Вальс Шопена
Я повернулся и еще раз поцеловал лежащую рядом девушку.
Только что мы разомкнули объятия.
Она, раскрасневшаяся, хорошенькая, смотрела на меня карими любящими глазами и улыбалась застенчиво. Хороша!
Растрепавшиеся в любовной борьбе длинные каштановые волосы пахли свежестью и каким-то приятным шампунем.
Тонкие изящные пальцы продолжали ласкать мое тело.
Я взял ее за руку и стал их целовать, один за другим.
Длиннющие ногти выпукло спускались с пальчиков.
Аккуратно подстриженные и прилежно обработанные странным, по крайней мере для меня, лаком с крапинками.
Нам было хорошо.
Но пора было возвращаться домой в семью, к жене, малым детям, к делам и заботам.
Праздник кончился.
По радио отзвучали последние аккорды седьмого вальса Шопена.
- Что-то разболелась у меня голова, - пожаловалась она, - В последнее время странные боли в затылке. Но ты не печалься, ты тут не при чём. Не понимаю, в чём дело...
Дела, заботы.
А тут еще потерял я работу, очередная фирма приказала долго жить.
Перелистывая газету с объявлениями о приёме на работу, я наткнулся на одно, заинтересовавшее меня. Позвонил, был приглашён, встретился с объявителем.
Физик, специалист по разработке медицинского оборудования, сделавший докторат в Америке, где он прожил долгие годы, пригласил меня на работу.
Нам предстояло разработать систему для нейрохирургии.
Как делались до этого операции на мозге человека по удалению злокачественных опухолей?
В голове проделывалась дырка диаметром двадцать-тридцать миллиметров, опухоль удалялась, а потом больной ходил с такой дырой в голове, прикрытой пластиной.
Задача состояла в том, чтобы уменьшить эти размеры до минимума, а кроме того с высокой точностью отслеживать положение инструмента, удаляющего опухоль и выводить координаты на дисплей, чтобы хирург видел на экране ход операции.
Важно было не попасть острием мимо опухоли, иначе пациент может стать инвалидом или погибнуть.
Аппаратура, применявшаяся до этого, не давала необходимой точности.
Год ушёл на разработку системы и, наконец, мы выехали с аппаратурой в больницу.
Я впервые присутствовал на операции, да ещё такой сложной, а потому сильно метал икру, менжевался, короче переживал и нервничал.
Как оказалось, не зря.
Сама операционная - это комната метров двадцать, в центре которой располагалась спецкровать с разными регулировками.
Вокруг шипели, трещали и попискивали приборы по поддержанию жизнедеятельности при полном наркозе. Автоматически поддерживается дыхание, отслеживается и регулируется работа сердца и так далее. Короче, страшно.
Больного уже привезли до моего появления в операционной и я его не видел, так как он весь, включая лицо, был закрыт простынями.
Я установил нашу аппаратуру, которая пока еще не участвовала в работе и делал пометки в блокноте.
Вошёл профессор-хирург.
И давай балагурить!
Больной лежал уже под наркозом, двое врачей суетились около приборов, медсестра раскладывала инструменты.
Работа закипела.
Разрезана кожа на затылке - и пошёл сниматься скальп!
Каким-то паяльником профессор подпаливал кожу, чтобы легче снималась, травил анекдоты, а я чувствую, что сейчас сдохну от тошноты: запахло паленым мясом и еще чем-то.
Ножки у меня стали дрожать.
Потом хирург берет дрель и, отметив чернилами точку, начинает сверлить, не прекращая трендеть.
Запах паленого мяса дополнился звуками дрели и видом крошева костей черепа вперемежку с кровавыми ошмётками.
Я отвернулся и перестал смотреть.
Мы все в белых халатах, белых шапочках, белых тапочках и марлевых белых повязках.
Врач шурует по-слесарному, травя шуточки, вонь палёного и кровавое месиво в области отверстия в черепе больного.
Такая картинка.
Я стал задним ходом выбираться, виляя задом между урчащими приборами, потому что делал вид, что внимательно слежу за ходом процесса.
И когда уже было нащупал задницей выходную дверь, врач-помощник стал поправлять в вене больного капельницу.
И тут...
Тут я увидел руку. Это была женщина.
Тонкие изящные пальцы.
Длиннющие ногти выпукло спускались с пальчиков. Аккуратно подстриженные и следы странного, по крайней мере для меня, лака с крапинками.
Мне стало дурно.
В глазах поплыл туман.
Я вывалился из операционной.
В ушах стоял шум.
Потом он стал утихать, превращаясь в мелодию.
Это был седьмой вальс Шопена.
Постскриптум.
Девушка выжила.
Всё же операционная медицина в Израиле на высоте.
С балагурящим хирургом мы стали друзьями, встречались семьями, пили всякую дрянь.
А с ней не сложилось...
При редких встречах я не смог...
В памяти стойко стоял визг сверла, крошево костей черепа и кровавые ошмётки...и этот жуткий запах палёного...