Дмитрий Кленовский
Дмитрий Кленовский родился в Санкт-Петербурге, в семье академика живописи, художника-пейзажиста Иосифа Eвстафиевича Крачковского и художницы Веры Николаевны Беккер.
Дмитрий Крачковский, гимназист,1900-е гг.
Вместе с родителями он часто бывал в Италии и Франции.
С первого класса, все восемь лет учения, посещал Императорскую Николаевскую Царскосельскую гимназию, которую окончил в 1911 году, хотя аттестат получил лишь в следующем, 1912 г.
И хотя с И.Ф. Анненским и Николаем Гумилевым он мог пересекаться только в младших классах гимназии (до 1907 года), к их образам, как и к воспоминаниям о Царском Селе и Николаевской гимназии, он обращался и через сорок, и через шестьдесят лет после окончания гимназии.
Юный Кленовский попал в эту гимназию в не самые лучшие годы. В рассказе 1952 года «Поэты царскосельской гимназии» он вспоминает:
«…В грязных классах, за изрезанными партами галдели и безобразничали усатые лодыри… - рассказывал он. - Сам Анненский появлялся в коридорах раза два, три в неделю, не больше… Он выступал медленно и торжественно с портфелем и греческими фолиантами под мышкой, никого не замечая, вдохновенно откинув голову и заложив правую руку за борт сюртука. Мне напоминал он тогда Козьму Пруткова с того известного «портрета», каким открывался обычно томик его произведений».
Также он вспоминает гимназический литературный журнал с карикатурой на «особенно чисто, даже франтовато» одетого Николая Гумилева; других поэтов-учеников: Дмитрия Коковцева, Всеволода Рождественского, братьев Оцуп и Николая Пунина; коридоры и классы Николаевской гимназии и дух «той высокой поэзии, которая в них переночевала».
В опубликованном в 1967 году стихотворении Дмитрий Иосифович говорит трагической судьбе выпускников гимназии:
За ее стареющим фасадом
Юные порывы затая,
Мальчики со мной сипели рядом
И зубрили то же, что и я.
А потом судьба их разбросала,
По винтовке дав им в руки всем,
И так скоро, скоро их не стало,
Словно их и не было совсем.
Окончив гимназию с золотой медалью, юный Крачковский был вынужден уехать на два года в Швейцарию для поправки здоровья - врачи подозревали туберкулёз, извечную болезнь петербуржцев.
По возвращении в 1913 г. он поступает на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, посещая, однако, и лекции на филологическом. В студенческие годы он увлечён театром, балетом и живописью. В поэзии же его особо привлекают «поэтическим тактом и лирической сдержанностью» акмеисты - и эти черты навсегда становятся присущи его собственному творчеству. В те же годы он впервые познакомился с учением, оказавшим ключевое влияние на формирование его собственного миросозерцания, - антропософией.
После смерти отца в 1914 г. дальнейшее обучение пришлось совмещать с заработками. Однако Дмитрий Крачковский не оставляет занятий поэзией. Его стихи начинают появляться на страницах петербургских журналов.
В 1916 году (в выходных данных значится 1917) вышел первый сборник его стихов «Палитра» под настоящей фамилией автора - Крачковский. «Палитра» вышла перед самой революцией, но кому она была нужна в разгар братоубийственного хаоса? Дебютная книга не привлекла широкого внимания ни читающей публики, ни критики. Впрочем, один из рецензентов, критикуя молодого автора за отсутствие в его стихах оригинальности, всё же отмечал, что когда тому «удаётся преодолеть плен банальности», то«из-под его осторожной и тонкой кисти выходят подлинно-художественные пастели».
Следующих сборников, а их потом было много, пришлось ждать долго: от времен серебряного века до второй эмиграции, начавшейся для многих, побывавших в плену или угнанных на работу в Германию, после 1945 года. Кроме того Кленовский осознавал, что «ничего советского в себе не чувствует». Именно поэтому его стихи звучат, «как прекрасный осколок погибшего мира».
В 1917 г. поэт был призван на военную службу чиновником Главного артиллерийского управления и провёл два последующих года в Москве, где ещё не совсем угасшая культурная жизнь помогала превозмочь лишения и голод. Он посещал доклады Андрея Белого, был дружен с Максимилианом Волошиным, слушал выступления Цветаевой и Ходасевича в Доме Поэта, - и сам продолжал писать.
