Изнасилования во время военных конфликтов (подборка материалов). Часть 5
Оригинал взят у e_muet в Изнасилования во время военных конфликтов (подборка материалов). Часть 5
Л.Рабичев «Война все спишет» Воспоминания офицера-связиста 31 армии. 1941-1945
Назад в Восточную Пруссию, февраль 1945 года
Да, это было пять месяцев назад, когда войска наши в Восточной Пруссии настигли эвакуирующееся из Гольдапа, Инстербурга и других оставляемых немецкой армией городов гражданское население. На повозках и машинах, пешком - старики, женщины, дети, большие патриархальные семьи медленно, по всем дорогам и магистралям страны уходили на запад.
Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек.
Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами.
Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует, нет, скорее регулирует. Это чтобы все их солдаты без исключения поучаствовали.
Нет, не круговая порука и вовсе не месть проклятым оккупантам этот адский смертельный групповой секс.
Вседозволенность, безнаказанность, обезличенность и жестокая логика обезумевшей толпы.
Потрясенный, я сидел в кабине полуторки, шофер мой Демидов стоял в очереди, а мне мерещился Карфаген Флобера, и я понимал, что война далеко не все спишет. Полковник, тот, что только что дирижировал, не выдерживает и сам занимает очередь, а майор отстреливает свидетелей, бьющихся в истерике детей и стариков.
...
До горизонта между гор тряпья, перевернутых повозок трупы женщин, стариков, детей. Шоссе освобождается для движения. Темнеет.
Слева и справа немецкие фольварки. Получаем команду расположиться на ночлег.
Это часть штаба нашей армии: командующий артиллерией, ПВО, политотдел.
Мне и моему взводу управления достается фольварк в двух километрах от шоссе.
Во всех комнатах трупы детей, стариков, изнасилованных и застреленных женщин.
Мы так устали, что, не обращая на них внимания, ложимся на пол между ними и засыпаем.
В Европе мы, в Европе!
Размечтался, и вдруг в распахнутые ворота входят две шестнадцатилетние девочки-немки. В глазах никакого страха, но жуткое беспокойство.
Увидели меня, подбежали и, перебивая друг друга, на немецком языке пытаются мне объяснить что-то. Хотя языка я не знаю, но слышу слова «мутер», «фатер», «брудер»....
На ступеньках дома стоит майор А., а два сержанта вывернули руки, согнули в три погибели тех самых двух девочек, а напротив - вся штабармейская обслуга - шофера, ординарцы, писари, посыльные.
- Николаев, Сидоров, Харитонов, Пименов… - командует майор А. - Взять девочек за руки и ноги, юбки и блузки долой! В две шеренги становись! Ремни расстегнуть, штаны и кальсоны спустить! Справа и слева, по одному, начинай!
А. командует, а по лестнице из дома бегут и подстраиваются в шеренги мои связисты, мой взвод. А две «спасенные» мной девочки лежат на древних каменных плитах, руки в тисках, рты забиты косынками, ноги раздвинуты - они уже не пытаются вырываться из рук четырех сержантов, а пятый срывает и рвет на части их блузочки, лифчики, юбки, штанишки.
Выбежали из дома мои телефонистки - смех и мат.
А шеренги не уменьшаются, поднимаются одни, спускаются другие, а вокруг мучениц уже лужи крови, а шеренгам, гоготу и мату нет конца.
Девчонки уже без сознания, а оргия продолжается.
Гордо подбоченясь, командует майор А. Но вот поднимается последний, и на два полутрупа набрасываются палачи-сержанты.
Майор А. вытаскивает из кобуры наган и стреляет в окровавленные рты мучениц, и сержанты тащат их изуродованные тела в свинарник, и голодные свиньи начинают отрывать у них уши, носы, груди, и через несколько минут от них остаются только два черепа, кости, позвонки.
http://mamaguye.livejournal.com/146952.html
История одного ЧП (отрывок из книги А.Майорова «Правда об Афганской войне»)
Вошёл генерал Бруниниекс [Илмар Янович - начальник оперативного отдела]. По его лицу вижу: стряслось что-то невероятное.
- Где?
- Под Джэлалабадом, - отвечает Илмар.
- Изнасилованиэ. И расстрэл свидэтэлэй.
Самойленко [Виктор Георгиевич - генерал-лейтенант, заместитель Главного военного советника по политическим вопросам] спросил разрешения вылететь на место происшествия. Естественно, я согласился и попросил его взять с собой кого-нибудь из прокуратуры.
- Есть!
- Возвращайтесь сегодня.
Гнусные издержки войны... Позор нашей армии, призванной сюда для «выполнения интернационального долга». Я, может быть, и не стал бы останавливаться на этом ЧП, если бы оно не помогло раскрыть моральный облик некоторых должностных лиц самого высокого положения.
..
С Самойленко в кабинет зашёл и Бруниниекс. Виктор Георгиевич выглядел бледно-зелёным и уставшим.
