Дурылина (1886-1954) - философа, богослова, учёного, писателя и поэта, историка театра, священника, педагога. Его жизнь была наполнена драматическими событиями: арест в 1924 году, Бутырская тюрьма, две ссылки; из последней он возвратился только в 1934 году… Долгие годы не переиздавались даже его филологические труды, вышедшие в первой половине XX века.
***
«Я родился в Москве, «в день, всегда постный», в Воздвиженье животворящего креста, в самое время, когда у Богоявленья, что в Елохове, заблоговестили в большой колокол, к поздней обедне, - стало быть, в 9 часов утра. … <…> Шестеро моих единокровных сестёр и четверо таких же братьев ушли в церковь, а я, как только они ушли, и родился. В доме была - что было редкостью - полная тишина, а в окна лился тугой, добротный благовест.
-----------------------------
Дурылин С.Н. «В родном углу» Часть 3.
«Самые великие русские богословы были няни. .. Няня ставила меня перед Образом -«Семь спящих отроков» - с всегда горящей лампадкой, - и учила шептать молитву: «Ангел мой хранитель! Сохрани меня и помилуй, дай мне сна и покою и укрепи мои силы». Этой молитвы нет ни в каких молитвенниках. Её сложила сама няня, для нас, детей…. И если б случилось, что я забыл все молитвы, я не забуду этой… Как всё в ней свежо, как просто, целомудренно-кротко, - сколько любви к тому, для кого она сложена, и сколько прямой веры к Тому, к Кому обращена!...»
(Моя няня Пелагея Сергеевна умерла в 1908 году на Пасхе, 17 апреля)
"В своем углу"
«Душа не имеет своей истории; душа имеет свои волны - есть приливы и отливы в душе. Иногда её мель так печальна, так пуста и длинна, что лучше какая угодно буря, шторм, только чтоб прикрыть эту песчаную мель с гниющими водорослями… Но не только бури, но и прилива приходится ждать… долго ждать. Впрочем, говорят, что и из водорослей добывается нечто полезное, йод».
«…Кот играет с собакой, собака - с ним. Она уступает ему пить молоко. Он лижет ей морду. А она его.
«Живут как кошка с собакой». Ещё одна глупость про животных.
Животные - для нас не меньшая тайна, чем ангелы.
А что они молчат - так это счастье, это делает общение с ними прекрасным наслаждением: никогда не надо опасаться, что они заговорят про Чемберлена или Демьяна Бедного».
Томск. 31 янв. 1928
«До 60-х годов [XIX века], в азбуках, на первую букву, на А всегда была пояснительная картинка Ангела. С 60-х годов в рисунках на первую букву А - Ангел был заменён Аистом и Арбузом.
В 1920 году вышла азбука с картинкой на А - Аэроплан.
Вот история русского просвещения: ангел, аист, арбуз, аэроплан».
"Меня пожалела судьба: я застал на кончике Василия Васильевича Розанова и видел Марью Владимировну Леонтьеву (племянницу К.Н.Леонтьева, наследницу его архива). А то, что я видел Льва Толстого, это не так уж и важно, поменялся бы охотно с тем, кто знавал денщика Лермонтова"
«Около Пушкина стоял ангел Радости , около Лермонтова - ангел Печали, а кто около Гоголя?
Около же Салтыкова-Щедрина стоял просто желчевой мешок, и желчь сочилась сквозь мешковину».
"Снег сыплется ровно, уверенно, заботливый и нежный к ледяной дрожи земли. Он обсыпает и мою душу. Когда идёт снег, я делаюсь маленький-маленький, - я уменьшаюсь до того, что весь умещаюсь на подоконнике детской комнаты; мне 6,7, 8 лет…. Я смотрю в садик, на двор: - и белые мухи, белые тончайшие комарики снега радуют меня и нечувствительно от радости: «зима! зима!» - погружают в первую, ещё неиспытанную, мягкую грусть, - и, с тихим снегом, к ней исподволь начинает привыкать душа. Это первая пороша грусти в душе - белая, нежная, легкая… <…>
А затем, ещё снежится в памяти - снежный день. Лубянская площадь… Я еду на урок. Я сижу в трамвае, смотрю в заснеженное окно и шепчу тут же слагающееся стихи:
Белые ангелы снега
В воздухе водят круги
Тихого белого бега
Чистых не узрят враги
<…> И вот - опять долгие годы, - и я далеко, далеко не только во времени, но и в пространстве от бывшего, от тех снегов… Те были - родные снега…. А этот… нет, и этот родной: за 4000 вёрст от родины родной. Он такой же белый, такой же чистый, такой же …утишИтель, умирИтель. <…>
На душе просто и тихо… На душе - снег <…>
«В своём углу» 22 дек. (н.ст.) 1927, Томск.
