Почему люди с синдромом Аспергера кажутся такими странными | Про аутизм
Оригинал взят у sirin_from_shrm в Почему люди с синдромом Аспергера кажутся такими странными | Про аутизм
Для не аутичных людей (нейротипиков) численность означает безопасность. Для нас она означает угрозу. Если мы не потерпели кораблекрушение и не плывем вот уже четвертый день в спасательной шлюпке без еды, то мы не связываем других людей с безопасностью. Другие люди стимулируют миндалину в нашем мозгу, вызывая у нас резкий скачок в уровне адреналина и реакцию «бежать или сражаться». Так что мы становимся нервными, готовыми бежать в любой момент, или же, поскольку мы приучили себя не делать этого, мы просто становимся очень неловкими - напряженными, возбудимыми, даже страдаем от временной неспособности говорить. Из-за резкого прилива адреналина некоторые из нас способны перейти в режим представления, когда мы можем казаться остроумными и очаровательными краткий период времени. Однако это лишь иллюзия. Такие представления на публику очень изматывают, и мы не можем поддерживать их долго - точно не целый рабочий день и не в течение очень продолжительной встречи. В результате, мы становимся истощенными и изможденными, и нам нужно долго восстанавливать психические и физические силы в одиночестве.
Мы каждый день боремся с сенсорными перегрузками, которые теперь стали частью диагностических критериев для расстройств спектра аутизма. Для некоторых людей с синдромом Аспергера вентилятор на потолке, который работает под лампой равносилен вечеринке в стиле диско после слишком большого количества коктейлей. Даже езда по дороге, когда лучи солнца светят сквозь деревья, причиняет боль нашему мозгу и вызывает тошноту. Слишком яркие узоры на обоях, ковре и тому подобном вызывают у нас головокружение. Мигающая флуоресцентная лампа заставляет нас свернуться в позе эмбриона в углу. Офисы/склады/магазины, в которых мы делаем покупки или работаем, рестораны и бары, в которых мы едим и общаемся, наполнены слишком большим количеством источников сенсорной перегрузки, начиная от дешевого освещения и заканчивая плохой поп-музыкой. С тем же успехом вы можете пытаться поддержать приятный разговор посреди секции ударных на концерте Джона Филипа Сузы. Так что даже если у нас нет нервного срыва от сенсорной перегрузки, мы все равно не будем расслабленными и радостными в подобной обстановке.
Мы плохо распознаем лица, и наша память очень отрывочна. Некоторые аутисты-саванты могут вспомнить что угодно, что они видели хотя бы раз в жизни. Зачастую мы можем вспомнить последовательности звуков, ощущений или образов, словно видеомагнитофон, но нам трудно вспомнить, как выглядели лица людей. Мы можем пройти мимо вас в коридоре, на улице, думая, что ваше лицо нам слегка знакомо, в то время как вы говорите «да что с ним/ней не так»? К тому времени, когда мы поймем, кто вы такой, вы уже свернете за угол, и будет слишком поздно здороваться. Мы можем дословно вспомнить тот или иной спор или всех президентов без исключения, но при этом не помнить, где мы были и что делали вчера.
Мы равнодушны к светским разговорам и зациклены на наших специальных интересах. Нам совершенно неинтересно, кто победил в «Американском идоле», такие разговоры воспринимаются нами как «ва-ва-ва» учителя Чарли Брауна или как куриное кудахтанье. Мы можем посчитать вас довольно скучным человеком, если вы не разделяете наши страстные увлечения, или (особенно если мы еще очень молоды) мы можем этого вообще не заметить и продолжать вам что-то оживленно рассказывать, не замечая, как присутствующие закатывают глаза и подталкивают друг друга локтем. Поглощенности собой у нас явно больше, чем нужно, так что мы можем быть нашим собственным специальным интересом. Нам приходится учиться контролировать эту особенность.
Наше понимание социальных ритуалов этого мира остается минимальным. Если вы несколько лет изучали французский в школе, то вы, вероятно, сможете купить булочку в Париже, разобраться, который сейчас день и где найти почту, но вы не сможете поддерживать оживленный разговор, не будете понимать культурные аллюзии и намеки, инсинуации или идиомы. Это же можно сказать и о нашем понимании невербальных сигналов, выражений лиц и искусства разговора. Это наиболее заметно, пока мы остаемся детьми, но в какой-то степени это остается навсегда.
Мы пляшем под собственную дудку, и пляшем мы как-то странно. Мы не просто выбираем непопулярную дорогу, мы прокладываем новую. Однако поскольку у нас есть диспраксия и/или проприоцептивная дисфункция, мы можем делать это с недостаточным изяществом. Диспраксия - это дефицит моторного планирования. Проприоцепция - это ощущение положения частей тела по отношению друг к другу. Пусть нам и не нужна пробка на конце вилки, чтобы мы не выкололи себе глаз, мы можем регулярно падать на эскалаторе и получать мячом по лицу. Мы можем быть Исидорой Дункан, танцуя в одиночестве, но в парном танце мы всегда делаем что-то не то. Ну, в общем, вы поняли.