Стихи этого периода вместе с переводом книги Анри де Ренье «Сельские божественные игры» предназначались им для второго сборника «Предгорье», принятого в 1922 г. издательством «Петрополис». Однако почти готовый набор книги был рассыпан. Вместе с ним рассыпались и последние надежды на возможность свободного творчества.
Крачковский вместе с матерью уехал в Харьков, где поступил на должность переводчика телеграмм в Радиотелеграфном агентстве Украины, редактором и переводчиком технических текстов с украинского и на украинский язык. По его собственному признанию, с 1925 г. он был вынужден замолчать как поэт, находя творчество в наступивших условиях невозможным: «Казалось, духовная атмосфера во всей стране выжжена, выхолощена до предела. Дышать для творчества, для стихов стало нечем».
О довоенной жизни Кленовского известно крайне мало. Сам он не оставил на этот счёт никаких подробностей даже друзьям, говоря лишь, что уцелел чудом, пережив неоднократные вызовы на допросы в НКВД.
В 1928 году Дмитрий Крачковский женился на уроженке Петербурга Маргарите Денисовне Гутман, ставшей ему верной подругой на всю оставшуюся жизнь. Им довелось прожить вместе в любви и согласии без малого полвека, разделив и невзгоды, и горечь изгнания, и не прекращавшиеся в течение всей жизни материальные тяготы. Как высший знак благодарности за любовь и преданность почти на всех поэтических книгах Кленовского стоит посвящение «Моей жене».
Благодаря немецкому происхождению жены, с началом войны и приходом германских войск на Украину супруги Крачковские перебрались из Харькова в Симферополь, а в 1943 г. навсегда покинули Россию. Сначал упруги переселились в Австрию, где до 1944 года находились в лагере для немецких беженцев. Их первым прибежищем стал Придунайский край в Австрии, где поэт внезапно вернулся к творчеству. «Не успела моя нога оторваться от советской почвы, - вспоминал он позднее, - как неожиданно для самого себя, отнюдь не ставя перед собой этой задачи, я возобновил после 20-летнего молчания мою литературную работу…».
Поэт писал, что долгое молчание «отразилось на мне скорее благоприятно». То было началом уникального поэтического возрождения: только за 1944-1946 гг. Кленовский создал около ста стихотворений, сразу же проявив себя взыскательным мастером слова. Некоторые их них появились на страницах русских периодических изданий, выходивших в Вене и Плауене. К тому времени поэт с женой покинули Австрию, спасаясь от гибельных «репатриаций» -выдач, последовавших за вступлением советских войск.
Погрузив на ручную тележку нехитрый беженский скарб и перейдя границу, они прошли пешком более полусотни километров и обосновались в баварском городке Траунштейн. Местному старческому дому суждено было стать их пожизненным прибежищем, где Дмитрии Иосифович с женой уединенно и скромно жили на социальное пособие.
«Эмиграция всегда несчастье, - утверждал поэт и критик Ю. П. Иваск, - но эмиграция не всегда неудача. Творчество, творческие удачи возможны и на чужбине».
Судьба Кленовского - веское подтверждение этим, сейчас звучащим как аксиома, словам.
Невзирая на полунищенское существование и многочисленные недуги, он отдавал все силы и талант созданию и публикации новых стихов. Под псевдонимом Кленовский Дмитрий Иосифович начал публиковать стихи в эмигрантских журналах «Новый журнал» и «Грани», в 1950 году вышел его поэтический сборник «След жизни».
В предисловии к сборнику Нина Берберова назвала его «последний царскосел».
«Но царскоселы в пушкинском понимании были люди ренессансные, веселые. А я вижу его «невеселым царскоселом». Как поэт, он был одним из последних классицистов. Для чего нужны они? Чтобы напоминать о существовании классики. У кого-то же должны быть хорошие манеры, чтобы другие о существовании оных не забывали»
«Последний акмеист», «последний царскосел», «последний поэт серебряного века» - так именовали критики Дмитрия Иосифовича Кленовского. В настоящее время творчество Кленовского считается подлинной классикой русского зарубежья.