…Неуютность, нетёплость современной литературы: около чего же греться? Камины потухли; вместо печек безобразная «гармошка» отопления. <…> Исчезновение живого огня из современной культуры ― … есть катастрофа, которой последствия мы не чувствуем, но которые видны в нашей мертвенности, в искусственности поэзии, в машинности нашего мышления, в безогненности нашей жизни, в нивелировании всех под один уровень пошлой всеобщности.
Электрическая лампочка - схема огня, как всякая схема - одна и та же в детской, в нужнике, в храме, в театре, на улице, в мертвецкой. А огонь - свечи ли, лампы ли - всюду разный, всюду живой и живущий особой жизнью: восковая свеча горела в храме, в доме перед Образом, но ею не освещалась постель блудницы и присутствие полицейского участка; лампаду не зажигали в нужнике, но она теплилась в детской, над воротами «града» перед Образом градохранительницы. Лампа учёного горела не таким пламенем, как коптящая, чадная лампочка полицейского участка.
Была иерархия огня, чинопоследование пламени: пламя восковой свечи не то, что пламя стеариновой или сальной, - и потому и свеча восковая горела не там, где сальная.
Нынче - всюду одна и та же электрическая лампочка - она без пламени, без волнующей жизни огня, она едина всюду и везде - мертвенностью и холодом своего света. Свет разлучился с теплом: «светит, да не греет».
Так и тепло утеряло свой свет: отопительная «гармошка» …. - не светит. В ней нет огня, нет всей щедрости, весёлости и червонности пламени. Она ― скучная, пыльная, серая гармошка под подоконником. Так самое красивое - пламя - выкинуто из обыденной жизни. Жизнь беспламенна и сера. И холодно, и зябко…. <…>
…Все стихи Брюсова написаны при свете электричества: сухо, ясно, чётко, холодно. А есть поэты, которые писали только при свече; при теплящейся лампадке, при догорающем камине: Пушкин, Лермонтов, Фет».
***
«Я родился в Москве, «в день, всегда постный», в Воздвиженье животворящего креста, в самое время, когда у Богоявленья, что в Елохове, заблоговестили в большой колокол, к поздней обедне, - стало быть, в 9 часов утра. … <…> Шестеро моих единокровных сестёр и четверо таких же братьев ушли в церковь, а я, как только они ушли, и родился. В доме была - что было редкостью - полная тишина, а в окна лился тугой, добротный благовест.
-----------------------------
Дурылин С.Н. «В родном углу» Часть 3.
«Самые великие русские богословы были няни. .. Няня ставила меня перед Образом -«Семь спящих отроков» - с всегда горящей лампадкой, - и учила шептать молитву: «Ангел мой хранитель! Сохрани меня и помилуй, дай мне сна и покою и укрепи мои силы». Этой молитвы нет ни в каких молитвенниках. Её сложила сама няня, для нас, детей…. И если б случилось, что я забыл все молитвы, я не забуду этой… Как всё в ней свежо, как просто, целомудренно-кротко, - сколько любви к тому, для кого она сложена, и сколько прямой веры к Тому, к Кому обращена!...»
(Моя няня Пелагея Сергеевна умерла в 1908 году на Пасхе, 17 апреля)
"В своем углу"
«Душа не имеет своей истории; душа имеет свои волны - есть приливы и отливы в душе. Иногда её мель так печальна, так пуста и длинна, что лучше какая угодно буря, шторм, только чтоб прикрыть эту песчаную мель с гниющими водорослями… Но не только бури, но и прилива приходится ждать… долго ждать. Впрочем, говорят, что и из водорослей добывается нечто полезное, йод».
«…Кот играет с собакой, собака - с ним. Она уступает ему пить молоко. Он лижет ей морду. А она его.
«Живут как кошка с собакой». Ещё одна глупость про животных.
Животные - для нас не меньшая тайна, чем ангелы.
А что они молчат - так это счастье, это делает общение с ними прекрасным наслаждением: никогда не надо опасаться, что они заговорят про Чемберлена или Демьяна Бедного».