- Страшное дело, - произнёс он, - Джелалабад гудит, вот-вот взорвётся.
- В унивэрситэтэ в Кабула митингуют. Трэбуют начать всэафганский джихад. В акадэмии наук объявлэн траур. Кинотэатры нэ работают, - добавлял Илмар Янович. - Нэ исключэно...
Подобного, насколько мне известно, за год войны в Афганистане не было. Итак, вот что рассказал мне Самойленко.
14 февраля в первой половине дня группа патрулей разведбатальона дивизии в составе одиннадцати человек под командой старшего лейтенанта К. несла службу в одном из аулов под Джелалабадом. Командир этой группы решил в подарок батальону пригнать овец - на шашлыки [грабануть местных крестьян]. Когда К. и его группа зашли за дувал в один из больших саманных дворов, надеясь там прихватить овец, то увидели в доме трёх молодых женщин, двух древних седобородых стариков аксакалов и шестерых или семерых детишек возрастом примерно лет от шести до десяти. Один из сержантов, не скрывая эмоций, заметил, что «молодки хороши».
Слова сержанта подобно искре подпалили всех остальных, и тогда он, сбросив шинель, двинулся на одну из женщин:
- Греби, ребята!
На глазах у аксакалов и у детей наши интернационалисты вдоволь наиздевались над женщинами. Изнасилование продолжалось два часа. Детишки, сбившись в угол, кричали и визжали, пытаясь как-то помочь матерям. Старики, дрожа, молились, прося Аллаха о пощаде и спасении.
Потом сержант скомандовал: «Огонь!» - и первым выстрелил в женщину, которую только что насиловал. Быстро добили и всех остальных. Затем по приказу К. слили из бензобака БМП горючее, облили им трупы, забросали их одеждой и тряпьём, попавшимся под руку, в ход пошла и скудная деревянная мебель - и подожгли. Внутри саманки заполыхало пламя.
К. и его группа, чтобы скрыть преступление, решили все-таки привести овец в батальон, дескать, подарок от дехкан [крестьян] ко Дню Советской Армии. Одиннадцать кротких животных погнали перед боевой машиной.
- Зловещее число, - обратил наше внимание Самойленко, - одиннадцать расстрелянных, одиннадцать насильников, одиннадцать овец...
- Что было дальше?
- Один мальчонка, лет двенадцати, брат одной из убитых женщин, видевший всю сцену, спрятавшись, уцелел. Он-то и опознал сержанта.
Мы помолчали некоторое время, переводя дух после услышанного. Мрачные мысли теснились в голове - и о безвинных погибших людях, и о расстрелянной вере в нашу помощь (хотя, кто знает, сколь прочной была эта вера), и о втоптанной в грязь армейской чести...
- К. и сержант во всем признались, - продолжил Самойленко. - Группа арестована, начато следствие.
...Приближалась полночь. Пора было принимать решение и отдавать распоряжения.
- Ближайшие двое-трое суток я буду заниматься этим ЧП. ...организуй мне встречу с Кештмандом [Председатель правительства ДРА] завтра в девять утра у него в кабинете. ...Илмар Яныч, готово ли шифрованное донесение в Москву?
-Так точно. - и Илмар положил на стол страницу отпечатанного текста.
Прочитав её, я расписался, поставив в углу листка:
«24.00, 16 февраля 1981 года».
Лёг спать, но сон не шёл. Воображение вновь и вновь уносило в тот аул...
На 7.00 я вызвал к себе генералов Самойленко и Бруниниекса. Они вошли в кабинет взволнованные и настороженные. Не предваряя свои слова разъяснениями - поймут по ходу дела, - я приказал:
- в Кабуле, Джелалабаде, Кандагаре, Герате, Мазари-Шарифе и Кундузе - установить с сего дня комендантский час с 18.00 до 7.00; в светлое время ввести патрулирование центральных улиц этих городов на БТР или на БМП... Объявленные меры нацелены на срыв организованного джихада.
В девять без пяти минут мы с полковником Карповым вошли в приёмную Председателя правительства [Афганистана] и неожиданно столкнулись там со Спольниковым [Владимир Николаевич - генерал-майор, представитель КГБ СССР в Афганистане] и Наджибом [он же Наджиббула], выходившими от Кештманда. Курносое лицо Наджиба ничего не выражало, никаких эмоций. А вот по лицу Спольникова явно блуждала нахальная ухмылка.
...
Чтобы выиграть несколько секунд для оценки ситуации, я попросил Кештманда повторить сказанное. Он умел владеть собой и потому чётко, неторопливо, отделяя слово от слова, произнёс:
- Председатель СГИ [Служба государственной информации (афганская служба безопасности)] Наджиб и генерал Спольников мне только что доложили: преступление совершено переодетыми душманами.
Я вспомнил ухмылку Спольникова.
- Нами проведено расследование преступления на месте. К сожалению, оно совершено воинами 40-й армии.