Взято отсюда: http://tsarselo.ru/yenciklopedija-carskogo-sela/istorija-carskogo-sela-v-licah/krachkovskii-dmitrii-iosifovich-psevd-klenovskii-1892-1976.html#.VptS8aizDFz
Когда бы жизнь пришлось начать сначала -
Пусть будет снова именно такой:
Доверчивой, как путник запоздалый,
Беспомощной, как стебель под рукой.
Не уклонюсь ни от единой боли,
Ни от одной из казней и обид.
Пусть снова и согнет и приневолит
И жалостью ненужной оскорбит.
Все для того, чтобы опять и снова
Изведать, задыхаясь и спеша,
Прикосновение карандаша
К трепещущему, пойманному слову.
1956 г.
ЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ ГИМНАЗИЯ
Есть зданья неказистые на вид,
Украшенные теми, кто в них жили.
Так было с этим.
Вот оно стоит
На перекрёстке скудости и пыли.
Какой-то тесный и неловкий вход
Да лестница взбегающая круто
И коридоров скучный разворот… -
Казёнщина без всякого уюта.
Но если приотворишь двери в класс -
Ты юношу увидишь на уроке,
Что на полях Краевича, таясь,
О конквистадорах рифмует строки.
А если ты заглянешь в кабинет,
Где бродит смерть внимательным дозором, -
Услышишь, как седеющий поэт
С античным разговаривает хором.
Обоих нет уже давно. Лежит
Один в гробу, другой без гроба, - в яме,
И вместе с ними, смятые, в грязи,
Страницы с их казнёнными стихами.
А здание? Стоит ещё оно,
Иль может быть уже с землёй сравнялось?
Чтоб от всего, чем в юности, давно.
Так сердце было до краёв полно,
И этой капли даже не осталось.
Мы все уходим парусами
В одну далекую страну.
Ветра враждуют с облаками,
Волна клевещет на волну.
Где наша пристань? Где-то! Где-то!
Нам рано говорить о ней.
Мы знаем лишь ее приметы,
Но с каждым днем они бледней.
И лишь когда мы все осилим
И всякий одолеем срок -
Освобождающе под килем
Прибрежный зашуршит песок.
И берег назовется ясным
И чистым именем своим.
Сейчас гадать о нем напрасно
И сердца не утешить им.
Сейчас кругом чужие земли,
Буруны, вихри, облака,
Да на руле, когда мы дремлем,
Немого ангела рука.
1961 г.
Дмитрий Крачковский, гимназист,1900-е гг.
Вместе с родителями он часто бывал в Италии и Франции.
С первого класса, все восемь лет учения, посещал Императорскую Николаевскую Царскосельскую гимназию, которую окончил в 1911 году, хотя аттестат получил лишь в следующем, 1912 г.
И хотя с И.Ф. Анненским и Николаем Гумилевым он мог пересекаться только в младших классах гимназии (до 1907 года), к их образам, как и к воспоминаниям о Царском Селе и Николаевской гимназии, он обращался и через сорок, и через шестьдесят лет после окончания гимназии.
Юный Кленовский попал в эту гимназию в не самые лучшие годы. В рассказе 1952 года «Поэты царскосельской гимназии» он вспоминает:
«…В грязных классах, за изрезанными партами галдели и безобразничали усатые лодыри… - рассказывал он. - Сам Анненский появлялся в коридорах раза два, три в неделю, не больше… Он выступал медленно и торжественно с портфелем и греческими фолиантами под мышкой, никого не замечая, вдохновенно откинув голову и заложив правую руку за борт сюртука. Мне напоминал он тогда Козьму Пруткова с того известного «портрета», каким открывался обычно томик его произведений».
Также он вспоминает гимназический литературный журнал с карикатурой на «особенно чисто, даже франтовато» одетого Николая Гумилева; других поэтов-учеников: Дмитрия Коковцева, Всеволода Рождественского, братьев Оцуп и Николая Пунина; коридоры и классы Николаевской гимназии и дух «той высокой поэзии, которая в них переночевала».
В опубликованном в 1967 году стихотворении Дмитрий Иосифович говорит трагической судьбе выпускников гимназии:
За ее стареющим фасадом
Юные порывы затая,
Мальчики со мной сипели рядом
И зубрили то же, что и я.
А потом судьба их разбросала,
По винтовке дав им в руки всем,
И так скоро, скоро их не стало,
Словно их и не было совсем.
