Моцарт и Савелий
Меня, как и многих, тронула эта милая ошибка в тотальном диктанте, в этом году.
Я попыталась представить тот сюжет, который мог возникнуть у написавшего такое сочетание имен, ту историю, которая могла оправдать это сочетание.
Кто же он такой, Савелий? Откуда Моцарт мог знать его - полнотелого крепыша, с белой кожей усыпанной родинками и веснушками, с бородой пушистой, слегка курчавой и такими же слегка вьющимися волосами, редкими на темени, липнущими к шее, с широким лицом, на котором веснушки мешаются с растительностью. Пахнущий сдобным хлебом, кислым потом, обильно потеющий, с яростной, но простой мимикой, короткими пальцами на белых, круглых ладонях. Я думаю - он был его молочным братом, сыном кормилицы, Лиззи, женщины крайне положительной, устойчивой, всегда знающей - как верно. Именно с ее обильным молоком в эфемерную субстанцию гения проникло немного жизненной обстоятельности, что позволило ему задержаться на этой земле и даже записать ангельские хоры и шелест божественных крыл черными чернильными значками, понятными окружающим и потомкам.
Савелий располагал временем и средствами. Утолив первичные потребности, построив дом ( и верфь) , посадив дерево ( и разведя заморские кабачки), родив сына ( четырех и двух дочерей) он решил двигаться к дарам духовным и кстати вспомнил о молочном брате, о котором ему говорили как о крайне преуспевшем в плане духовного развития.
Я представляю, как приехав к брату, надолго, месяца на три, иначе не стоило отправлять в путь с теми транспортными возможностями, которые были в эпоху великого композитора, он приветствовал, и был представлен и откушал, и уселся вечером у камина с длинной трубкой, и уже совсем было собрался завести разговор о урожае пшеницы, брюквы, особенностях гужевого транспорта или, на крайний случай, вспомнить общих знакомых, как Вольфганг сказал - «ну давай же, я тебе сыграю!». И, не дожидаясь ответа, повернулся к инструменту. Он был исполнен самых добрых чувств к Савелию, и хотел немедля предоставить ему все самое ценное, что имел, за что его боготворили, платили, ненавидели, завидовали. Он играл вдохновенно, он был в ударе, неожиданные мысли приходили ему по ходу исполнения, и славно ложились, и заставляли его самого воспарить, взглянуть в глаза ангелам. Но когда он обернулся к Савелию - тот спал. Спал глубоко и безмятежно, как будут спать миллионы людей , столетия после, под эту музыку, которую они называют «музычка» и включают , как обязательный фон. Он спал, раззявив рот, в рыжих завитках бороды, пуская слюну, чуть всхрапывая, самую малость. Моцарт был потрясен. Усталость с дороги была некоторым объяснением и гостя оставили у камина, где он проспал большую часть ночи, только к утру прокрался в отведённую ему комнату.
Надо ли говорить, что усталость не имела отношения к восприятию Савелием музыки? Он слушал своего молочного брата много! Он ходил на все его концерты. Извиняясь, говоря о себе в самом уничижительном аспекте, он умолял Моцарта играть ему. Он боролся с собой, сжимая в круглых кулаках заготовленные булавки. Но неизменно засыпал. Возможно, в душе его было слишком много тяжелого, бесконечно сбалансированного, в виду своей тяжести, счастья, как только трепетные аккорды Моцарта попадали в нее - включалась совершенно железобетонная система блокировки.
Но однажды случилось известное. Черный человек в маске, заказавший Моцарту Реквием. Тяжелейшая работа души. Ад и рай. Катарсис. Гениальный Реквием. Ну вот сейчас-то Савелий, наконец, не сможет заснуть. Камень у тебя вместо сердца или мельничный жернов - эти звуки ты не можешь не услышать. Моцарт играл. Слезы текли по его щеками. Пальцы порхали.
Савелий, сука, спал!
Взглянув на это безмятежное создание Моцарт ощутил тоску. Другое, смуглое, с орлиным носом и живыми , трепетными глазами лицо привиделось ему. Лицо искаженной судорогой зависти, лицо, трепетно ловящее каждый звук и каждый звук ложился на это лицо невыразимой мукой и восторгом. Сальери, тот кто любил меня больше всех и больше всех ненавидел. Где-то, в другой, параллельной, реальности ты существуешь, и там моя жизнь полна смыслом - моя музыка рождает яркую страсть. А не тихое посапывание….
«Яду мне , яду!» - возопил Моцарт и заложил в эту фразу такие невыносимые вибрации, что она отправилась в астрал, капсулировалась там, с тем чтобы плавно спикировать в подготовленный мозг Михаила Афанасьевича, в свое время.
Ну в каком доме не заваляется склянки с ядом?!
Темное стекло склянки, верный настой, бокал бургундского, как славный растворитель. Мгновенное колебание - и полный глоток. И в этот момент Савелий пробудился с единственно верным криком «Постой! Ты выпил?...... без меня?»