- Не может быть! - и, хитро глядя на меня, Кештманд сказал о необходимости ещё раз всё проверить.
- Сегодня же это и сделаем. В состав комиссии прошу включить одного из ваших заместителей.
...Кабинет главы правительства я покидал с ощущением перелома в позвоночнике. Перед глазами снова возникла ухмылка Спольникова.
...
А тем временем меня дожидался командарм [командующий 40-й армией] Борис Иванович Ткач.
- Товарищ генерал армии, - чётко, как курсант, произнёс генерал Ткач, - вам передаёт привет командующий войсками ТуркВО генерал-полковник Юрий Павлович Максимов.
- Спасибо.
- Он просил доложить: ему передали из Москвы, что виновниками чрезвычайного происшествия под Джелалабадом являются душманы, переодетые в советскую форму.
Так вот, оказывается, с чем пожаловал ко мне командарм.
- Бог мой, - подумал я, - значит и Максимова, интеллигентного, покладистого и доброго человека втянули в эту грязную ложь. Или я действительно чурбан с глазами? Все видят то, чего я не вижу и не понимаю.
Он продолжал:
- Командующий приказал мне это подтвердить.
- Подтвердил?
- Так точно!
- Устно?
- Шифровкой. Мне так выгоднее, - доверительно сообщил командарм.
Терпение моё лопнуло.
- Выгодно, командарм, в одно место влезать, а из другого выглядывать. Да, только говорят, это не совсем чистоплотно.
- Мне приказали, - начал скисать Ткач.
...
Вошли Самойленко, Черемных [Владимир Петрович - генерал-лейтенант, начальник штаба, Первый заместитель Главного военного советника и советник начальника Генерального штаба афганских вооружённых сил] и Бруниниекс.
- Тебе, Владимир Петрович, и тебе, Виктор Георгиевич, ещё раз надо тщательно расследовать происшествие на месте. С вами полетит один из заместителей Кештманда. Пригласите с собой и Наджиба, или его заместителя. Возвращайтесь не позднее 18-19 часов.
Я повернулся к Ткачу и спросил, кому он больше всего доверяет в армии - как себе.
- Начальнику особого отдела армии, - выпалил, не задумываясь, Ткач.
- Его и направь в полёт с ними, - я кивнул в сторону Черемных и Самойленко.
Около 20.00 Черемных и Самойленко докладывали мне:
- Все подтверждаем. Наши злодеи совершили преступление... Сержант и старший лейтенант К. в своём преступлении сознались. Остальные также сознались.
...
Прошло ещё только четверо суток после преступления, в стране надёжно действовал приказ о превентивных мерах; вспышек волнений пока нигде не было, но следить за обстановкой приходилось с удвоенной бдительностью.
..Засигналила «булава». Я зашёл в кабину. Нехотя взял трубку.
- Товарищ генерал армии! По поручению руководства докладывает генерал-полковник Аболинс. (Это один из заместителей начальника Генерального штаба - начальник Главного организационно-мобилизационного управления).
- В чем дело, Виктор Яковлевич?
- Вы знаете, Александр Михайлович, есть мнение, что информация о ЧП, о котором Вы доложили, извините, мягко говоря, не соответствует действительности.
- Мы дважды его расследовали. Всё так, как я доложил шифровкой министру обороны.
- Но по линии «ближних» [КГБ] есть другие данные...
- Кто поручил тебе переговоры со мной?
- Николай Васильевич [Огарков - Маршал, начальник Генерального штаба Вооружённых Сил СССР]. - и, выждав для приличия несколько секунд, спросил: - Что доложить Николаю Васильевичу?
- Дословно наш разговор. А с «ближними» разбирайтесь сами.
- Есть.
Мы продолжили чаёвничать, обсуждая разговор с Аболинсом, когда минут через сорок позвонил Ахромеев [генерал армии, первый заместитель начальника Генерального штаба Вооружённых Сил СССР].
- Александр Михайлович, здравия желаю! Хочу предупредить и предостеречь тебя: у Ю.В. [Юрия Владимировича Андропова - председатель КГБ СССР] вызрело мнение, что злодеяние под Джелалабадом совершили переодетые душманы. Тебе надо отозвать шифровку. Предстоит разговор Бориса Карловича [Бабрака Кармаля - Генеральный секретарь ЦК НДПА, премьер-министр ДРА] с Леонидом Ильичом [Брежневым - Генеральный секретарь ЦК КПСС], неминуемо они затронут и это ЧП. И Борису Карловичу будет сказано, что виновниками являются переодетые душманы.
- Серёжа, и это ты говоришь мне? - Долгая пауза.
- Что молчишь? Ты решился сказать мне, чтобы я на старости лет сфальшивил? Да ты же меня уважать не будешь...
- Александр Михайлович, извини, но я ведь звоню по поручению.
- Серёжа, ты всегда действовал по поручению. Но ведь надо же и самим собой оставаться.
- Что мне доложить?
- Доложи суть разговора. А хочешь - и дословно его передай.