Окончив гимназию с золотой медалью, юный Крачковский был вынужден уехать на два года в Швейцарию для поправки здоровья - врачи подозревали туберкулёз, извечную болезнь петербуржцев.
По возвращении в 1913 г. он поступает на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, посещая, однако, и лекции на филологическом. В студенческие годы он увлечён театром, балетом и живописью. В поэзии же его особо привлекают «поэтическим тактом и лирической сдержанностью» акмеисты - и эти черты навсегда становятся присущи его собственному творчеству. В те же годы он впервые познакомился с учением, оказавшим ключевое влияние на формирование его собственного миросозерцания, - антропософией.
После смерти отца в 1914 г. дальнейшее обучение пришлось совмещать с заработками. Однако Дмитрий Крачковский не оставляет занятий поэзией. Его стихи начинают появляться на страницах петербургских журналов.
В 1916 году (в выходных данных значится 1917) вышел первый сборник его стихов «Палитра» под настоящей фамилией автора - Крачковский. «Палитра» вышла перед самой революцией, но кому она была нужна в разгар братоубийственного хаоса? Дебютная книга не привлекла широкого внимания ни читающей публики, ни критики. Впрочем, один из рецензентов, критикуя молодого автора за отсутствие в его стихах оригинальности, всё же отмечал, что когда тому «удаётся преодолеть плен банальности», то«из-под его осторожной и тонкой кисти выходят подлинно-художественные пастели».
Следующих сборников, а их потом было много, пришлось ждать долго: от времен серебряного века до второй эмиграции, начавшейся для многих, побывавших в плену или угнанных на работу в Германию, после 1945 года. Кроме того Кленовский осознавал, что «ничего советского в себе не чувствует». Именно поэтому его стихи звучат, «как прекрасный осколок погибшего мира».
В 1917 г. поэт был призван на военную службу чиновником Главного артиллерийского управления и провёл два последующих года в Москве, где ещё не совсем угасшая культурная жизнь помогала превозмочь лишения и голод. Он посещал доклады Андрея Белого, был дружен с Максимилианом Волошиным, слушал выступления Цветаевой и Ходасевича в Доме Поэта, - и сам продолжал писать.
Стихи этого периода вместе с переводом книги Анри де Ренье «Сельские божественные игры» предназначались им для второго сборника «Предгорье», принятого в 1922 г. издательством «Петрополис». Однако почти готовый набор книги был рассыпан. Вместе с ним рассыпались и последние надежды на возможность свободного творчества.
Крачковский вместе с матерью уехал в Харьков, где поступил на должность переводчика телеграмм в Радиотелеграфном агентстве Украины, редактором и переводчиком технических текстов с украинского и на украинский язык. По его собственному признанию, с 1925 г. он был вынужден замолчать как поэт, находя творчество в наступивших условиях невозможным: «Казалось, духовная атмосфера во всей стране выжжена, выхолощена до предела. Дышать для творчества, для стихов стало нечем».
О довоенной жизни Кленовского известно крайне мало. Сам он не оставил на этот счёт никаких подробностей даже друзьям, говоря лишь, что уцелел чудом, пережив неоднократные вызовы на допросы в НКВД.
В 1928 году Дмитрий Крачковский женился на уроженке Петербурга Маргарите Денисовне Гутман, ставшей ему верной подругой на всю оставшуюся жизнь. Им довелось прожить вместе в любви и согласии без малого полвека, разделив и невзгоды, и горечь изгнания, и не прекращавшиеся в течение всей жизни материальные тяготы. Как высший знак благодарности за любовь и преданность почти на всех поэтических книгах Кленовского стоит посвящение «Моей жене».
Благодаря немецкому происхождению жены, с началом войны и приходом германских войск на Украину супруги Крачковские перебрались из Харькова в Симферополь, а в 1943 г. навсегда покинули Россию. Сначал упруги переселились в Австрию, где до 1944 года находились в лагере для немецких беженцев. Их первым прибежищем стал Придунайский край в Австрии, где поэт внезапно вернулся к творчеству. «Не успела моя нога оторваться от советской почвы, - вспоминал он позднее, - как неожиданно для самого себя, отнюдь не ставя перед собой этой задачи, я возобновил после 20-летнего молчания мою литературную работу…».