Томск. 31 янв. 1928
«До 60-х годов [XIX века], в азбуках, на первую букву, на А всегда была пояснительная картинка Ангела. С 60-х годов в рисунках на первую букву А - Ангел был заменён Аистом и Арбузом.
В 1920 году вышла азбука с картинкой на А - Аэроплан.
Вот история русского просвещения: ангел, аист, арбуз, аэроплан».
"Меня пожалела судьба: я застал на кончике Василия Васильевича Розанова и видел Марью Владимировну Леонтьеву (племянницу К.Н.Леонтьева, наследницу его архива). А то, что я видел Льва Толстого, это не так уж и важно, поменялся бы охотно с тем, кто знавал денщика Лермонтова"
«Около Пушкина стоял ангел Радости , около Лермонтова - ангел Печали, а кто около Гоголя?
Около же Салтыкова-Щедрина стоял просто желчевой мешок, и желчь сочилась сквозь мешковину».
"Снег сыплется ровно, уверенно, заботливый и нежный к ледяной дрожи земли. Он обсыпает и мою душу. Когда идёт снег, я делаюсь маленький-маленький, - я уменьшаюсь до того, что весь умещаюсь на подоконнике детской комнаты; мне 6,7, 8 лет…. Я смотрю в садик, на двор: - и белые мухи, белые тончайшие комарики снега радуют меня и нечувствительно от радости: «зима! зима!» - погружают в первую, ещё неиспытанную, мягкую грусть, - и, с тихим снегом, к ней исподволь начинает привыкать душа. Это первая пороша грусти в душе - белая, нежная, легкая… <…>
А затем, ещё снежится в памяти - снежный день. Лубянская площадь… Я еду на урок. Я сижу в трамвае, смотрю в заснеженное окно и шепчу тут же слагающееся стихи:
Белые ангелы снега
В воздухе водят круги
Тихого белого бега
Чистых не узрят враги
<…> И вот - опять долгие годы, - и я далеко, далеко не только во времени, но и в пространстве от бывшего, от тех снегов… Те были - родные снега…. А этот… нет, и этот родной: за 4000 вёрст от родины родной. Он такой же белый, такой же чистый, такой же …утишИтель, умирИтель. <…>
На душе просто и тихо… На душе - снег <…>
«В своём углу» 22 дек. (н.ст.) 1927, Томск.
…Неуютность, нетёплость современной литературы: около чего же греться? Камины потухли; вместо печек безобразная «гармошка» отопления. <…> Исчезновение живого огня из современной культуры ― … есть катастрофа, которой последствия мы не чувствуем, но которые видны в нашей мертвенности, в искусственности поэзии, в машинности нашего мышления, в безогненности нашей жизни, в нивелировании всех под один уровень пошлой всеобщности.
Электрическая лампочка - схема огня, как всякая схема - одна и та же в детской, в нужнике, в храме, в театре, на улице, в мертвецкой. А огонь - свечи ли, лампы ли - всюду разный, всюду живой и живущий особой жизнью: восковая свеча горела в храме, в доме перед Образом, но ею не освещалась постель блудницы и присутствие полицейского участка; лампаду не зажигали в нужнике, но она теплилась в детской, над воротами «града» перед Образом градохранительницы. Лампа учёного горела не таким пламенем, как коптящая, чадная лампочка полицейского участка.
Была иерархия огня, чинопоследование пламени: пламя восковой свечи не то, что пламя стеариновой или сальной, - и потому и свеча восковая горела не там, где сальная.
Нынче - всюду одна и та же электрическая лампочка - она без пламени, без волнующей жизни огня, она едина всюду и везде - мертвенностью и холодом своего света. Свет разлучился с теплом: «светит, да не греет».
Так и тепло утеряло свой свет: отопительная «гармошка» …. - не светит. В ней нет огня, нет всей щедрости, весёлости и червонности пламени. Она ― скучная, пыльная, серая гармошка под подоконником. Так самое красивое - пламя - выкинуто из обыденной жизни. Жизнь беспламенна и сера. И холодно, и зябко…. <…>
…Все стихи Брюсова написаны при свете электричества: сухо, ясно, чётко, холодно. А есть поэты, которые писали только при свече; при теплящейся лампадке, при догорающем камине: Пушкин, Лермонтов, Фет».