Мы были поражены тем, как поворачивались дела. Там, в Москве, за кулисами здешней войны, рисовались какие-то недостойные, хуже того - лживые картины. А нам, людям военным, чтущим военную этику, знающим правила игры, но в не меньшей мере уважающим и своё собственное достоинство, надо было занимать какую-то позицию. Собственно, и раздумывать было особенно не над чем. Факты потому и называют иногда «упрямыми», что с ними непросто примириться. Но приходится.
Илмар Янович ожидал моей подписи на боевом донесении. Я читал его медленно, чтобы ещё и ещё раз все взвесить. Нелёгкое занятие, никто за меня не подпишет, никто не возьмёт на себя ответственность. Такие минуты почище иных минут перед боем...
Самойленко и Черемных с меня глаз не сводят. Я перекрестился и вписал несколько слов о том, что при повторном расследовании на месте подтверждено, что ЧП в районе Джелалабада совершено группой военнослужащих такой-то мотострелковой дивизии в составе одиннадцати человек под командой старшего лейтенанта К. Группа арестована. Начато следствие.
Посмотрел я на своих друзей - на одного и на другого, увидел в их глазах поддержку ["друг" В.Черемных только делал вид, будто поддерживает, поскольку был у Майорова в подчинении. Своё истинное отношение к этому ЧП он весьма красноречиво описал в своих мемуарах] - и расписался. Отдал Бруниниексу, чтобы шифром передал. Часы показывали половину одиннадцатого вечера.
Снова «булава». Огарков.
- Как обстановка? Коротко доложил.
- Что там упорствуешь?
- Я не вполне понимаю.
- Ты что, хочешь позора Вооружённым силам? Есть возможность опровергнуть?
- Никакой возможности нет, Николай Васильевич.
- Ты так считаешь?
- Нет никакой возможности. Факты дважды перепроверены - причём людьми, которым государство не может отказать в доверии.
- Ну, знаешь, у нас другое мнение сложилось. «Ближние» особенно напирают. У Дмитрия Фёдоровича [Устинова - маршал, Министр обороны СССР] состоялся разговор с Юрием Владимировичем [Андроповым].
Кстати, и Посол [Табеев] был у министра и тоже подтвердил, что это мистификация, что преступники были переодетыми...
- Николай Васильевич, мы же тридцать лет знаем друг друга. Я вас глубоко уважаю... Не о том мы ведём речь.
Долгий был у нас разговор. По тону Николая Васильевича я чувствовал, что ему не хочется упорствовать в стремлении переубедить меня и не хочется обнаружить во мне подлеца. В конце концов, он ещё раз спросил:
- Значит - нет?
- Категорически - нет.
- Ну, будь готов к разговору с Дмитрием Фёдоровичем [Устиновым].
...Ясно было, что предстоит разговор с министром обороны. Неужели и он будет гнуть меня, толкать на ложные утверждения?
Я знал, что Устинов, по давней привычке сталинских времён, задерживался допоздна на службе. Часы показывали час ночи. Подожду ещё немного - возможно, позвонит.
Утром я пораньше уехал на службу. В восемь часов звонок по «булаве». Мягкий вкрадчивый голос:
- Здравствуйте, Александр Михайлович, как вы поживаете?
За мягкостью и вкрадчивостью Устинова порой скрывалась жёсткость и не исключено, что жестокость.
- Доложите оперативную обстановку.
Доложил.
И вот он перешёл к главному:
- Ну вы там, конечно, уяснили, что злодейское глумление над мирными гражданами совершено переодетыми душманами. У нас тут такая информация и по линии «ближних», да и Фикрят Ахмедзянович [Табеев - посол СССР в Афганистане] это подтверждает.
Я изо всех сил старался сохранить твёрдость в голосе:
- Товарищ министр обороны, дважды проверено, дважды доказано, и дважды я от имени Советского правительства приносил извинения председателю правительства ДРА в связи с этим злодеянием, совершенным воинами 40-й армии.
- Да что вы плетёте, товарищ Майоров? ВЕДЬ ДОКАЗАНО!
- В Москве, может быть, и доказано так, как вы говорите, а здесь доказано, что преступление совершено нашими воинами. И эти преступники арестованы.
И тогда он тихо меня спрашивает:
- Послушайте, вы ЗА КОГО?
И услышал я сталь в голосе сталинского наркома. И как бы смел и уверен в себе я ни был в тот момент, испарина покрыла мой лоб.
- Товарищ министр обороны, я за правду.
А он опять, тихо так:
- За какую правду?
- За ленинскую правду, товарищ министр...
Не успел я сказать «обороны», как в трубке раздался щелчок. Разговор был окончен.
Развязка состоялась.
Этот случай многое тогда перевернул в моей душе. Я понял, что либо выстою, но меня отсюда уберут, либо окажусь сломленным.
