Какая попа...?
Внимание! В тексте присутствует ненормативная лексика! Ну, как ненормативная... Вы же помните, что я работаю с детьми. Для меня слово "дурак" долгое время казалось грязным ругательством. Так, что текст далеко не 18+.
В детстве моими друзьями были отпрыски таких же семей, как моя. Кто-то из родителей обязательно был художником. Художник, прямо скажем, не самая заурядная профессия. Ребёнок, в такой семье воспитанный, тоже тот ещё экземпляр.
Из череды художественных друзей выделялась Ника. Всё в ней было прекрасно: и диковинная для наших мест красота (это я сейчас про удивительные зелёные глаза на смуглом лице и курчавые чёрные косы), и басок, на фоне внешней хрупкости, и обороты речи, не свойственные людям детской наружности. Никина мама, художник по образованию, не раз предпринимала попытки систематизировать образование дочери в области изобразительного искусства. Потом, конечно, выяснилось, что и без классической методы, из человека может получится замечательный художник, но это было многим позже. Сначала Нику привели рисовать к моей маме в изостудию "Акварель". Здесь её больше привлекало общение, чем коллективный труд, поэтому занятия иногда не посещались месяцами. Пообщаться-то мы и во дворе могли, благо жили в соседних домах. В один из таких творческих отпусков матушка моя совсем потеряла надежду на возвращение юной художницы. Надо сказать, что полным признанием потери студийца была отправка его незавершённых работ на палитру. Был у нас заветный шкафчик, где хранилась дефицитная стопка бумажных половинок для расходных нужд, этакое кладбище неудавшихся шедевров. Туда же отправился Никин рисунок, на котором практически ничего не было, но зато на обратной стороне красовался автограф автора. Мы, студийцы, про это грустное событие и не узнали, если бы не...
Прошло несколько дней, и на пороге появилась Ника, полная творческих планов и решимости. Поставила мольберт, открыла краски, прикрепила чистый лист и отправилась за палитрой. Через мгновение из шкафа прозвучало раскатистое: "Какая попа порвала мой рисунок?" Наступила гробовая тишина, та, в которой слышно, как умываются мухи на засохшей булке с натюрморта. Через пару минут из противоположного угла донеслось тонкое и неуверенное: "Моя". Ника решительно повернула голову в сторону обидчика, вероятно собираясь объяснить ему, что он неправильного сделал в этой жизни, но внезапно поняла, кто говорил. Мама стояла с интересным выражением лица, вроде виноватым, но чуть-чуть улыбающимся. Смотреть на Нику было ещё интереснее. Девочка явно была очень сконфужена, но с большим трудом сдерживалась, чтобы не засмеяться. Окружающие уже не сдерживались. Смеялись все, даже мальчишки, что вечно строили из себя серьёзных людей.
С того случая прошло кошмарное количество лет, но мы до сих пор его вспоминаем. Это не удивительно, ведь работаю я вместе с мамой, учу детей рисовать, и среди них также встречаются творческие натуры, которым трудно живётся в системе стандартов.
В детстве моими друзьями были отпрыски таких же семей, как моя. Кто-то из родителей обязательно был художником. Художник, прямо скажем, не самая заурядная профессия. Ребёнок, в такой семье воспитанный, тоже тот ещё экземпляр.
Из череды художественных друзей выделялась Ника. Всё в ней было прекрасно: и диковинная для наших мест красота (это я сейчас про удивительные зелёные глаза на смуглом лице и курчавые чёрные косы), и басок, на фоне внешней хрупкости, и обороты речи, не свойственные людям детской наружности. Никина мама, художник по образованию, не раз предпринимала попытки систематизировать образование дочери в области изобразительного искусства. Потом, конечно, выяснилось, что и без классической методы, из человека может получится замечательный художник, но это было многим позже. Сначала Нику привели рисовать к моей маме в изостудию "Акварель". Здесь её больше привлекало общение, чем коллективный труд, поэтому занятия иногда не посещались месяцами. Пообщаться-то мы и во дворе могли, благо жили в соседних домах. В один из таких творческих отпусков матушка моя совсем потеряла надежду на возвращение юной художницы. Надо сказать, что полным признанием потери студийца была отправка его незавершённых работ на палитру. Был у нас заветный шкафчик, где хранилась дефицитная стопка бумажных половинок для расходных нужд, этакое кладбище неудавшихся шедевров. Туда же отправился Никин рисунок, на котором практически ничего не было, но зато на обратной стороне красовался автограф автора. Мы, студийцы, про это грустное событие и не узнали, если бы не...
Прошло несколько дней, и на пороге появилась Ника, полная творческих планов и решимости. Поставила мольберт, открыла краски, прикрепила чистый лист и отправилась за палитрой. Через мгновение из шкафа прозвучало раскатистое: "Какая попа порвала мой рисунок?" Наступила гробовая тишина, та, в которой слышно, как умываются мухи на засохшей булке с натюрморта. Через пару минут из противоположного угла донеслось тонкое и неуверенное: "Моя". Ника решительно повернула голову в сторону обидчика, вероятно собираясь объяснить ему, что он неправильного сделал в этой жизни, но внезапно поняла, кто говорил. Мама стояла с интересным выражением лица, вроде виноватым, но чуть-чуть улыбающимся. Смотреть на Нику было ещё интереснее. Девочка явно была очень сконфужена, но с большим трудом сдерживалась, чтобы не засмеяться. Окружающие уже не сдерживались. Смеялись все, даже мальчишки, что вечно строили из себя серьёзных людей.
С того случая прошло кошмарное количество лет, но мы до сих пор его вспоминаем. Это не удивительно, ведь работаю я вместе с мамой, учу детей рисовать, и среди них также встречаются творческие натуры, которым трудно живётся в системе стандартов.