У нас нет сильной приверженности гендерным ролям. Молодые женщины с синдромом Аспергера не осваивают всю эту артиллерию хлопанья ресницами и перебрасывания прядей волос, которой так увлекаются остальные женщины. По большей части мы считаем это полной чепухой. С возрастом это может измениться, но мы все равно продолжим срываться и предпочитать полную андрогинию. Мы так увлечены нашими специальными интересами, что забываем расчесывать свои волосы (и мы точно не будем тратить целый час на то, чтобы распрямить их!), мы носим вещи, которые не подходят друг к другу, и мы можем не переносить дезодоранты. В результате, мы можем казаться неопрятными, холодными или мужеподобными. Мужчины с синдромом Аспергера могут казаться мягкими или женоподобными.
Мы гики. Мы можем быть слишком поглощены миром, где нам приходится сражаться с орками или даже Боргом, чтобы заботиться о всяких банальностях вроде костюмов и галстуков. Мы можем смотреть видео научных конференций и эпизоды «Гриффинов» с равной страстностью или считать, что Дэвид Боуи - это мера всех вещей. В целом, мы убеждены, что крайние нейротипики из телешоу явно не принадлежат к тому же виду, что и мы.
Мы склонны все понимать буквально. Монти Пайтон может казаться нам абсолютно понятным, но в ответ на шутку про «тук-тук» мы идем открывать дверь.
И последнее по порядку, но не по значению: тревожность - это наша превалирующая эмоция. Добавьте к этому посттравматическое стрессовое расстройство в результате одиночества, замешательства и травли, которой мы подергались, и вам станет понятно, почему мы подпрыгиваем от простого похлопывания по плечу. Или может казаться, что мы постоянно переживаем и пытаемся все контролировать. Потребность в контроле - это всего лишь наша попытка внести порядок в хаос, стремление к безопасности на этой безумной планете. Многие люди спектра принимают препараты против тревожности, но ни одно лекарство не сделает из вас нейротипика. И нет, Салли Нормальная и Джо Обычный, мы не можем просто «перебороть себя» и просто «вести себя нормально». Мозг - это очень гибкий орган, и мы постоянно учимся чему-то новому, но мы навсегда останемся аспи. Говорите это громко, говорите это гордо.
Почему люди с синдромом Аспергера кажутся такими странными | Про аутизм
Для не аутичных людей (нейротипиков) численность означает безопасность. Для нас она означает угрозу. Если мы не потерпели кораблекрушение и не плывем вот уже четвертый день в спасательной шлюпке без еды, то мы не связываем других людей с безопасностью. Другие люди стимулируют миндалину в нашем мозгу, вызывая у нас резкий скачок в уровне адреналина и реакцию «бежать или сражаться». Так что мы становимся нервными, готовыми бежать в любой момент, или же, поскольку мы приучили себя не делать этого, мы просто становимся очень неловкими - напряженными, возбудимыми, даже страдаем от временной неспособности говорить. Из-за резкого прилива адреналина некоторые из нас способны перейти в режим представления, когда мы можем казаться остроумными и очаровательными краткий период времени. Однако это лишь иллюзия. Такие представления на публику очень изматывают, и мы не можем поддерживать их долго - точно не целый рабочий день и не в течение очень продолжительной встречи. В результате, мы становимся истощенными и изможденными, и нам нужно долго восстанавливать психические и физические силы в одиночестве.
Мы каждый день боремся с сенсорными перегрузками, которые теперь стали частью диагностических критериев для расстройств спектра аутизма. Для некоторых людей с синдромом Аспергера вентилятор на потолке, который работает под лампой равносилен вечеринке в стиле диско после слишком большого количества коктейлей. Даже езда по дороге, когда лучи солнца светят сквозь деревья, причиняет боль нашему мозгу и вызывает тошноту. Слишком яркие узоры на обоях, ковре и тому подобном вызывают у нас головокружение. Мигающая флуоресцентная лампа заставляет нас свернуться в позе эмбриона в углу. Офисы/склады/магазины, в которых мы делаем покупки или работаем, рестораны и бары, в которых мы едим и общаемся, наполнены слишком большим количеством источников сенсорной перегрузки, начиная от дешевого освещения и заканчивая плохой поп-музыкой. С тем же успехом вы можете пытаться поддержать приятный разговор посреди секции ударных на концерте Джона Филипа Сузы. Так что даже если у нас нет нервного срыва от сенсорной перегрузки, мы все равно не будем расслабленными и радостными в подобной обстановке.