...Бандитов-насильников судили, нескольких приговорили к высшей мере наказания. Остальных к большим тюремным срокам.
http://afgan-war-soldiers.narod.ru/crime-098.html
Л.Рабичев «Война все спишет» Воспоминания офицера-связиста 31 армии. 1941-1945
Назад в Восточную Пруссию, февраль 1945 года
Да, это было пять месяцев назад, когда войска наши в Восточной Пруссии настигли эвакуирующееся из Гольдапа, Инстербурга и других оставляемых немецкой армией городов гражданское население. На повозках и машинах, пешком - старики, женщины, дети, большие патриархальные семьи медленно, по всем дорогам и магистралям страны уходили на запад.
Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек.
Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами.
Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует, нет, скорее регулирует. Это чтобы все их солдаты без исключения поучаствовали.
Нет, не круговая порука и вовсе не месть проклятым оккупантам этот адский смертельный групповой секс.
Вседозволенность, безнаказанность, обезличенность и жестокая логика обезумевшей толпы.
Потрясенный, я сидел в кабине полуторки, шофер мой Демидов стоял в очереди, а мне мерещился Карфаген Флобера, и я понимал, что война далеко не все спишет. Полковник, тот, что только что дирижировал, не выдерживает и сам занимает очередь, а майор отстреливает свидетелей, бьющихся в истерике детей и стариков.
...
До горизонта между гор тряпья, перевернутых повозок трупы женщин, стариков, детей. Шоссе освобождается для движения. Темнеет.
Слева и справа немецкие фольварки. Получаем команду расположиться на ночлег.
Это часть штаба нашей армии: командующий артиллерией, ПВО, политотдел.
Мне и моему взводу управления достается фольварк в двух километрах от шоссе.
Во всех комнатах трупы детей, стариков, изнасилованных и застреленных женщин.
Мы так устали, что, не обращая на них внимания, ложимся на пол между ними и засыпаем.
В Европе мы, в Европе!
Размечтался, и вдруг в распахнутые ворота входят две шестнадцатилетние девочки-немки. В глазах никакого страха, но жуткое беспокойство.
Увидели меня, подбежали и, перебивая друг друга, на немецком языке пытаются мне объяснить что-то. Хотя языка я не знаю, но слышу слова «мутер», «фатер», «брудер»....
На ступеньках дома стоит майор А., а два сержанта вывернули руки, согнули в три погибели тех самых двух девочек, а напротив - вся штабармейская обслуга - шофера, ординарцы, писари, посыльные.
- Николаев, Сидоров, Харитонов, Пименов… - командует майор А. - Взять девочек за руки и ноги, юбки и блузки долой! В две шеренги становись! Ремни расстегнуть, штаны и кальсоны спустить! Справа и слева, по одному, начинай!
А. командует, а по лестнице из дома бегут и подстраиваются в шеренги мои связисты, мой взвод. А две «спасенные» мной девочки лежат на древних каменных плитах, руки в тисках, рты забиты косынками, ноги раздвинуты - они уже не пытаются вырываться из рук четырех сержантов, а пятый срывает и рвет на части их блузочки, лифчики, юбки, штанишки.
Выбежали из дома мои телефонистки - смех и мат.
А шеренги не уменьшаются, поднимаются одни, спускаются другие, а вокруг мучениц уже лужи крови, а шеренгам, гоготу и мату нет конца.
Девчонки уже без сознания, а оргия продолжается.
Гордо подбоченясь, командует майор А. Но вот поднимается последний, и на два полутрупа набрасываются палачи-сержанты.
Майор А. вытаскивает из кобуры наган и стреляет в окровавленные рты мучениц, и сержанты тащат их изуродованные тела в свинарник, и голодные свиньи начинают отрывать у них уши, носы, груди, и через несколько минут от них остаются только два черепа, кости, позвонки.
http://mamaguye.livejournal.com/146952.html
История одного ЧП (отрывок из книги А.Майорова «Правда об Афганской войне»)
Вошёл генерал Бруниниекс [Илмар Янович - начальник оперативного отдела]. По его лицу вижу: стряслось что-то невероятное.
- Где?
- Под Джэлалабадом, - отвечает Илмар.
- Изнасилованиэ. И расстрэл свидэтэлэй.
Самойленко [Виктор Георгиевич - генерал-лейтенант, заместитель Главного военного советника по политическим вопросам] спросил разрешения вылететь на место происшествия. Естественно, я согласился и попросил его взять с собой кого-нибудь из прокуратуры.
- Есть!
- Возвращайтесь сегодня.
Гнусные издержки войны... Позор нашей армии, призванной сюда для «выполнения интернационального долга». Я, может быть, и не стал бы останавливаться на этом ЧП, если бы оно не помогло раскрыть моральный облик некоторых должностных лиц самого высокого положения.
..
С Самойленко в кабинет зашёл и Бруниниекс. Виктор Георгиевич выглядел бледно-зелёным и уставшим.
- Страшное дело, - произнёс он, - Джелалабад гудит, вот-вот взорвётся.
