Прощай, молодость!
- Эй, соседи! Вы ещё не спите?
- Что за голос из подворотни?
- Богатыми будем. Это я и Давид. Решили к тебе заглянуть на часок. Пустишь?
- Ну, не пускать старых друзей нелогично. Вдруг ещё бутылку принесут… Давайте, милости прошу, заходите.
- Привет!
- Привет. Садитесь, угощайтесь. А мы тут молодость вспоминаем. Эх, были времена… А сейчас моменты, как говорится. Сейчас что? Прощай, молодость, здравствуй, старость!
- Ну, это ты зря. Мы ещё ого-го! А вот, кстати, к слову, так сказать. Это я про прощай, молодость. Помнишь, что это такое? Не носил? Я и говорю: молодо-зелено! Щас расскажу!
- Хорошо. Но для начала давайте, дёрните! Вот закуска, вот вотка, вот селётка!
Поехали!
Ох, хорошо прошла…
- Это такие боты.
Боты - это не те боты, которые спам в Интернете.
А это вот что такое.
Допустим, на улице грязь.
Допустим.
И тогда поверх ботинок ты надеваешь боты. Или напяливаешь. Это уж у кого как получится. И имеешь кайф. Потому что они тёплые и не пропускают влагу. В дождь или даже в ту кашу, которую образуют сибирской весной дождь со снегом.
Недостаток бот - это то, что их желательно снимать в институте, чтобы не пачкать вымытые полы в аудиториях. За этим следил староста.
А я как раз и был старостой группы А-64.
Старостой меня назначил сам декан факультета Марк Самойлович Розенберг.
- Будете старостой! - веско сказал он мне.
- Хорошо, - согласился я, - а что я должен делать? Это раз. И почему именно я? Это во-вторых.
Марк строго посмотрел на меня исподлобья. Взгляд у него был, как говорится, проницательный и почти суровый. Я не помню, чтобы он когда-нибудь улыбался. Пожилой, лет под пятьдесят, с большими залысинами и редкими волнистыми волосами, с небольшим брюшком, он являл пример строгого доцента по части гидравлики, и спорить или даже просто возражать ему не было никакого желания.
- Ну, во-первых, вы пришли к нам в вуз с золотой медалью. Значит, вы серьёзный человек. Это раз. Во-вторых, вы уже показали за две недели учёбы, что вы старательный и исполнительный студент. Это во-вторых. А в-третьих, так я решил!
Вы должны вести журнал посещений на лекциях и на практических занятиях, следить за дисциплиной и порядком, и быть связующим звеном между студентами и деканатом. Вам понятно? Вот журнал. Возьмите его. Будут вопросы - пожалуйста, ко мне! Идите.
Так я стал старостой.
Это была моя первая в жизни должность в те далёкие семнадцать лет.
И эту должность мне помогли осознать в тот же день мои сотоварищи- студенты.
После двух пар занятий я полез под стол натягивать боты. Захотел на переменке сбегать за сигаретами к ларьку.
Чёрт побери!
Оба бота были тщательно вывернуты наизнанку!
Чтобы понять суть, вам надобно представить, что боты - это резиновая крепкая колодка и прорезиненная ворсистая ткань, присобаченная вокруг этой самой колодки. И вывернуть всё это хозяйство - что вывернуть душу очень замкнутому человеку с первой попытки. Что практически невозможно!
Но факт - какая-то падла вывернула мне наизнанку эту верхнюю обувку для моих старых и поношенных штиблет!
Это и было посвящением меня в старосты группы А-64.
Ладно.
Бох с ними, с ботами.
Но зато, какая это была группа!
Вывернул мне боты ныне доктор технических наук Аркашка.
Неделю назад мы поздравляли друг друга по Скайпу.
Я тогда спросил его:
- Зачем?
Он только заржал в ответ и кротко сказал:
- Пойдём вместо третьей пары постреляем тряпкой!