Мы плохо распознаем лица, и наша память очень отрывочна. Некоторые аутисты-саванты могут вспомнить что угодно, что они видели хотя бы раз в жизни. Зачастую мы можем вспомнить последовательности звуков, ощущений или образов, словно видеомагнитофон, но нам трудно вспомнить, как выглядели лица людей. Мы можем пройти мимо вас в коридоре, на улице, думая, что ваше лицо нам слегка знакомо, в то время как вы говорите «да что с ним/ней не так»? К тому времени, когда мы поймем, кто вы такой, вы уже свернете за угол, и будет слишком поздно здороваться. Мы можем дословно вспомнить тот или иной спор или всех президентов без исключения, но при этом не помнить, где мы были и что делали вчера.
Мы равнодушны к светским разговорам и зациклены на наших специальных интересах. Нам совершенно неинтересно, кто победил в «Американском идоле», такие разговоры воспринимаются нами как «ва-ва-ва» учителя Чарли Брауна или как куриное кудахтанье. Мы можем посчитать вас довольно скучным человеком, если вы не разделяете наши страстные увлечения, или (особенно если мы еще очень молоды) мы можем этого вообще не заметить и продолжать вам что-то оживленно рассказывать, не замечая, как присутствующие закатывают глаза и подталкивают друг друга локтем. Поглощенности собой у нас явно больше, чем нужно, так что мы можем быть нашим собственным специальным интересом. Нам приходится учиться контролировать эту особенность.
Наше понимание социальных ритуалов этого мира остается минимальным. Если вы несколько лет изучали французский в школе, то вы, вероятно, сможете купить булочку в Париже, разобраться, который сейчас день и где найти почту, но вы не сможете поддерживать оживленный разговор, не будете понимать культурные аллюзии и намеки, инсинуации или идиомы. Это же можно сказать и о нашем понимании невербальных сигналов, выражений лиц и искусства разговора. Это наиболее заметно, пока мы остаемся детьми, но в какой-то степени это остается навсегда.
Мы пляшем под собственную дудку, и пляшем мы как-то странно. Мы не просто выбираем непопулярную дорогу, мы прокладываем новую. Однако поскольку у нас есть диспраксия и/или проприоцептивная дисфункция, мы можем делать это с недостаточным изяществом. Диспраксия - это дефицит моторного планирования. Проприоцепция - это ощущение положения частей тела по отношению друг к другу. Пусть нам и не нужна пробка на конце вилки, чтобы мы не выкололи себе глаз, мы можем регулярно падать на эскалаторе и получать мячом по лицу. Мы можем быть Исидорой Дункан, танцуя в одиночестве, но в парном танце мы всегда делаем что-то не то. Ну, в общем, вы поняли.
У нас нет сильной приверженности гендерным ролям. Молодые женщины с синдромом Аспергера не осваивают всю эту артиллерию хлопанья ресницами и перебрасывания прядей волос, которой так увлекаются остальные женщины. По большей части мы считаем это полной чепухой. С возрастом это может измениться, но мы все равно продолжим срываться и предпочитать полную андрогинию. Мы так увлечены нашими специальными интересами, что забываем расчесывать свои волосы (и мы точно не будем тратить целый час на то, чтобы распрямить их!), мы носим вещи, которые не подходят друг к другу, и мы можем не переносить дезодоранты. В результате, мы можем казаться неопрятными, холодными или мужеподобными. Мужчины с синдромом Аспергера могут казаться мягкими или женоподобными.
Мы гики. Мы можем быть слишком поглощены миром, где нам приходится сражаться с орками или даже Боргом, чтобы заботиться о всяких банальностях вроде костюмов и галстуков. Мы можем смотреть видео научных конференций и эпизоды «Гриффинов» с равной страстностью или считать, что Дэвид Боуи - это мера всех вещей. В целом, мы убеждены, что крайние нейротипики из телешоу явно не принадлежат к тому же виду, что и мы.
Мы склонны все понимать буквально. Монти Пайтон может казаться нам абсолютно понятным, но в ответ на шутку про «тук-тук» мы идем открывать дверь.
И последнее по порядку, но не по значению: тревожность - это наша превалирующая эмоция. Добавьте к этому посттравматическое стрессовое расстройство в результате одиночества, замешательства и травли, которой мы подергались, и вам станет понятно, почему мы подпрыгиваем от простого похлопывания по плечу. Или может казаться, что мы постоянно переживаем и пытаемся все контролировать. Потребность в контроле - это всего лишь наша попытка внести порядок в хаос, стремление к безопасности на этой безумной планете. Многие люди спектра принимают препараты против тревожности, но ни одно лекарство не сделает из вас нейротипика. И нет, Салли Нормальная и Джо Обычный, мы не можем просто «перебороть себя» и просто «вести себя нормально». Мозг - это очень гибкий орган, и мы постоянно учимся чему-то новому, но мы навсегда останемся аспи. Говорите это громко, говорите это гордо.
Почему люди с синдромом Аспергера кажутся такими странными | Про аутизм