- В унивэрситэтэ в Кабула митингуют. Трэбуют начать всэафганский джихад. В акадэмии наук объявлэн траур. Кинотэатры нэ работают, - добавлял Илмар Янович. - Нэ исключэно...
Подобного, насколько мне известно, за год войны в Афганистане не было. Итак, вот что рассказал мне Самойленко.
14 февраля в первой половине дня группа патрулей разведбатальона дивизии в составе одиннадцати человек под командой старшего лейтенанта К. несла службу в одном из аулов под Джелалабадом. Командир этой группы решил в подарок батальону пригнать овец - на шашлыки [грабануть местных крестьян]. Когда К. и его группа зашли за дувал в один из больших саманных дворов, надеясь там прихватить овец, то увидели в доме трёх молодых женщин, двух древних седобородых стариков аксакалов и шестерых или семерых детишек возрастом примерно лет от шести до десяти. Один из сержантов, не скрывая эмоций, заметил, что «молодки хороши».
Слова сержанта подобно искре подпалили всех остальных, и тогда он, сбросив шинель, двинулся на одну из женщин:
- Греби, ребята!
На глазах у аксакалов и у детей наши интернационалисты вдоволь наиздевались над женщинами. Изнасилование продолжалось два часа. Детишки, сбившись в угол, кричали и визжали, пытаясь как-то помочь матерям. Старики, дрожа, молились, прося Аллаха о пощаде и спасении.
Потом сержант скомандовал: «Огонь!» - и первым выстрелил в женщину, которую только что насиловал. Быстро добили и всех остальных. Затем по приказу К. слили из бензобака БМП горючее, облили им трупы, забросали их одеждой и тряпьём, попавшимся под руку, в ход пошла и скудная деревянная мебель - и подожгли. Внутри саманки заполыхало пламя.
К. и его группа, чтобы скрыть преступление, решили все-таки привести овец в батальон, дескать, подарок от дехкан [крестьян] ко Дню Советской Армии. Одиннадцать кротких животных погнали перед боевой машиной.
- Зловещее число, - обратил наше внимание Самойленко, - одиннадцать расстрелянных, одиннадцать насильников, одиннадцать овец...
- Что было дальше?
- Один мальчонка, лет двенадцати, брат одной из убитых женщин, видевший всю сцену, спрятавшись, уцелел. Он-то и опознал сержанта.
Мы помолчали некоторое время, переводя дух после услышанного. Мрачные мысли теснились в голове - и о безвинных погибших людях, и о расстрелянной вере в нашу помощь (хотя, кто знает, сколь прочной была эта вера), и о втоптанной в грязь армейской чести...
- К. и сержант во всем признались, - продолжил Самойленко. - Группа арестована, начато следствие.
...Приближалась полночь. Пора было принимать решение и отдавать распоряжения.
- Ближайшие двое-трое суток я буду заниматься этим ЧП. ...организуй мне встречу с Кештмандом [Председатель правительства ДРА] завтра в девять утра у него в кабинете. ...Илмар Яныч, готово ли шифрованное донесение в Москву?
-Так точно. - и Илмар положил на стол страницу отпечатанного текста.
Прочитав её, я расписался, поставив в углу листка:
«24.00, 16 февраля 1981 года».
Лёг спать, но сон не шёл. Воображение вновь и вновь уносило в тот аул...
На 7.00 я вызвал к себе генералов Самойленко и Бруниниекса. Они вошли в кабинет взволнованные и настороженные. Не предваряя свои слова разъяснениями - поймут по ходу дела, - я приказал:
- в Кабуле, Джелалабаде, Кандагаре, Герате, Мазари-Шарифе и Кундузе - установить с сего дня комендантский час с 18.00 до 7.00; в светлое время ввести патрулирование центральных улиц этих городов на БТР или на БМП... Объявленные меры нацелены на срыв организованного джихада.
В девять без пяти минут мы с полковником Карповым вошли в приёмную Председателя правительства [Афганистана] и неожиданно столкнулись там со Спольниковым [Владимир Николаевич - генерал-майор, представитель КГБ СССР в Афганистане] и Наджибом [он же Наджиббула], выходившими от Кештманда. Курносое лицо Наджиба ничего не выражало, никаких эмоций. А вот по лицу Спольникова явно блуждала нахальная ухмылка.
...
Чтобы выиграть несколько секунд для оценки ситуации, я попросил Кештманда повторить сказанное. Он умел владеть собой и потому чётко, неторопливо, отделяя слово от слова, произнёс:
- Председатель СГИ [Служба государственной информации (афганская служба безопасности)] Наджиб и генерал Спольников мне только что доложили: преступление совершено переодетыми душманами.
Я вспомнил ухмылку Спольникова.
- Нами проведено расследование преступления на месте. К сожалению, оно совершено воинами 40-й армии.
- Не может быть! - и, хитро глядя на меня, Кештманд сказал о необходимости ещё раз всё проверить.