- Ладно. Пойдём.
И мы пошли, прихватив с собой Валеру, Платошу, Вову Лебедева и Борю.
Сразу скажу, что Валера потом стал завкафедрой нашего же вуза, Платоша впоследствии стал Секретарём ЦК комсомола в Москве, Вова уехал под Москву в Лыткарино и пропал из моего поля зрения, Боря стал Главным инженером авиазавода в Ташкенте, а про меня вы все всё знаете.
Но это потом, а пока что мы пошли в пустую аудиторию, на огромной доске нарисовали мелом круг и, повернувшись спиной к доске и согнувшись, стали бросать тряпку между ног, стремясь попасть в десятку из положения "ракозадом", как мы его технично назвали, с расстояния пять-шесть метров!
По мере целкости, расстояние до доски увеличивалось.
На наше ржание и гоготание прибыл ещё с десяток таких же прогульщиков, и тряпочно-досковый тир заработал на всю катушку.
А посему с тех самых пор выражение "свой в доску" приобрело для нас особый, сакральный смысл.
Так, и далеко не только так, мы резвились в стенах альма-матер. Не забывая при этом грызть гранит науки, сдавать сессии и впитывать всеми фибрами атмосферу лучших лет жизни, которыми по сей день мы считаем студенческие годы.
- Пойдём, Марк вызывает! - Валера потащил меня к декану.
- Молодые люди! У вас обоих по одной четвёрке в эту сессию. Я хочу, чтобы вы оба пересдали на пять химию. Тогда получите повышенную стипендию.
- Да ладно…да мы и так…это же не обязательно…- заныли мы, не сговариваясь.
Пересдавать доценту Онищуку толстый том Химии Глинки не входило в наши планы даже за десятку добавки к тощей стипендии! Онищук уже утопил в своих химикалиях не одну студенческую душу. Это раз, как говорится. А во-вторых…
Стоял самый разгар лета! Температура зашкаливала. Река Обь звала громкими девичьими криками на пляже. Зелень берёз и тополей ласково шептала нам:
- Нахрен химию! Нахрен Глинку! И туда же доцента Онищука!!!
Но Марк невозмутимо подписал бумаги и щедрой рукой протянул их в наши сопротивляющиеся и взмокшие от тяжких предчувствий ладони:
- Успеха вам, молодые люди, в пересдаче! На подготовку даю вам три дня.
И повернулся всем туловищем к краю стола, где его ждали стопы его деканских бумаг.
Интервью окончено.
Нас вежливо послали.
На пересдачу.
Мы с Валерой решили готовиться вместе. И поскольку мы были честными людьми, заключили соглашение, согласно которому, если один из нас не сможет ответить на пятёрку, второй также завалит пересдачу!
Эх, молодость, романтика, чувство товарищества! Где всё это сейчас, я вас спрашиваю?
Поскольку я жил тогда в центре города, а он далеко от центра, то смышлёные наши головы порешили отменить поездки друг другу, а просто усреднить расстояние между нами. А в середине как раз оказался наш славный вуз. Осталось найти место зубрёжки.
Нашли пустую аудиторию, дело было как раз в начавшиеся уже после сессии каникулы, и обосновались там.
В руке каждого из нас был толстый, если кто помнит, учебник химии, автор Глинка.
Я вот одного тогда уяснить не мог: почему все Глинки так много пишут? Вот взять оперу Иван Сусанин. Ну, что там так много развозить? Ну, ляхи, ну, колхозник этот. Ну, заблудился он сам и людей заблудил. Ну? Чего рассусоливать? Шлёпнуть надо было его в первом акте - всего делов-то. Турист, тоже мне нашёлся. Да и поляки тоже хороши! Пришли воевать, а без карты местности! Вот идиоты! Их самих надо было порешить по-быстрому, или медведей на них напустить! Вот это была бы опера! Коррида с медведями, ёлки зелёные! Тогда можно было бы это дело хоть на десять актов разбоянить, тьфу!