Поэт писал, что долгое молчание «отразилось на мне скорее благоприятно». То было началом уникального поэтического возрождения: только за 1944-1946 гг. Кленовский создал около ста стихотворений, сразу же проявив себя взыскательным мастером слова. Некоторые их них появились на страницах русских периодических изданий, выходивших в Вене и Плауене. К тому времени поэт с женой покинули Австрию, спасаясь от гибельных «репатриаций» -выдач, последовавших за вступлением советских войск.
Погрузив на ручную тележку нехитрый беженский скарб и перейдя границу, они прошли пешком более полусотни километров и обосновались в баварском городке Траунштейн. Местному старческому дому суждено было стать их пожизненным прибежищем, где Дмитрии Иосифович с женой уединенно и скромно жили на социальное пособие.
«Эмиграция всегда несчастье, - утверждал поэт и критик Ю. П. Иваск, - но эмиграция не всегда неудача. Творчество, творческие удачи возможны и на чужбине».
Судьба Кленовского - веское подтверждение этим, сейчас звучащим как аксиома, словам.
Невзирая на полунищенское существование и многочисленные недуги, он отдавал все силы и талант созданию и публикации новых стихов. Под псевдонимом Кленовский Дмитрий Иосифович начал публиковать стихи в эмигрантских журналах «Новый журнал» и «Грани», в 1950 году вышел его поэтический сборник «След жизни».
В предисловии к сборнику Нина Берберова назвала его «последний царскосел».
«Но царскоселы в пушкинском понимании были люди ренессансные, веселые. А я вижу его «невеселым царскоселом». Как поэт, он был одним из последних классицистов. Для чего нужны они? Чтобы напоминать о существовании классики. У кого-то же должны быть хорошие манеры, чтобы другие о существовании оных не забывали»
«Последний акмеист», «последний царскосел», «последний поэт серебряного века» - так именовали критики Дмитрия Иосифовича Кленовского. В настоящее время творчество Кленовского считается подлинной классикой русского зарубежья.
Взято отсюда: http://tsarselo.ru/yenciklopedija-carskogo-sela/istorija-carskogo-sela-v-licah/krachkovskii-dmitrii-iosifovich-psevd-klenovskii-1892-1976.html#.VptS8aizDFz
Когда бы жизнь пришлось начать сначала -
Пусть будет снова именно такой:
Доверчивой, как путник запоздалый,
Беспомощной, как стебель под рукой.
Не уклонюсь ни от единой боли,
Ни от одной из казней и обид.
Пусть снова и согнет и приневолит
И жалостью ненужной оскорбит.
Все для того, чтобы опять и снова
Изведать, задыхаясь и спеша,
Прикосновение карандаша
К трепещущему, пойманному слову.
1956 г.
ЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ ГИМНАЗИЯ
Есть зданья неказистые на вид,
Украшенные теми, кто в них жили.
Так было с этим.
Вот оно стоит
На перекрёстке скудости и пыли.
Какой-то тесный и неловкий вход
Да лестница взбегающая круто
И коридоров скучный разворот… -
Казёнщина без всякого уюта.
Но если приотворишь двери в класс -
Ты юношу увидишь на уроке,
Что на полях Краевича, таясь,
О конквистадорах рифмует строки.
А если ты заглянешь в кабинет,
Где бродит смерть внимательным дозором, -
Услышишь, как седеющий поэт
С античным разговаривает хором.
Обоих нет уже давно. Лежит
Один в гробу, другой без гроба, - в яме,
И вместе с ними, смятые, в грязи,
Страницы с их казнёнными стихами.
А здание? Стоит ещё оно,
Иль может быть уже с землёй сравнялось?
Чтоб от всего, чем в юности, давно.
Так сердце было до краёв полно,
И этой капли даже не осталось.
Мы все уходим парусами
В одну далекую страну.
Ветра враждуют с облаками,
Волна клевещет на волну.
Где наша пристань? Где-то! Где-то!
Нам рано говорить о ней.
Мы знаем лишь ее приметы,
Но с каждым днем они бледней.
И лишь когда мы все осилим
И всякий одолеем срок -
Освобождающе под килем
Прибрежный зашуршит песок.
И берег назовется ясным
И чистым именем своим.
Сейчас гадать о нем напрасно
И сердца не утешить им.
Сейчас кругом чужие земли,
Буруны, вихри, облака,
Да на руле, когда мы дремлем,
Немого ангела рука.
1961 г.