- Сегодня же это и сделаем. В состав комиссии прошу включить одного из ваших заместителей.
...Кабинет главы правительства я покидал с ощущением перелома в позвоночнике. Перед глазами снова возникла ухмылка Спольникова.
...
А тем временем меня дожидался командарм [командующий 40-й армией] Борис Иванович Ткач.
- Товарищ генерал армии, - чётко, как курсант, произнёс генерал Ткач, - вам передаёт привет командующий войсками ТуркВО генерал-полковник Юрий Павлович Максимов.
- Спасибо.
- Он просил доложить: ему передали из Москвы, что виновниками чрезвычайного происшествия под Джелалабадом являются душманы, переодетые в советскую форму.
Так вот, оказывается, с чем пожаловал ко мне командарм.
- Бог мой, - подумал я, - значит и Максимова, интеллигентного, покладистого и доброго человека втянули в эту грязную ложь. Или я действительно чурбан с глазами? Все видят то, чего я не вижу и не понимаю.
Он продолжал:
- Командующий приказал мне это подтвердить.
- Подтвердил?
- Так точно!
- Устно?
- Шифровкой. Мне так выгоднее, - доверительно сообщил командарм.
Терпение моё лопнуло.
- Выгодно, командарм, в одно место влезать, а из другого выглядывать. Да, только говорят, это не совсем чистоплотно.
- Мне приказали, - начал скисать Ткач.
...
Вошли Самойленко, Черемных [Владимир Петрович - генерал-лейтенант, начальник штаба, Первый заместитель Главного военного советника и советник начальника Генерального штаба афганских вооружённых сил] и Бруниниекс.
- Тебе, Владимир Петрович, и тебе, Виктор Георгиевич, ещё раз надо тщательно расследовать происшествие на месте. С вами полетит один из заместителей Кештманда. Пригласите с собой и Наджиба, или его заместителя. Возвращайтесь не позднее 18-19 часов.
Я повернулся к Ткачу и спросил, кому он больше всего доверяет в армии - как себе.
- Начальнику особого отдела армии, - выпалил, не задумываясь, Ткач.
- Его и направь в полёт с ними, - я кивнул в сторону Черемных и Самойленко.
Около 20.00 Черемных и Самойленко докладывали мне:
- Все подтверждаем. Наши злодеи совершили преступление... Сержант и старший лейтенант К. в своём преступлении сознались. Остальные также сознались.
...
Прошло ещё только четверо суток после преступления, в стране надёжно действовал приказ о превентивных мерах; вспышек волнений пока нигде не было, но следить за обстановкой приходилось с удвоенной бдительностью.
..Засигналила «булава». Я зашёл в кабину. Нехотя взял трубку.
- Товарищ генерал армии! По поручению руководства докладывает генерал-полковник Аболинс. (Это один из заместителей начальника Генерального штаба - начальник Главного организационно-мобилизационного управления).
- В чем дело, Виктор Яковлевич?
- Вы знаете, Александр Михайлович, есть мнение, что информация о ЧП, о котором Вы доложили, извините, мягко говоря, не соответствует действительности.
- Мы дважды его расследовали. Всё так, как я доложил шифровкой министру обороны.
- Но по линии «ближних» [КГБ] есть другие данные...
- Кто поручил тебе переговоры со мной?
- Николай Васильевич [Огарков - Маршал, начальник Генерального штаба Вооружённых Сил СССР]. - и, выждав для приличия несколько секунд, спросил: - Что доложить Николаю Васильевичу?
- Дословно наш разговор. А с «ближними» разбирайтесь сами.
- Есть.
Мы продолжили чаёвничать, обсуждая разговор с Аболинсом, когда минут через сорок позвонил Ахромеев [генерал армии, первый заместитель начальника Генерального штаба Вооружённых Сил СССР].
- Александр Михайлович, здравия желаю! Хочу предупредить и предостеречь тебя: у Ю.В. [Юрия Владимировича Андропова - председатель КГБ СССР] вызрело мнение, что злодеяние под Джелалабадом совершили переодетые душманы. Тебе надо отозвать шифровку. Предстоит разговор Бориса Карловича [Бабрака Кармаля - Генеральный секретарь ЦК НДПА, премьер-министр ДРА] с Леонидом Ильичом [Брежневым - Генеральный секретарь ЦК КПСС], неминуемо они затронут и это ЧП. И Борису Карловичу будет сказано, что виновниками являются переодетые душманы.
- Серёжа, и это ты говоришь мне? - Долгая пауза.
- Что молчишь? Ты решился сказать мне, чтобы я на старости лет сфальшивил? Да ты же меня уважать не будешь...
- Александр Михайлович, извини, но я ведь звоню по поручению.
- Серёжа, ты всегда действовал по поручению. Но ведь надо же и самим собой оставаться.
- Что мне доложить?
- Доложи суть разговора. А хочешь - и дословно его передай.