Короче, учебник химии тоже был невообразимо толстый, и от одного взгляда на него нам делалось плохо в этой самой аудитории. А потому, мы забрались на подоконники, открыли окна, благо, был жаркий июнь, и стали травить анекдоты и подзадоривать с нашего четвёртого этажа проходящих внизу девушек. Обсуждали каждую!
Ведь из этой позиции, то есть, вида сверху, более чётко виделись их наложенные друг на друга габаритные очертания и общая компоновка. Мы старались говорить на сухом техническом языке. Положение обязывало! Мы же как-никак студенты! Технического вуза! Лучшего из лучших! Так нам думалось тогда…
Химия в голову ну просто не лезла! Все три дня.
Жара крепчала. Мы притащили ведро воды и две баночки из-под солёных огурцов, и каждые пять минут поливали по-товарищески друг друга из этих баночек. Временами прыскали вниз, стараясь попасть на асфальт прямо перед проходящими красотками. Конечно, получали в ответ крики, посылы к чертям собачьим и иногда к матерям этих чертей. Как нас оттуда не попёрли, до сих пор загадка для меня!
Помню, я не долистал Глинку до последних глав. Сил не было. Последние из них ушли на вспоминание и занесение на бумагу анекдотов, многие из которых до сих пор хранятся на пожелтевших и потрёпанных временем листочках, сброшюрованных обычной канцелярской скрепкой.
Пересдача произошла через три дня в соседней аудитории на том же этаже.
Нас, пересдающих потенциальных отличников, было только двое.
Первым зашёл Валера.
Он вышел мрачный через какие-то десять минут.
Закурил сигарету "Шипка", сказал несколько нехороших слов, сплюнул и показал рукой на дверь:
- Валяй теперь ты. Я завалил.
Я зашёл.
Длинный и седой доцент сидел за столом, вытянув под ним ногу.
Я забыл сказать, что это был протез. По каким-то причинам, нам неведомым, Онищук когда-то потерял одну ногу и потому ходил, слегка припадая на протез, поскрипывая при этом довольно явственно. Что там у него скрипело - не возьму в голову сейчас. По-моему, современные протезы бесшумны.
Самое паршивое, что было тогда на пересдаче, что время от времени доцент менял положение ног и при этом долбал протезом меня по моим здоровым ногам, причём больно! Я не был на него в обиде, потому что понимал, что протез не имеет чувствительности, а потому и он сам, и его обладатель не виноваты.
Это было наиболее яркое воспоминание об экзамене, потому как всё остальное помнится смутно, как бы в тумане.
Помню точно, что достались мне три вопроса, из которых два - это семечки, а вот третий, последний я просто не знал. Он был как раз из той части учебника, до которого я не дошёл в течение трёх дней сидения с ведром воды и баночкой в соседней аудитории! Что-то там про последние элементы в таблице Менделеева, который выдумал водку, судя по каким-то там исследованиям таких же пьяниц, как и он сам!
Но была также договорённость с Валерой об условиях совместной пересдачи, которую мы с ним условно назвали Конвенцией, в память об известной конвенции, которую дерзко нарушил в своё время Паниковский!
Поэтому я грустно посмотрел на Онищука и честно признался:
- К сожалению, третий вопрос я не знаю. Можно уйти?
- Как хотите, студент, - нейтрально ответил доцент, скрипнув последний раз своим механизмом. - Я сожалею.
А я нисколько не сожалел: во-первых, не сорвал мозги с этой самой химией, во-вторых, насмотрелся на девочек сверху, иногда это было очень даже занятно, а в-третьих, не сорвал конвенцию, и мы остались добрыми друзьями с Валерой.
До самой его смерти не так уж давно.
Но об этом в другой раз.
- Да. Много друзей уже ушло.
Давайте-ка молча помянем их.
Земля им пухом.