Мы были поражены тем, как поворачивались дела. Там, в Москве, за кулисами здешней войны, рисовались какие-то недостойные, хуже того - лживые картины. А нам, людям военным, чтущим военную этику, знающим правила игры, но в не меньшей мере уважающим и своё собственное достоинство, надо было занимать какую-то позицию. Собственно, и раздумывать было особенно не над чем. Факты потому и называют иногда «упрямыми», что с ними непросто примириться. Но приходится.
Илмар Янович ожидал моей подписи на боевом донесении. Я читал его медленно, чтобы ещё и ещё раз все взвесить. Нелёгкое занятие, никто за меня не подпишет, никто не возьмёт на себя ответственность. Такие минуты почище иных минут перед боем...
Самойленко и Черемных с меня глаз не сводят. Я перекрестился и вписал несколько слов о том, что при повторном расследовании на месте подтверждено, что ЧП в районе Джелалабада совершено группой военнослужащих такой-то мотострелковой дивизии в составе одиннадцати человек под командой старшего лейтенанта К. Группа арестована. Начато следствие.
Посмотрел я на своих друзей - на одного и на другого, увидел в их глазах поддержку ["друг" В.Черемных только делал вид, будто поддерживает, поскольку был у Майорова в подчинении. Своё истинное отношение к этому ЧП он весьма красноречиво описал в своих мемуарах] - и расписался. Отдал Бруниниексу, чтобы шифром передал. Часы показывали половину одиннадцатого вечера.
Снова «булава». Огарков.
- Как обстановка? Коротко доложил.
- Что там упорствуешь?
- Я не вполне понимаю.
- Ты что, хочешь позора Вооружённым силам? Есть возможность опровергнуть?
- Никакой возможности нет, Николай Васильевич.
- Ты так считаешь?
- Нет никакой возможности. Факты дважды перепроверены - причём людьми, которым государство не может отказать в доверии.
- Ну, знаешь, у нас другое мнение сложилось. «Ближние» особенно напирают. У Дмитрия Фёдоровича [Устинова - маршал, Министр обороны СССР] состоялся разговор с Юрием Владимировичем [Андроповым].
Кстати, и Посол [Табеев] был у министра и тоже подтвердил, что это мистификация, что преступники были переодетыми...
- Николай Васильевич, мы же тридцать лет знаем друг друга. Я вас глубоко уважаю... Не о том мы ведём речь.
Долгий был у нас разговор. По тону Николая Васильевича я чувствовал, что ему не хочется упорствовать в стремлении переубедить меня и не хочется обнаружить во мне подлеца. В конце концов, он ещё раз спросил:
- Значит - нет?
- Категорически - нет.
- Ну, будь готов к разговору с Дмитрием Фёдоровичем [Устиновым].
...Ясно было, что предстоит разговор с министром обороны. Неужели и он будет гнуть меня, толкать на ложные утверждения?
Я знал, что Устинов, по давней привычке сталинских времён, задерживался допоздна на службе. Часы показывали час ночи. Подожду ещё немного - возможно, позвонит.
Утром я пораньше уехал на службу. В восемь часов звонок по «булаве». Мягкий вкрадчивый голос:
- Здравствуйте, Александр Михайлович, как вы поживаете?
За мягкостью и вкрадчивостью Устинова порой скрывалась жёсткость и не исключено, что жестокость.
- Доложите оперативную обстановку.
Доложил.
И вот он перешёл к главному:
- Ну вы там, конечно, уяснили, что злодейское глумление над мирными гражданами совершено переодетыми душманами. У нас тут такая информация и по линии «ближних», да и Фикрят Ахмедзянович [Табеев - посол СССР в Афганистане] это подтверждает.
Я изо всех сил старался сохранить твёрдость в голосе:
- Товарищ министр обороны, дважды проверено, дважды доказано, и дважды я от имени Советского правительства приносил извинения председателю правительства ДРА в связи с этим злодеянием, совершенным воинами 40-й армии.
- Да что вы плетёте, товарищ Майоров? ВЕДЬ ДОКАЗАНО!
- В Москве, может быть, и доказано так, как вы говорите, а здесь доказано, что преступление совершено нашими воинами. И эти преступники арестованы.
И тогда он тихо меня спрашивает:
- Послушайте, вы ЗА КОГО?
И услышал я сталь в голосе сталинского наркома. И как бы смел и уверен в себе я ни был в тот момент, испарина покрыла мой лоб.
- Товарищ министр обороны, я за правду.
А он опять, тихо так:
- За какую правду?
- За ленинскую правду, товарищ министр...
Не успел я сказать «обороны», как в трубке раздался щелчок. Разговор был окончен.
Развязка состоялась.
Этот случай многое тогда перевернул в моей душе. Я понял, что либо выстою, но меня отсюда уберут, либо окажусь сломленным.
...Бандитов-насильников судили, нескольких приговорили к высшей мере наказания. Остальных к большим тюремным срокам.
http://afgan-war-soldiers.narod.ru/crime-098.html